– А то что, бабку позовешь? – хохотнул лысый, и братья подхватили его смех.

Горан дотянулся левой рукой до двери, не отрывая взгляда от парней. Громыхнул в нее кулаком, свободной рукой нащупал меня за спиной, будто хотел убедиться, что я сбежала.

Нащупав, разочарованно повел плечами.

– В дом иди, – шикнул он мне, как только дверь со скрипом отворилась.

Мне не нужно было повторять дважды. Страх липкими щупальцами давил горло, ноги подкашивались, но я влетела в прихожую и сама захлопнула за собой дверь, опередив старушку.

Бабушка Горана, худющая и сгорбленная, в шерстяном платье до пят и в платке на голове, смотрела на меня с неясной брезгливостью.

– Кто такая будешь?

– Аяна, – просипела я взволнованно. Откашлялась, возвращая уверенности голосу. – Ваш внук нашел меня на берегу, привел сюда. Сказал, что вы должны меня осмотреть. Что вы можете осмотреть… Вы врач да? Я неплохо себя чувствую, хотя провела в воде много времени… Сама не знаю, как выжила. Простите, я бы ни за что не стала врываться в чужой дом вот так, но Горан попросил.

Я осеклась. Уже не была уверена, что хочу оставаться тут. За годы бегства от ищейки я жила в десятках разных городов и деревень, и нигде меня не пытались поделить еще на входе, как здесь. Многие помогали, хоть мне и приходилось лгать об истинной причине моих скитаний. Кто-то относился настороженно, кто-то – с подозрением. Но никто не стремился меня выгнать, и уж тем более не видели во мне вещь, как эти парни.

Может, лучше и правда переночевать в тайге?

Я тут же одернула себя: переночую, а дальше что? Мне некуда идти, вещей я с собой не взяла. Я обуться-то не успела, не то что сумку собрать. В город не вернуться, там повсюду рыщут ищейки. Да и сам Роланд неизвестно где, может быть, все еще где-то неподалеку.

А тут поселение за сплошным забором в глубине тайги, сюда ни один охотник не доберется: лень будет.

Я прислушалась к происходящему за дверью, но не смогла разобрать ни слова. Парни ржали, переговариваясь, Горан молчал, будто чего-то ждал.

Старуха шаркающим шагом двинулась к дверному проему, завешенному куском мешковины.

– Вечно тащит в дом что ни попадя, – бормотала она недовольно. – За мной иди, коль явилась.

ГЛАВА 2

В небольшой комнате почти не было мебели. Широкая лавка у стола, заваленного горой трав, заставленного маленькими и большими глиняными мисками, кувшинами, склянками. Среди них притулилась чадящая лампа.

В углу между пышущей жаром печью и стеной сложены под завязку набитые мешки, рядом с ними трехногий табурет и деревянная кадушка.

– Сядь, – приказным тоном сказала старуха.

Я послушно опустилась на лавку, обняла себя руками. Горанова бабка прошаркала к печи, прихватив по пути полотенце, сняла с плиты котелок и водрузила его на стол. Из-за нервного перевозбуждения я не чувствовала голода, но, когда ноздрей коснулся аромат сливочной каши, рот наполнился слюной.

Просить еды я не стала. Выжидала молча, напряженно следя за старухой. Та накрыла котелок полотенцем, сдвинула его к краю стола и принялась шинковать пучок травы, названия которой я не знала. Да я и в травах-то не разбиралась, но слышала, что деревенские целительницы пользуются только ими. Никаких порошков, произведенных на фабриках, они не признают, хотя прогресс давно шагнул вперед и облегчил жизнь врачам, создав по-настоящему легкие пути к излечению множества болезней.

– Я уйду утром, – пообещала я, чтобы задобрить бабушку.

Та зыркнула на меня исподлобья – как ледяной водой окатила.

«Не смей ей врать», – предупреждал Горан. А я только что это сделала. Уходить же не собиралась.

– Что делала на берегу? – Старуха вернулась к печи, поставила на плиту маленький казанок и бросила в него горсть травы. Долила воду, помешала.

– В море упала, нахлебалась воды, отключилась. Очнулась уже в этих краях. Течением принесло…

– Упала? – перебила она, обернувшись на меня. – Или сама прыгнула?

Я поерзала на лавке, борясь с желанием покинуть негостеприимный дом. Все равно же выгонят отсюда, потому что я не могу сказать правду! Под страхом смерти не могу!

– Ты вот что, девочка, уразумей: в этих стенах ни капли вранья я не потерплю. Внук притащил тебя сюда, потому что добрый. Он всякую падаль тащит, жалко ему вас, заблудших. Что глазами хлопаешь? Сюда никто по своей воле не приходит. Ни один человек с хоть каплей чистого разума в наши края не забредает. Беженцы да преступники, и те через тайгу бегом проносятся.

Я вздрогнула. К преступникам я себя отнести не могла, хотя у короля на этот счет другое мнение. Новый государь, пришедший к власти десять лет назад, всех подобных мне записал в преступники и приказал отловить.

С тех пор мир перестал быть прежним.

Перед внутренним взором полыхал огонь, такой жаркий, словно наяву. Истошный крик матери резанул слух. Я визжала, плакала, вырывалась из рук отца и тянулась к маме через ревущую огненную стену. Обожглась, конечно. На ногах остались шрамы как напоминание о первой в мире судной ночи, о начале которой наша маленькая семья не подозревала.

Я мотнула головой, прогоняя тошные воспоминания, и спрятала ноги под лавку.

– Признавайся, что натворила?

Не лгать. Главное, не лгать.

– Украла… кошель, – хриплым от волнения голосом призналась я.

Это не было ложью: вчерашней ночью я на самом деле обворовала пьянчугу, свалившегося на тротуар. В кошеле нашлась бумажка с адресом, и я собиралась вернуть ему все деньги до последнего медяка сразу, как только получу расчет в таверне.

– Я не воровка, – поспешно оправдалась я. – Моей подруге нужны лекарства, постоянно, каждый день. Я работала в таверне, хозяин которой самый прижимистый жмот из всех, кого я только встречала в жизни. Он задерживал жалование, часто не доплачивал, а Ланке нужны лекарства, понимаете? Умрет она без них.

Правда умрет. И то, что я сбежала, лишь приблизило Ланку к кончине: в одиночку ей на лечение никогда не заработать. Но у меня не было выбора, да и Ланка рыдала, умоляла покинуть город, пока ищейки не дошли до района, в котором мы жили.

Я пообещала ей вернуться, рванула через окно в спальне, одетая в одно ночное платье, и вихрем унеслась в лес, через болота, а там меня настиг Роланд.

– Пей.

Передо мной на столе возникла кружка с горячим отваром. Пахнуло горечью полыни, я поморщилась, но глотнула. На вкус отвар оказался еще хуже, но мышцы почти сразу расслабились, колени перестали дрожать. Еще несколько глотков, и в груди разлилось приятное тепло, а в теле появилась легкость.

– Горан придет? – Меня не интересовало, куда делся ее добродушный внук, но молчание начинало угнетать.

– Он за перевалом живет, что ему у меня делать? Тебя проведать разве что, да ты не надейся особо. Мужик он видный, да не пара тебе. Думаешь, одну тебя он спасал? Дура, если так решила. Он тащит ко мне преступниц: кто в силки попался, кого из лап зверя вырвал. А мне лечи.

Я открыла рот, намереваясь возразить, но захлопнула его и хмыкнула. «Видный мужик» никоим образом меня не привлекал и в какой-то мере отталкивал. Вонюч, мохнат и косоглаз. Даже под угрозой одинокой жизни до конца дней я бы не стала супругой Горана.

Но благодарность к нему я чувствовала. Когда ступни перестали гореть, сердце успокоилось и дыхание выровнялось, а в голове замелькали здравые мысли, я решила, что надо бы найти Горана и сказать «спасибо». Спасибо, что не бросил черт знает где. Дал кафтан и не потребовал назад. Защитил от тех парней, хотя сам явно мог пострадать, накинься они на него втроем.

Я обернулась к окну и всмотрелась в черноту за ним. Отсюда ничего не видно: костер в другой стороне. Через форточку донесся далекий вой, ему вторило еще несколько волчьих голосов.

Старуха заметила, как я напряглась, но истолковала мое состояние по-своему.

