Евгений Южин: Синхрон

Асинхрон

1

Помнится, когда мы с Наташкой впервые ночевали в ипотечной двушке, еще пахнущей свежей краской, мне и в голову не могло прийти, что уже совсем скоро я вновь вернусь в крохотную однокомнатную хрущевку моей покойной бабушки. Однако, как выяснилось, жизнь охотно подкидывает такие выверты судьбы, что ни одному фантасту не сочинить.

Я вздохнул: где теперь та Наташка? Скоро начнется заурядная, судя по прогнозам, московская осень, полная воды, холода и наползающей тьмы, а значит, моя бывшая, скорее всего, опять где-то в теплых краях – на Мальдивах или Сейшелах, пережидает неприятные времена в компании нового мужа.

Не удержался, снова вздохнул, хотя прямо сейчас передо мной проблема гораздо более существенная, чем мучительные воспоминания о недавнем прошлом. Чтобы добраться до знакомого с детства подъезда, предстояло преодолеть небольшой пустырь, облагороженный районными властями парой футбольных ворот. Те от рождения не знали сеток, зато позволяли заинтересованным лицам с полным основанием отчитаться о спортивно-оздоровительных мероприятиях, успешно внедренных на окормляемой территории. С последним трудно спорить, делая вид, что увлеченно следишь за оживленной игрой небольших и, судя по всему, вполне равных команд, составленных из строителей неуклонно растущей поблизости новостройки, – если не врут, то вскоре все обитатели моей пятиэтажки будут праздновать там новоселье.

Над истоптанным полем порхали, тая в предвечерних сумерках, незнакомые гортанные имена, шарахаясь от соленых посконных комментариев и выкриков на великом и могучем. Счет восемнадцать – семнадцать – самый разгар матча за первенство общежития из вагончиков!

Впрочем, перипетии игры меня занимали мало. Проблема в том, что прямо там, где сейчас носятся спортсмены, в моих ошпаренных мозгах пролегает оживленная улица, полная прохожих и незнакомого транспорта. Я их не вижу, пока не приближусь метра на полтора-два, но для меня они абсолютно реальны и трудно отличимы от настоящих людей. Там, где я стою, делая вид, что увлечен игрой, отчетливо вижу каменную кладку, подпирающую мне спину и пропадающую из вида через пару шагов, – скорее всего, это стена какого-то здания, и прохожие, естественно, сторонятся ее, так что здесь относительно спокойно. По-настоящему же тихо в бабушкиной квартире: третий этаж, вездесущие пешеходы носятся понизу, высоченного транспорта, который мог бы дотянуться до моего убежища, нет, как и деревьев, в иных местах превращавших мое существование в настоящий кошмар, – благодать. Очень редко – я припоминаю всего пару раз – мелькнет птица или что-то подобное – не успеваю рассмотреть, а так – сплошная пустота и одиночество.

Восторженный рев смешался с руганью, сравнявшая счет команда ринулась обниматься и по новомодному стучать ладошками, пропустившие гол уныло брели к своим воротам, где азартно ругался довольно возрастной голкипер. Я воспользовался моментом и ринулся наперерез невидимого остальным проспекта. Рядом запрыгал отбитый в сердцах мяч, я отвлекся, и в следующее мгновение непроизвольно замер: на моем пути застыл молодой мужчина – чернявый, сухощавый, одетый в нечто, напоминающее разнокалиберные футболки, укрывавшие тела участников игры.

Прием для таких неожиданностей давно отработан: привычно закрыл глаза – пропали небо, знакомая пятиэтажка, пропала чахлая истерзанная трава под ногами, пропала пара незнакомых зевак – встречный остался, как и грубая мостовая под его ногами, он не двигался, будто поджидая кого-то, и время от времени оглядывался на что-то, чего я не мог видеть. Я потерял всего мгновение, сориентировался и, почти не запнувшись, уверенно зашагал сквозь призрака, заступившего дорогу.

