– Руки вверх. Полиция! – визжит Сёмка. – Пиф! Паф!

Наташа вздрагивает. Ее изумленный взгляд мечется между нами, и пока она растерянно хлопает глазами, я хватаю ее за руку и втаскиваю в прихожую.

Прижимаю соседку к стене, веля Сёмену выйти на площадку:

– Проверь, нет ли сообщников! А я пока обыщу её… – одной рукой обхватываю запястья Наташи и поднимаю их наверх в то время, как вторая моя рука ползет по изгибу бедра…

– Сопротивляться бесполезно, – говорю хрипло, глядя в широко распахнутые потемневшие глаза Наташи.

Она словно парализована и даже не пытается вывернуться, так что мое предупреждение – всего лишь пустые слова.

Ее сердце долбит мне в грудь, под пальцами чувствую пульс на ее запястье. Дыхание частое и заразительное, и мое дыхание неожиданно подстраивается под ее.

Охренеть.

Моя рука скользит выше. По шелковой ткани блузки, заправленной в узкие джинсы.

Ощущаю мелкую дрожь ее тела под своей ладонью, от этого в башке срабатывает знакомый щелчок.

Я, мать твою, не думаю о ней! Вообще не вспоминаю о Наташе, но как только она появляется в поле моей видимости, этот щелчок меня переключает на нее. Переключает так, что не думаю ни о чем, кроме ее губ. У меня стоит на эти губы. Я слегка отвожу нижнюю часть своего тела от ее тела. Внизу у меня твердо, и сейчас этот перфоманс в нашу игру не входит.

Наташина грудь поднимается и ударяется о мою, когда шумно веду носом по нежной коже от шеи до скулы. Касаюсь губами щеки Наташи. Не целую, но глубоко затягиваюсь ее запахом – тонким ароматом кисло-сладкого парфюма и собственным женским. Возбуждающего до искр в шортах.

– С-Соколовский… – слышу предупреждающий голос Наташи.

Отрываюсь от нее с трудом.

Смотрю в ее помутневшие глаза.

– Не… заигрывайся, – шепчет, глядя на мои губы.

О, твою мать…

Опускаю взгляд на ее влажные, приоткрытые губы.

– Не смей… – шепчет она, пресекая мои намерения, – Соколовский, нет!

Игнорирую. Даже тогда, когда она начинает извиваться всем телом, пытаясь избавиться от меня.

Без понятия, сколько есть времени до возвращения моего напарника, но я уверен, что не так уж и много.

– Нет! Соколовский, даже не думай!

А я и не думаю. О чем я вообще могу думать, если вся моя кровь сконцентрировалась в особо стратегическом месте?

Я набрасываюсь на рот Наташи с каким-то безумным, первобытным остервенением. Просто затыкаю ее попытки остановить меня и саму себя. Я бы не творил эту дичь, если бы не ощущал исходящее от нее излучение. Оно есть, гребаное притяжение между нами…

Сопротивление теплых мягких губ как вызов. Толкаюсь языком между ними. Наташа скулит, поднимает колено, стараясь меня оттолкнуть, но я блокирую любую возможность своим коленом.

Это далеко не поцелуй, но его вкус бьет по мозгам похлеще электрического разряда.

– Я проверил! Всё чисто, шеф! – кричит Сёма из подъезда.

Его голос близко, и он вынуждает меня резко оторваться от Наташи и развернуть ее лицом к стене. Она тихо ойкает, когда завожу ее руки за спину и вокруг тонких запястий оборачиваю свои пальцы.

Грудью вжимаю Михалну в стену. Наваливаюсь сверху.

– Соколовский…– угрожающе цедит сквозь зубы она.

– Мы не в универе, и здесь я не ваш студент… – напоминаю. – Я хочу услышать свое имя. Денис, – шепчу ей на ухо. – Я ее обезвредил! – обернувшись через плечо, сообщаю Семену.

– Ура! Миссия выполнена! – кричит он, радостно подпрыгивая на месте.

– Отпусти меня, – рычит Кузнецова, дергаясь подо мной.

Лениво отпускаю.

Она поправляет на себе блузку, бросая на меня убийственный взгляд.

– Быстро домой! – командует пацану.

Тот пулей срывается, а я успеваю перехватить Наташу за локоть и, притянув к себе, спрашиваю:

– Вы тоже это слышите, Наташа Михална?

