Галя не стала спорить, хотя, по её мнению, разговаривать свысока и считаться снобом уже может тот, кто вообще хоть что-то прочитал. Да вот хотя бы и Букварь! Далее они порассуждали с мамой насчёт возможного губительного влияния эпидемии ковида на мозги человечества, ведь не может же быть, чтобы в мире вдруг оказалось столько дураков! Мама предположила, что эпидемия эта непременно рукотворная и целью своей имела именно оглупление населения через раннюю деменцию. А чем иначе объяснить то, что у большинства индивидуумов память как у аквариумной рыбки? Оставалась надежда на новое поколение, не тронутое заболеванием, но надежда эта являлась призрачной, ведь воспитывать это поколение будут всё те же аквариумные рыбки. Тут мама сразу стала жалеть несчастных внуков и недоумевать, в кого Ленка уродилась такой дурищей.

Утром Галя проснулась, когда под одеяло к ней проник Тимофей и стал целовать её спину, ей стало хорошо, она подумала, что, наверное, если б у него были усы и борода как у доктора Айболита, это было бы ещё приятнее, но додумать не успела, так как ей стало совсем-совсем хорошо.

Может быть, это и есть любовь? Однако в кино и романах любовь выглядела совершенно иначе, и это вызывало в Гале некоторую неуверенность и беспокойство. В кино герои постоянно стремились друг к другу, горели страстью, ругались, страдали, мирились и волосы у них красиво так развевались по ветру. Ничего такого в адрес Тимофея она не испытывала. Неизвестно, конечно, как бы она себя повела, если бы с ним вдруг что-то случилось, может, как раз и бегала бы с развевающимися волосами туда-сюда, туда-сюда. Представлять, что бы такое плохое могло с ним случиться, она не хотела, пусть у него всё будет хорошо. Но вот что её беспокоило больше всего, это то, что она не испытывала никакого замирания сердца при виде Тёмы и не мучилась приступами ревности. Галя пребывала в полной уверенности, что Тимофей никуда от неё не денется. Неужели, это от того, что ей наплевать, есть он в её жизни или нет его?

2. Ленинград, застойные восьмидесятые

В отличие от провинциальных косметологов, с которыми Светлана Петровна имела дело раньше, эта её новая косметичка принимала клиентов не дома, а устроилась в парикмахерской при бане. А что? Вполне удобно: и потенциальная клиентура под боком, и клиенты смогут себя в порядок привести после косметологических процедур, укладку сделать, к примеру, или вообще, совместить посещение парикмахера и косметолога. К парикмахерам при бане Светлана Петровна относилась с подозрением, но уж голову-то помыть и волосы высушить они точно сумеют.

Светлана Петровна придирчиво оглядела помещение, ассортимент косметических средств, саму косметичку, её белоснежный халат и осталась довольна. Она забрала волосы под эластичную ленту, улеглась на массажный стол и приготовилась получить порцию удовольствия. Под тихую приятную музыку руки косметолога со знанием дела запорхали над лицом Светланы Петровны, но расслабиться никак не получилось. Мысли постоянно сворачивали в сторону сестры Надежды, которая оказалась совершенно неприспособленной к реальной жизни, однако при этом считала, что живёт правильно и является примером для подражания. Она насаждала эту свою правильность направо и налево, чем вызывала у сестры если не ненависть, то сильное нарастающее с каждым годом раздражение. Вот как так получается, что у одних и тех же родителей на свет появляются совершенно разные дети? Может, это гороскоп виноват, и всё определяют звёзды?

Они с Надеждой родились с интервалом в один год прямо перед началом войны. Надежда была старшей. Отец ушёл на фронт, мама работала на заводе Кулакова, из последних сил ковала победу в тылу, а они с Надеждой лежали и умирали в заводских яслях. Слава Богу, обе они о тех временах не помнили ничего, мама очень не любила на эту тему говорить, и вроде как сама старалась всё позабыть. Как они выжили в блокаду вопрос вопросов, мама предполагала, что только благодаря Богу и крещению. Отец придерживался коммунистических идеалов и при рождении дочерей крестить их не позволил. Однако, когда обе они уже находились при смерти, а отец воевал на Ладоге, мама решила их всё же окрестить. Не хоронить же детей некрещёнными! Она отнесла их по очереди во Владимирский собор, находящийся в непосредственной близости и от завода Кулакова, и от яслей, и от родительского дома на улице Блохина, после чего, по маминым словам, Надежда со Светой помирать передумали. Тем не менее, даже по окончании войны обе не могли ходить, потом уже, ближе к школьному возрасту потихонечку стали передвигаться на своих двоих, да и с зубами вот тоже до сих пор не всё так просто, особенно у Надежды, сказывались последствия цинги. Отец военным водителем дошёл до самого Берлина и вернулся домой с медалями и орденом боевого Красного Знамени, а также с грузовиком трофеев. Вернее, трофеи принадлежали генералу, но часть их, включая хрустальную люстру, трюмо венецианского стекла из красного дерева, картину неизвестного художника и горжетку из чернобурки, перепала водителю грузовика. С тех пор папины трофеи, по мнению Светланы Петровны, оставались практически самыми ценными из тех вещей, что когда-либо были в их семье. Света, в отличие от Надежды, к любым вещам в принципе относилась с пиететом, особенно к красивым. Ведь вещи содержали в себе человеческие мечты, мысли и труд. Не зря говорят, ломать не строить. Сломать вещь легко, большого ума не надо, любой может, а вот сделать что-нибудь ценное и необходимое для жизни не каждому дано.