Если не отвлекаться, то, конечно, перепутать выплывавших из невидимости встречных от реальных людей невозможно. Сначала ты видишь неясную тень, еще шаг – и она рывком обретает если не плоть, то ее облик – отражение чужого мира на сетчатке моих глаз. В последнем, впрочем, не уверен, но выглядит все так, как будто я просто вижу их город собственными глазами.

На меня никто не обратил внимания, так что я благополучно добрался до асфальтированной дорожки, огибающей дом, всего пару раз разминувшись с быстрыми силуэтами и однажды вздрогнув, когда сквозь меня пронеслось нечто большое, полное людей и металла. Дальше – проще. Невидимый проспект уходил наискось в сторону муниципальной помойки и узкого проезда между похожими, как близнецы, пятиэтажками, пронзая их навылет. Именно по этой причине я старался ходить по кратчайшему пути – через спортплощадку – вместо того, чтобы, как все, спокойно двигаться от автобусной остановки по заботливо асфальтированным дорожкам.

Пейзаж у свежеокрашенного подъезда портил унылый вид моего авто. Купил его, как только покончили с ремонтом, переездом и обвыклись в новой реальности: платежи за ипотеку, работа, командировки, Наташкины мелкие развлечения, друзья, деньги на летний отпуск. Еще не выветрились из памяти радость первой поездки, досада от случайной царапины, я еще помнил, как хвастался перед друзьями новой адаптивной подвеской и расширенной панелью мультимедиа в комфортабельном салоне. Сейчас моя гордость выглядела жалко – вся в пыли, потеках какой-то грязи, окна заляпаны, переднее колесо спустило, и, похоже, сдает еще одно, теперь уже сзади. Вряд ли я скоро сяду за руль – не с моим диагнозом, пусть даже и неокончательным. Шизофрения – это серьезно, и водительские права – не самая крупная потеря в череде моих несчастий. Я замер на несколько мгновений, раздумывая, как поступить: рядом с подъездом относительно спокойно, прямо там, где соседки, накрывшие меня сочувственными взглядами, полируют деревянные доски лавочки, расположен угол большого здания – увы, видимый только мне; призраки огибают его, глубоко заходя на газон, и основная масса движется прямо через детскую песочницу. Отсюда их, конечно, не видно, но мне туда лучше не соваться.

Слева надвинулась неясная тьма, и я торопливо, забыв про машину, шмыгнул в подъезд, ежась под любопытными взглядами, пулей взлетел на пару этажей, пока то, что отбрасывало тень, не настигло мой измученный мозг.

Ф-фу, я дома – можно расслабиться. Старая дверь – между прочим, настоящий дуб, когда-то верх крутизны – смотрелась среди бронированных соседей пришельцем из далекого прошлого. Дерматин держался, из последних сил доказывая родство со шкурами загадочных животных из времен, когда двери делали из дерева, а мужчины регулярно ходили на охоту. Вот только табличка с номером подвела – треснула, обнажив пластиковую сущность. Будь она из кости или рога, трещина лишь подчеркнула бы ее аутентичность, а так – жалкая дешевка.

Отпирая, придавил плечом – старые замки пришлось поменять, а новые почему-то работали туго. Заниматься подобными мелочами последнее время нет ни сил, ни желания.

Прохладный коридор прихожей – два шага до поворота, полшага в ширину – встретил сумраком и тишиной, слегка разбавленной далеким урчанием холодильника.

Небрежно бросил на тумбочку под зеркалом пакет с лекарствами, которые регулярно выписывал врач-психиатр. Сегодня к вечеру зайдет Толик – он выкупает у меня все это химическое богатство по двойной цене. Мне удобно, и я не интересуюсь, куда все эти пилюли уходят потом. Ни при каких обстоятельствах не собираюсь травить ими собственный организм. Тем более что прецедент уже был. Поначалу, немного напуганный врачами и измотанный видениями, я аккуратно следовал назначениям, ровно до того момента, пока не убедился: вся эта химия, с легкостью превращая меня в лунатика, совершенно не делает того, что от нее ожидалось, – видения никуда не исчезают и даже не становятся более редкими или менее реальными. Немного менялось лишь мое отношение к привидениям – я как бы занимал позу стороннего наблюдателя, равнодушно ждущего, когда же сдвинется тот или иной призрак, заступивший дорогу. Пусть мне никто не верит, но трезвый рассудок – единственное мое богатство, и я его не собираюсь скармливать в угоду любопытству не очень-то грамотного, как мне кажется, врача. А я имею право судить: за этот год проштудировал немало литературы и просмотрел кучу видеороликов на больную тему – личная заинтересованность, как ни крути!