Она поднимает ко мне лицо, дышит бешено, надсадно. Смотрит зло и нахмурено.

– Стоны. Я слышу ваши стоны и свое имя из вашего вкусного рта, – поясняю. – Дени-ии-ссс, м-м-мм, – паясничаю. – Или это предчувствие?

Вспыхнув, она выдергивает свой локоть из моего захвата и бросает:

– Идиот!

Уносится, сверкая пятками.

Как только она с мальчишкой скрывается в квартире напротив, я закрываю дверь и, припав к ней спиной, поправляю шорты в паху, растягивая губы в улыбке.

Глава 17.

Наташа

– Физкультурную форму взял? – спрашиваю у сына, кивнув на пузатый школьный рюкзак.

– Ага, – отвечает он и плюхается на банкетку, намереваясь обуться.

Я замечаю на его ногах… носки. Ничего удивительного, если бы они не были разными. То есть от разных пар. Один – синий, другой – белый.

– Сёмка, не выспался, что ли? – улыбается мама, стоя в проходе комнаты и глядя на разноцветное безумие на ногах внука. – Носки перепутал…

Сомневаюсь, что перепутал.

Я делаю глубокий вдох, прекрасно осознавая, откуда ветер дует. Этот ветряной ураган уже несколько ночей крадет мой сон и является причиной растрепанного состояния, с которым начинаю новый день.

Сын бросает взгляд исподлобья сначала на бабушку, потом на меня. Поджимает пальцы на ногах и прячет стопы под банкетку.

– Сейчас принесу тебе другую пару, – сообщает мама.

– Ладно, – удрученно бормочет сын, опустив лицо.

Он выглядит жутко расстроенным.

Несмотря на то, что подражание я не поощряю, быстро говорю маме:

– Мы уже опаздываем, мам, – торможу ее. – Обувайся, – велю Сёме.

Сегодня в школу его отвожу я, и у нас действительно не так много времени в распоряжении, так что я фактически сказала правду.

Стремглав запрыгнув в кроссовки, сын прощается с бабушкой.

Закинув на одно плечо Сёмин рюкзак, а через другое перебросив свою сумочку, я закрываю за нами дверь, когда выходим в подъезд.

Мое сердце толкается, ведь замок противоположной двери щелкает, и спустя секунду она открывается. Не сложно догадаться, кто появляется перед нами.

Внешнее напускное равновесие летит к чертям собачьим, когда Соколовский растягивает губы в улыбке. Чертовски сексуальные губы в чертовски сексуальной улыбке! Его личная особенность, которая превращает мои преподавательские мозги в кашу.

– Доброе утро! – сверкает белоснежными зубами он. – Пис! – салютует моему сыну двумя пальцами.

– Здрасьте… – здоровается с ним Сёма.

– Доброе… – отвечаю я и отворачиваюсь.

Направляюсь к лифтам. Жму на кнопку вызова, чувствуя спиной и каждой молекулой своего тела присутствие сзади.

Кожу покалывает.

– Как дела? – слышу за спиной голос соседа.

– Хорошо, – отвечает ему сын. – А у тебя?

Их переход на «ты» совсем не удивляет. После вчерашних вечерних игр, кажется, меня больше ничего не удивляет.

– У меня всё в ажю-ю-юре… – отзывается Соколовский, запуская по моему телу новую горячую волну. – Наталь Михална, как вам мой французский?

Меня подбрасывает.

Оборачиваюсь и смотрю в ухмыляющееся лицо.

Улыбка Соколовского стала шире и наглее.

Веселье во взгляде делает цвет глаз насыщенным и глубоким.

– Оставляет желать лучшего, – отвечаю с кислой улыбкой.

– Согласен, – картинно огорчается он. – Не желаете позаниматься со мной в индивидуальном порядке?

Убью!

– Я подумаю, – отвечаю на провокацию провокацией.

Лицо наглеца вытягивается.

Он недоверчиво щурится.

Как тебе такое? Не ожидал?

– Звучит… кхм… многообещающе, – комментирует он, почесав затылок.

Мерзавец. Просто невероятный бессовестный гад. Вести себя так со своим преподавателем, женщиной, которая старше, и при этом состоять в отношениях с девушкой – немыслимой степени вероломство.

