А за что, собственно, она держится? Почему позволяет так с собой обращаться? Лишнего веса в Аркаше килограммов тридцать. Вечно недовольное выражение лица. Бреется два раза в неделю. Поговорить с ним давно уже не о чем.

– Почему сразу убили? – Он что-то такое понял в ней и сразу принялся примирительно улыбаться. – Сама сказала, что полицейский с тобой говорил и заверил, что мужик самоубийца.

– Полицейский скажет! – фыркнула Наташа. – Ему лишь бы дело побыстрее закрыть. Потому что «висяк» откровенный. Никто ничего не видел. Камеры ту скамейку не видят.

– Как это никто ничего не видел? Там народу в это время тьма.

– Хороший свидетель – это один свидетель. Если два-три, показания разнятся. Если толпа, значит, свидетелей нет вообще. Толпа безлика и слепа. Да и найди попробуй того, кто там проходил в тот момент. Даже если он и попал в обзор другой видеокамеры. Человек не идет по улице с документами.

– А как же система распознавания лиц? – проявил неожиданный интерес к ее рассуждениям муж.

– Считаешь, она на каждом углу в Москве? И даже на этом бульваре? – усомнилась Наташа.

И вдруг задумалась. И пропустила тот момент, как Аркаша встал из-за стола, собрал с него посуду и даже вымыл – чудеса небывалые. Опомнилась, когда он уже крикнул от входной двери:

– Я ушел!

– Счастливо, – отозвалась Наташа рассеянно.

И тут же помчалась в прихожую. Но опоздала. Дверь за Аркашей уже закрылась.

Он насовсем ушел или на работу? Никогда так не говорил утром. Заглянула в ванную. Зубная щетка и бритвенный станок на месте. Хотя это теперь не показатель. Он может обзавестись новыми.

Наташа постояла у запертой входной двери, тяжело вздыхая и пытаясь понять: больно ей будет, если Аркаша больше не вернется к ней, или нет? Рассуждениям на эту тему она посвятила целых два часа. Пока собиралась на работу, пока ехала по пробкам на своем стареньком автомобиле, оставшемся от лихих времен ее прошлой работы корреспондентом. Ей тогда без машины было никак. Пока отпирала ларек и снимала его с сигнализации, все размышляла и размышляла. И уже после третьего по счету покупателя поняла, что в ее жизни, в принципе, ничего не поменяется, если Аркаша уйдет.

Их отношения давно перестали быть нормальными, превратившись в нудное существование рядом друг с другом. Они не занимались сексом, не говорили о чувствах, не сострадали друг другу. Наташа обеспечивала Аркаше удобства. Он давал деньги на ведение домашнего хозяйства. На ее личные «прихоти», как он их называл, он ничего не давал. И даже когда она долго лечилась, Наташа делала это, используя свои сбережения.

Меньше хлопот будет, если он уйдет, поняла она с холодным сердцем: вот ничего не защемило, ни капельки. Меньше трат. Пенсии по инвалидности ей хватит на коммуналку и нехитрую еду. А на одежду она в киоске заработает. К слову, платили там неплохо. Третий месяц пошел, как ее испытательный срок закончился, и зарплата выросла в три раза. Ей на жизнь хватит. И если Аркаша вдруг решит поменять место жительства и женщину в придачу, она не станет его умолять вернуться. Так она решила.

После пятого покупателя наступило затишье часа на полтора. И, запахнув на груди меховую безрукавку, Наташа нацепила очки и села вплотную к витрине. Когда она так садилась, то вся маленькая площадь перед рестораном была как на ладони. При этом саму ее сквозь модные ныне зеркальные стекла торгового ларька почти не было видно. Она могла смотреть сколько угодно, наблюдать за кем угодно, потешаться над кем-то комичным и не обижать его при этом, ее почти не было видно. Если не присматриваться, конечно. И вот за те месяцы, что она здесь проработала, у нее сложился уже определенный распорядок: когда интересно смотреть, а когда нет.

Интересно было обычно ближе к обеду и к вечеру. В это время к ресторану подтягивалась нарядная публика. Оставив свои машины в некотором удалении на парковке, они шли пешком до ступеней. Кто красиво шагал, кто ковылял по-утиному. Кто еле пыхтел, как тот примечательный толстяк в окружении сразу трех охранников.

Теперь она знала, кто он. Лебедев Иван Семенович – брат мужчины, трагически умершего на скамейке. Почти у нее под носом.

Наташа нашла множество публикаций после смерти Лебедева Павла Семеновича, купившего у нее самые дешевые солнцезащитные очки. Хотя имелись и фирменные экземпляры, и они бы очень подошли к его дорогому костюму. Но он выбрал самые дешевые. Надел их сразу же, скомкав упаковку с этикеткой и сунув ее в карман пиджака. Пошел к скамейке, посидел, потом попытался проникнуть в ресторан, где в это время обедал его брат, но быстро вернулся. Видимо, его не пустили.

Это уже потом Наташа поняла причину: братья не ладили. В их отношениях и бизнесе произошел раскол. Причина ни в одном СМИ не указывалась, но о разрыве отношений писали много.

В тот день она об этом не знала. Просто запахнула плотнее меховую безрукавку, села поближе к витрине и начала наблюдать. Ворон считать! Так она называла свое занятие.

Павел Лебедев быстро вернулся из ресторана, снова сел на скамейку. И к нему опять пристала попрошайка – грязная, всклокоченная, в стоптанных рваных босоножках на босу ногу, хотя на улице уже прилично сентябрило.

Эта попрошайка приставала к нему еще до его похода в ресторан. Все крутила подолом ситцевого платья и что-то говорила ему. Потом исчезла в неизвестном направлении, когда Лебедев пошел к ресторанным ступенькам. А когда он вернулся, снова появилась как черт из табакерки. На этот раз она уселась на скамью с ним довольно близко. И начала ему что-то говорить. Конечно, Наташа не слышала. Метров двадцать было до скамейки, как услышишь. Но губы рыжей попрошайки шевелились. Значит, они разговаривали, сделала Наташа вывод.

Лишь на пару минут Наташа отвлеклась, чтобы наполнить из вскипевшего чайника чашку с пакетиком заварки. Как назло, отвлеклась! И вот за эти пару минут что-то между ними и произошло. Потому что, когда она снова взглянула на скамейку, Лебедев как-то странно наклонился вперед. А рыжая побирушка в этот момент его обкрадывала.

Наташа всем своим последним здоровьем могла поклясться, что побирушка что-то вытащила у Лебедева из заднего кармана брюк. Вытащила и тут же исчезла. А Лебедев так и остался сидеть в странной позе, пока на него не обратил внимание один из охранников его родного брата.

Глава 7

На бульвар, где загадочной смертью умер Лебедев Павел Семенович, Маша не попала. Передав вещдоки в лабораторию в надежные руки Гарика Смирнова, она зашла к себе в кабинет, и тут началось!

– Тебе зачем это надо? – сразу набросился на нее майор Подгорный, по сути, ее прямой начальник.

– Я так и знал, что начнешь лезть туда, куда тебя не просили! – шипел со своего места Миша.

– Коллеги, в чем дело?

Маша встала как вкопанная у двери, не решаясь подойти к своему столу. За минуту сотню раз пожалела, что вернулась сюда.

А зачем, собственно, она вернулась? Вспомнила! Ей срочно понадобился телефон бывшего коллеги из ее родного города. В мобильном его не было. Номер был записан на бумажке для заметок и приклеен к боковой стенке верхнего выдвижного ящика ее рабочего стола.

Маша намеренно удалила все прошлые контакты. Уехала, вычеркнула, забыла. Но Валерик позвонил через месяц, как она устроилась. Нашел номер по своим каналам, как он признался. По каким – не сказал. Миша свою причастность отрицал. Валера его не сдал.

– Как ты там вообще, Лунина? – начал он приятным бархатным голосом. – Нравится Москва?

– Москва не может не нравиться.

Она в ту минуту вдруг вспомнила, что Валера ей когда-то был очень симпатичен. И он стал одним из тех, кто сообщил ей страшную новость о гибели ее родителей. И обнимал ее, пытаясь привести в чувство. Но потом он занял место в лагере ее оппонентов. Всячески отговаривал ее продолжать расследовать их смерть. Считал, что все и так понятно, посмертное письмо, адресованное ей, отвечало на все вопросы следствия. И этого ему Маша не простила. И Валера перестал ей нравиться. Она убедила себя в этом.

Но, услышав его приятный голос в трубке, неожиданно разволновалась. И покраснела, что странно. Она вообще никогда не краснела прежде.

– Домой не собираешься возвращаться?

– Нет, – ответила она твердо.

Смущение первых минут сменилось раздражением:

– Ты чего звонишь, Валера? Соскучился?

– Так точно, – ответил он тихо. – Могли бы пересечься.

– Приезжай, – пригласила Маша. – В цирк тебя свожу. Любишь цирк?

Она цирк не любила с детства. Приходила оттуда со слезами, так ей было жалко бедных животных, которых подстегивали кнутами дрессировщики. И судьба клоунов, постоянно падающих, плачущих горькими слезами, вызывала у нее лишь сострадание, а не смех.

– Не люблю я цирк, Машка. Тебя я люблю, – совсем уж почти шепотом ответил ей Валера. – Скучаю сильно. А ты взяла и уехала. