Девочка читала о лошадях, биографии, химии, психиатрии и по возможности «Популярную механику». Целеустремленно изучала историю. Прочитала «Мою борьбу» и не поняла, из-за чего сыр-бор. Читала Уэллса, Стейнбека, Кина, Лору Уайлдер (дважды) и Лавкрафта. Читала половинки множества рваных и выброшенных вещей. Читала «Алый знак доблести» без обложки и нутром поняла, что автор в жизни не видел войну и не знал, что после некой крайности человек воспаряет чуть выше страха и может глядеть ему прямо в глаза, делая все, что нужно или можно, лишь бы выжить.

Парень из трейлерного парка, пытавшийся воспользоваться ей в висящей вони их собственных отбросов, теперь по ночам собирал своих друзей перед трейлером, они рыскали вокруг и издавали нечеловеческие вопли в пеплопадах, а дочь дочери водила круги внутри кругов у собственного имени на карте и ведущих туда артерий. Гипсовые пожары и мерцающая вывеска парка были полюсами пустынной ночи. Пацаны рыгали и выли на луну, и вой ничем не походил на настоящий, и смех их был натянутый, и слова – безразличные к любви, от которой, говорили они, их распирает и которую она еще почувствует на себе много раз без счета.

Пока мать была с мужчинами, девочка заказывала каталоги и бесплатные предложения, что ежедневно приходили по почте с образцами продуктов, какие покупают себе в удовольствие люди, имеющие дома, как и она, считавшая, что занимается на домашнем обучении, и не ездившая на автобусе с детьми из парка. Те как на подбор отличались оторопелым осоловелым выражением лиц нищих из одного и того же места; трейлеры, вывеска и проезжающие грузовики были мебелью их мира, что ходил по орбите, но не вращался. Девочка часто представляла их в зеркале заднего вида, уменьшающихся, с поднятыми на прощание руками.

Одна из полос нарезанной асбестовой ткани, аккуратно помещенная в платную сушилку, когда мать несостоявшегося насильника сложила туда белье и вернулась в «Серкл Кей» еще за пивом, привела к тому, что ни парня, ни его мать больше не видели за пределами их стоявшего на кирпичах двойного трейлера. Так прекратились и пацанские ночные серенады.

Консервная банка из-под супа с нечистотами или телом сбитого зверька внутри, помещенная под кирпичи или покрытую пластиком решетку магазинного приставного крыльца, наполняла и поражала данный трейлер чумой рыхлых мух. Тенистое дерево можно убить, вогнав короткую медную трубку в его основание всего в пару ладоней глубины под землей; листья буреют на глазах. Хитрость с тормозами или топливопроводом – зачищать плоскогубцами почти до истончения, а не перерезать разом. Тут тоже нужна сноровка. Совокупные пол-унции сахара в бензобаке обезвредят любой транспорт, но это мастерства не требует. Как и пенни в электрощитке или красный краситель в трейлерной цистерне с водой, находящейся под служебным люком на всех моделях, кроме новейших, каких в парке «Виста-Верде» не наличествовало.

Зачатая в одной машине и рожденная в другой. Ползущая в снах, чтобы увидеть собственное зачатие.

В пустыне нет эхо, и тем она напоминает море, откуда явилась. Порой ночами доносились звуки пожара, или кружащих самолетов, или дальнобойщиков на 54-м в сторону Санта-Фе, стенания шин были сродни лепету далекого прибоя; она лежала на паллете, слушала и представляла не море или собственно едущие фуры, а что самой было угодно. В отличие от матери или бестелой куклы, она была свободна в своей голове. Необузданный гений больше любого солнца.

Девочка прочитала биографию Хетти Грин – матереубийцы и осужденной фальшивомонетчицы, та покорила фондовый рынок, при этом копя обмылки в мятой жестяной коробке, которую носила при себе, и не боялась никого и ничего. Прочитала «Макбет» в виде цветного комикса с диалогами в облачках.

Комик Джек Бенни прикладывал ладонь к лицу с чувством, которое, рассказывала мать в периоды просветления, мнилось ей нежным и о котором она тосковала и мечтала внутри родительского дома с панцирем из электрощитов, пока ее мать строчила ФБР закодированные письма.