Разулся, повесил так и не понадобившийся дождевик, постоял с сомнением пару секунд, поглядывая на кажущийся посторонним в этом интерьере холодильник – наследие недолгой супружеской жизни, но заходить на кухню не стал, миновал разложенный диван с неубранной постелью и упал в любимое кресло перед компьютером.

Стеклянный стол с парой мониторов и дорогущей клавиатурой на нем, как и недешевое кресло, были еще одним оазисом, наряду с холодильником, промелькнувшей жизни, занесенным в одряхлевшие хоромы, полные мебели советских времен, пыли и запахов старой бумаги.

Я – программист. Но не тот новомодный бородач в клетчатой рубахе, привычно врущий про новые сроки релиза долгожданной игрушки, а программист микроконтроллеров – вездесущих крохотных компьютеров, скрывающихся за оболочками почти всех современных бытовых приборов – от кофемолки до посудомойки. Если на вашей овощерезке больше трех кнопок, гордитесь: вы – владелец полноценного компьютера, и – будем знакомы – я один из тех, кто наполняет жизнью куцые мозги вашей гордости.

Слава богу, болезнь, если это она, никак не повлияла на спрос на мои услуги. Я потерял семью, пусть и неполноценную – детей у нас не было, но и не остался доживать обещанную врачами инвалидность, влача одинокое существование забытого всеми психа. Родители погибли в жуткой аварии довольно давно, и я еще до брака обвыкся и почти не скучал по ворчливому сарказму отца и едва сдерживаемой к единственному чаду любви мамы. Бабушка пережила их на восемь лет и успела спеть на моей свадьбе. После чего я остался единственным наследником двух крохотных хрущевок, одну из которых, родительскую, продал, использовав деньги как первый взнос в ипотеку. Этой квартире повезло – слишком маленькая и неудобная, денег за нее давали так мало, что не хватило бы даже на тот стартовый взнос, а сдавать в аренду не видел смысла – хорошо зарабатывал, да и жалко было пускать в свое детство посторонних. Как чувствовал!

Загудел телефон. О! Васька! Старый друг и, наверное, единственный, кто не отвергал с ходу мои рассказы о призраках, хотя и старательно избегал этой темы в разговорах.

– Здорово, Василий!

Тот звонил по видео, поэтому я видел деревья за его спиной и краешек знакомого всей стране здания – Васька работал в МГУ лаборантом. До денег он был совершенно не жадный, а учитывая, что происходил из очень небедной семьи, мог себе это позволить. Чем его привлекало ежедневное мытье пробирок, я не понимал, но, в свою очередь, никогда не спрашивал об этом.

– Здоров, Стёп! Слушай, я кратенько.

– Давай кратенько, чего уж.

Васька хмыкнул:

– Помнишь, ты говорил, что смотрел ролики Сосновского?

– У меня с памятью порядок, Вась. Помню, конечно.

Сосновский был университетским профессором, доктором наук и, среди прочего, читал лекции для публики по физиологии нервной ткани, головного мозга и иммунитета. Ролики с этими лекциями были довольно популярны, несмотря на обилие научной лексики и сложность самой темы. Я, по очевидной причине, сделался весьма дотошным его слушателем, хотя и сугубо заочно. Ваське как-то пожаловался, что не с кем даже обсудить свои проблемы – врачи тупо следуют протоколам, и, во всяком случае, мой персональный эскулап на отвлеченные темы общаться не желает. «Вот бы поговорить с кем-нибудь вроде Сосновского», – мечтательно заявил я другу при очередном разговоре, и, как оказалось, он мои слова не забыл.