Послевоенные годы Светлана Петровна помнила плохо, но мамина манера готовить всё на сливочном масле и пихать его во все блюда запомнилась ей навсегда. Они с Надькой как ненасытные птенцы мели всё подряд, и родители из кожи вон лезли, старались, чтобы на столе всё было натуральное и самого лучшего качества. И только сливочное масло! Никакое не крестьянское пониженной жирности, и, Боже упаси, маргарин или комбижир. Мама говорила, что самое лучшее лекарство, это городская булка со сливочным маслом и боем красной икры. После войны в Ленинграде на вес продавали этот бой, который представлял собой икру, протёртую через специальное сито. Ещё мама покупала развесной шоколад, он был твёрдый и ломался с большим трудом. На питание денег в семье не жалели.

Светлана Петровна была признательна родителям, ведь, несмотря на пережитую блокаду, благодаря их генам и стараниям ей достались длинные стройные ноги, большая грудь и броская внешность. Надежда тоже получилась не хуже, но она не придавала значения внешности и считала, что женщину в первую очередь должны украшать мозги. Это она навязчиво и настойчиво провозглашала на каждом углу, чем вызывала у младшей сестры большое сомнение в качестве её собственных умственных способностей. Однако родители с Надеждой в этом вопросе соглашались и требовали от дочерей прилежности в учёбе, а также обязательного получения высшего образования. Поколение родителей, прошедших и переживших войну, хотело видеть своих детей не только сытыми, но и образованными. Тем не менее, важность удачного замужества родители тоже не сбрасывали со счетов и дочерей наряжали, как и положено наряжать девушек на выданье. У мамы была знакомая портниха, которая шила сёстрам модные платья, которых не было ни у кого. Надька, с детства строившая из себя Марию Кюри, в школе училась на отлично и по окончании школы поступила в Политехнический. Светлана Петровна, в свою очередь, к ценности умственных способностей в жизни женщины относилась скептически, считая своим главным капиталом незаурядную внешность. Учёбой она особо не утруждалась, но, чтобы не расстраивать родителей, в институт всё же поступила, правда, в библиотечный, институт Культуры имени Надежды Константиновны Крупской. А чем, спрашивается, так уж плохо быть библиотекарем? Конечно, это не ракеты в космос запускать, зато можно в тепле весь день сидеть и книжки читать, а тебе за это даже платить будут. Мама мечтала, чтобы её дочери не впахивали на заводе, а сидели на работе за столом по возможности в белых халатах, как подобает настоящим учёным. Надька и в институте училась на отлично, а в свободное время всячески повышала свой культурный уровень: бегала по театрам, концертам и выставкам, и настаивала, чтобы младшая сестра тоже приобщалась к прекрасному. Но приобщаться к прекрасному в обществе старшей сестры Светлане Петровне казалось нестерпимо скучно. Надька даже об искусстве говорила как-то занудно, старалась всё по полочкам разложить, как лекцию читала. Для Светланы Петровны же существовало только два критерия: нравится или нет. Остальные рассуждения она считала бесполезными умствованиями на пустом месте. Конечно, в театрах, музеях, а особенно в кино, ей было интересно, но больше всего на свете она любила читать. Ни один фильм или театральная постановка не сможет повторить твои собственные фантазии, которые возникают в голове при прочтении книги. Так что, можно считать, в профессии библиотекаря Светлана Петровна нашла своё призвание. А ещё ей очень нравилось танцевать. Она танцевала хорошо и все смотрели, как здорово у неё это получается, поэтому она любила ходить на танцы. А вот Надька даже на танцы в своём Политехе ни разу не сходила. Она решила, что влюбилась в своего однокурсника, встретив его за соседней партой, ни с кем из родных не посоветовалась, пошла с ним в Загс, расписалась и притащила его в коммунальную квартиру, ту самую на улице Блохина рядом с Владимирским собором, откуда отец уходил на фронт, куда мама принесла их с сестрой из яслей, чтобы похоронить, и где после войны в двух комнатах проживала вся семья. Мол, здрасьте, вот мой муж, он теперь будет жить тут с нами. Ага! Светлане Петровне пришлось переехать в комнату к родителям, ей выгородили место за шкафом, и она не просто затаила обиду на старшую сестру, она, можно сказать, поставила на этой дуре большой и жирный крест. Она решила, что у неё-то, хотя бы назло Надьке, всё обязательно будет иначе: и свадьба будет, и белое платье, и жених с собственной комнатой.