На заре красные равнины на востоке растемнялись, ворочалась в своем подземном логове ужасная и деспотичная дневная жара; девочка клала голову куклы на подоконник, глядя, как открываются ее красные глазки, а камешки и мусор отбрасывают тени в человеческий рост.

Ни в одном из пяти штатов ни разу не носила платье или кожаную обувь.

На рассвете пожаров восьмого дня мать появилась в машине, громоздкой из-за гофрированного жилого модуля на кузове, а за рулем сидел неизвестный мужчина. На боку модуля виднелась надпись LEER ^[17].

Блокировка мышления, сверхвключение. Неопределенность, зацикливание, туманное мышление, конфабулез, речевая бессвязность, замалчивание, афазия. Мания преследования. Кататоническая неподвижность, пассивная подчиняемость, эмоциональная тупость, размывание «я – ты», когнитивные нарушения, ослабленные или неясные ассоциации. Деперсонализация. Мания центральности или величия. Компульсивность, ритуализм. Истерическая слепота. Промискуитет. Солипсизм или экстатические состояния (редко).

Д. Р. / М. Р. Этой Девочки: 04.11.1960, Энтони, Иллинойс.

Д. Р. / М. Р. Матери Девочки: 08.04.1943, Пеория, Иллинойс.

Последний адрес: 88052, Нью-Мексико, Орган, Дозуоллипс, 17, трейлерный парк «Виста-Верде Эстейтс», трейлер Е.

Рост / Вес / Цвет глаз и волос Девочки: 160 см, 43 кг, карий, русый.

Места работы Матери, 1966–1972 (по форме Налоговой службы 669-D [Свидетельство об аресте имущества за неуплату федеральных налогов, Округ 063(a)], 1972): ассистентка по уборке столовой, «Рейберн-Трэпп Агрономикс», Энтони, штат Иллинойс; квалифицированный оператор шелкографического пресса до травмы запястья, компания «Олл-Сити Юниформ», Элтон, штат Иллинойс; кассир, корпорация «Конвиньент Фуд Март», Норман, штат Оклахома, и Джасинто-Сити, штат Техас; официантка, «Стакис Ресторантс Корп.», Лаймон, штат Колорадо; ассистентка по составлению графиков производства клейкого материала, компания «Нейшенл Старк энд Кемикал», Юниверсити-Сити, штат Миссури; хостес и официантка, ночной клуб «Дабл Дес Лайв Стейдж», Лордсберг, штат Нью-Мексико; контрактный поставщик, служба временной занятости «Кавалри», Моаб, штат Юта; организация и уборка зоны содержания собак, «Бест Френдс Кеннел энд Грум», Грин-Вэлли, штат Аризона; кассир билетной кассы и подменный ночной управляющий, «Живые выступления для взрослых от Риске ХХ», Лас-Крусес, штат Нью-Мексико.

Потом они снова ехали в ночи. Под луной, что круглой поднималась перед ними. Что звалось задним сиденьем пикапа, было узкой полкой, где девочка могла спать, если вместить ноги за настоящими сиденьями, чьи подголовники тускло лоснились от немытых волос. Хлам и дрожжевой запах выдавали пикап, в котором живут или жили; пикап и его водитель пахли одинаково. Девочка в хлопковом лифе и джинсах, куда-то сбежавших ниже коленей. Представление матери о мужчинах – что она ими пользуется, как колдунья пользуется безгласными животными, знак и цель ее противоестественных способностей. Ее заявленное название для них, против которого девочка никогда не возражала: фамильяр. Смуглые мужчины с бакенбардами, посасывавшие деревянные спички и сминавшие банки в руках. На чьих шляпах виднелись линии пота, как кольца деревьев. Чьи взгляды ползают по тебе в зеркале заднего вида. Мужчины, которых невозможно представить в виде детей, как они, нагишом, глядят снизу вверх на того, кому они доверяют, держа игрушку в руках. С кем мать говорила как с младенцами и позволяла пользоваться собой, как безголовой куклой.

В мотеле Амарилло девочке сняли собственный запертый номер вне слышимости. Вешалки со стержня в шкафу не снимались. Голова куклы с помадой от розового мелка смотрела телевизор. Девочка часто мечтала о кошке или другом маленьком питомце, чтобы кормить и утешать, поглаживая его по голове. Мать боялась крылатых насекомых и носила с собой баллончики спрея. Перцовый баллончик на цепочке, растаявшая косметика, портсигар/зажигалка из кожзама в сумочке с красными блестками внахлестку, которую девочка раздобыла в Грин-Вэлли на Рождество, всего лишь с маленькой прорехой у дна, где она вынула напильником электронную метку, и в которой вынесла тот самый лиф, что теперь был на девочке, с вышитыми розовыми сердечками забором на уровне груди.

Еще в пикапе пахло испорченной едой и было окно без ручки, которое водитель поднимал и опускал щипцами. Приклеенная на козырек открытка провозглашала, что парикмахерши трудятся, пока не будет торчать. С одной стороны у него не хватало зубов; бардачок был заперт. В тридцать у матери на лице начали слабо проступать линии плана второго лица, которое ей уготовила жизнь и которое, боялась она, окажется лицом ее матери, и во время заключения в Юниверсити-Сити она сидела, поджав колени к груди и покачиваясь, и царапала себя, стремясь нарушить план лица. Зернистая фотография матери матери в переднике, в возрасте девочки, лежала свернутой в голове куклы вместе с обмылками и тремя библиотечными карточками на ее имя. Во второй прокладке круглого вместилища – ее дневник. И одинокий снимок матери в детстве, на улице, под зимней моросью в стольких куртках и шапках, что она казалась родственницей баллона с пропаном. Электрифицированный дом вдали и круг растаявшего снега у его основания, и мать за спиной маленькой матери поддерживает ее в вертикальном положении; у девочки был круп и такой жар, что она боялась не выжить, а ее мать поняла, что если ребенок умрет, то ей не останется на память фотографий, и тогда она закутала дочку и отправила на снег ждать, пока сама выпрашивала соседскую «Лэнд Камеру», чтобы ее девочка не была забыта после смерти. Фотография перекосилась от долгого складывания, на снегу не виднелись отпечатки следов, детский рот был широко открыт, а глаза смотрели снизу вверх на мужчину с фотоаппаратом, веря, что это правильно, что вот так и проходит нормальная жизнь. Первую треть нового дневника девочки занимали планы на бабушку, усовершенствованные с возрастом и накопленными познаниями.

За рулем сидела мать, а не мужчина, когда она проснулась под шорох гравия в Канзасе. Стоянка грузовиков удалялась, а по дороге за ними бежало что-то вертикальное и размахивало шляпой. Девочка спросила, где они, но не о мужчине, который все три штата проехал, не снимая с ляжки матери преступную руку, что разглядывалась в щель между сиденьями рядом с так же стиснутой головой куклы и чье отделение, и долгий полет привиделись в том же сне, чьей частью поначалу казались рывок с места и шум. Дочери теперь было тринадцать, и она выглядела на них. Глаза матери становились отрешенными и полузакрытыми в обществе мужчин; теперь, в Канзасе, она корчила рожи в зеркало заднего вида и жевала жвачку. «Давай там оттуда вперед, впредь впереди едь, че ты там». Жвачка пахла корицей, а из ее сложенной фольги можно было сделать отмычку для бардачка, если сложить на конце пилки.

Перед стоянкой «Портейлс», под солнцем чеканного золота, девочка, лежа в зыбком полусне на тесной задней полке, пострадала от мужчины, подтянувшегося за руль пикапа, сложившего руку бесчувственной клешней и запустившего ее через подголовник сжать ее личную сиську, задушить сиську, с глазами бледными и непохотливыми, пока она притворялась мертвой и глядела, не моргая, мимо, его дыхание слышное, а кепка цвета хаки – вонючая, он лапал сиську с как будто бы рассеянной бесстрастностью, сбежав только от цокота каблуков на стоянке. Все равно большой прогресс, по сравнению с Сезаром в прошлом году, который работал на покраске придорожных знаков, ходил с вечными зелеными крупицами в порах лица и рук и требовал у матери и девочки никогда не закрывать дверь туалета, чем бы они там ни занимались, его, в свою очередь, превзошел хьюстонский район складов и выпотрошенных лофтов, где мать и дочь на два месяца отяготил «Мюррей Блейд», полупрофессиональный сварщик, чей нож в пружинных ножнах на предплечье закрывал татуировку этого же ножа между двумя бесхозными синими грудями, набухавшими, если сжимать кулак, что сварщика забавляло. Мужчины с кожаными жилетками и норовом, нежные по пьяни так, что мурашки по коже бегают.