Молча захожу в лифт, оставив последнюю реплику Соколовского без ответа. Уверена, время, которое проведем в этой тесной кабине, будет самым нескончаемым в моей жизни.

Мы с сыном встаем к стене, наглец – к противоположной. Привалившись к ней плечом, наглый сосед, не смущаясь, меня разглядывает. Кажется, смущаться – это вообще не про него, и я назло делаю то же самое.

Он в джинсах и в сиреневой толстовке. Настолько яркой, что вынуждает мои глаза слезиться. Лицо свежее. Сам он бодр и выглядит чертовски выспавшимся в отличие от меня.

– Я выспался, – подтверждает мои наблюдения не умеющий долго молчать Соколовский. – Мне приснился полицейский участок, и я проводил допрос со страстным пристрастием.

Я давлюсь воздухом.

Господи, что он несет?!

Мое терпение держится на каком-то наитончайшем волоске, пока сын с подобострастием заглядывает в рот новому соседу и буквально глотает его каждое слово. Глупое, наглое, бессовестное слово! Какое счастье, что Сема и половины не понимает из того, что выдает грязный рот наглеца.

Посылаю Соколовскому взгляд, требующий заткнуться.

Я облегченно выдыхаю, когда створки лифта разъезжаются в разные стороны.

У меня в груди буря!

– Вас подвезти? – с весельем доносится в спину, когда вылетаю из кабинки.

Сын что-то отвечает этому гаду.

Открываю свой Кашкай, игнорируя факт, что машина соседа припаркована рядом с моей.

Игнорирую всё вокруг, даже Сёмкины косые вопросительные взгляды в зеркале заднего вида.

– Пристегнулся? – спрашиваю сына немного нервозно.

Мой телефон уведомляет о новом входящем. Игнорирую и его тоже.

Добираюсь до сообщения только когда возвращаюсь в машину, проводив сына до дверей школы.

На экране месседж от Самойлова.

Александр: доброе утро, любимая! Забронировал столик в ресторане на завтра в семь вечера

Набираю ответ: привет! Хорошо, я рада

Завожу двигатель.

Экран вновь загорается.

Александр: потом ко мне. Не против?

Откидываюсь на спинку кресла.

Выдыхаю.

Я была у Самойлова дома. В этом нет ничего нового, но сейчас я точно знаю, что стоит за последним сообщением – близость, которую недавно я так откровенно продемонстрировала ему.

Мои ладони увлажняются. Стопы тоже. Внутреннее волнение застревает комком в горле, и это похоже на какой-то необъяснимый протест.

«Тебе необходимо с кем-нибудь потрахаться! – настойчиво зудит в ухе голос Оли Баровски. – Желательно с соседом!» – хохочет она.

Твою мать!

Зло стучу пальцами по экрану своего телефона, набирая «я не против».

Глава 18.

Наташа

Сегодня прохладно.

Пронизывающий ветер дует с моря, и он вынудил всех гостей перебраться с террасы в основной зал ресторана.

Большое панорамное окно, у которого расположен наш столик, открывает обзор на мощеную деревом дорожку, ведущую к берегу, и низкие серые тучи. Кажется, вот-вот с них сорвется дождь…

– Пожалуй, выберу стейк и салат с киноа и запеченными овощами, – оповещает Александр, закрывая меню.

Я перевожу взгляд на него и улыбаюсь, одобряя этот выбор. Минуту назад для себя я выбрала салат с морепродуктами и утку по-пекински.

Самойлов откладывает в сторону меню и по столу вытягивает руку, раскрывая передо мной ладонь. Вкладываю в нее свою, и он переплетает наши пальцы. Его рука теплая, кожа мягкая. Совершенно не грубая.

«Человек умственного труда», – отчего-то проносится в голове.

Соприкосновение наших ладоней знакомое. Тактильность, не вызывающая ничего кроме привычных ровных ощущений, подобных зажатому в руке телефону или связке ключей…

Я свожу вместе колени под столом и поджимаю пальцы на ногах, когда внезапно фантомные микроожоги начинают пылать. В тех местах моего тела, где касалась наглая ладонь соседа: бедро, талия, плечи…

Мои щеки и кончики ушей горят. Лоб тоже и, кажется, у меня поднялась температура.

Я краснею и чувствую себя сукой. За то, что испытываю эту гамму ощущений не от человека, с которым пришла сюда и с которым сегодня планирую заняться сексом.