– В поселок зверье не заходит, – сказала она. – В дома тем более. Но на улицу все равно не выходи от греха подальше. Под кроватью отхожее ведро, дрова у печи – если станет холодно, подкинешь в топку. До утра не вздумай высунуться, а надо что – попроси.

Я допила отвар, вытерла губы рукавом.

– Спать ложись, – буркнула старуха. – Вон в той комнате кровать, в сундуке найдешь одежу. Переоденься, не то захвораешь.

Несмотря на показную холодность и даже некую брезгливость, в голосе Горановой бабки слышалось беспокойство. Я только не понимала, за меня она переживает или за себя. Вряд ли я представляла угрозу в ее глазах, но как знать, о чем она думает. Если Горан часто притаскивал в дом преступниц, то у старушки явно хоть раз был далеко не положительный опыт помощи беглецам.

Я пожелала хозяйке добрых снов и юркнула в комнату, проем в которую так же был завешен мешковиной. В темноте пришлось пробираться на ощупь. Я уперлась бедром во что-то твердое, дотронулась руками: кровать. Рядом с ней нащупала сундук и вытащила первое, что попалось в руки. Мужская рубаха, огромная для моей тощей фигуры, но в самый раз для сна.

В спертом воздухе дышалось с трудом. Я долго ворочалась на набитом соломой матрасе под пропитанной пылью шкурой рыси прежде, чем решилась приоткрыть створку окна. Всего на пол-ладони, но этого хватило, чтобы в комнату ворвалась чистая ночная прохлада.

Я жадно глотала ее и не могла напиться. На языке чувствовался сладкий привкус цветов. Ель, до лап которой я могла бы дотянуться, слегка перегнувшись через подоконник, приятно пахла нагретой за день хвоей.

Проглядывались дома, стоящие друг от друга на совсем малом расстоянии. Слышались глухие голоса и смех, разносящиеся над поселком в ночной тиши.

На меня вдруг накатило спокойствие. Из-за близости леса: он всегда дарил мне умиротворение. Из-за полынного отвара, который я выпила до последней капли. Наверное, впервые за много лет я ощутила себя на своем месте.

Я ни за что отсюда не уйду. Подружусь с кем-нибудь, напрошусь на работу, докажу людям, что и от якобы беглой преступницы есть толк.

Такие, как я, в любом таежном поселке на вес золота, а король почти всех истребил. Да я, можно сказать, уникальный экземпляр! Жаль, признаться в своей сущности нельзя, но раскрывать ее и не обязательно.

Я еще долго убеждала себя, что чего-то стою и мне обязательно улыбнется удача. Завтра проснусь спозаранку, поговорю со старухой, может, она посоветует, как правильно обратиться к народу.

Я вспомнила, что в таких отдаленных селениях всегда есть кто-то самый главный, которого все слушаются. Значит, к нему-то мне и нужно.

Под окном проползла черная тень. Я смотрела прямо на нее, гадая, не померещилось ли. Моргнула раз, другой, и тень исчезла. Точно привиделось. После такого тяжелого дня неудивительно.

Окно я на всякий случай закрыла и забралась под шкуру. Не одеяло, конечно, но тоже неплохо. Вообще не на что жаловаться до тех пор, пока в твой дом ранним утром не является ищейка.

А сюда он не придет. Наверняка решил, что я разбилась о камни, и с чистой совестью отправился докладывать начальству о бесславной кончине еще одной особи.

Они теперь всех нас называли не иначе как «особями».

Я засыпала с улыбкой на губах, не подозревая, что Роланд Ким теперь не единственная моя проблема.

ГЛАВА 3

Я уже давно отметила, что те, кто хочет навредить, выбирают самое темное время суток – прямо перед рассветом, час, когда сон у человека такой крепкий, что есть шанс не добудиться вовсе.

Роланд всегда приходил перед рассветом – не каждый день, разумеется, и даже не каждый месяц – и через какое-то время я приучилась просыпаться заранее и прислушиваться к шорохам на улице. Привычка выработалась и так укрепилась во мне, что я, даже находясь сейчас в безопасном месте, резко распахнула глаза и отскочила в самый угол кровати из-за внезапно возникшей тревоги в груди.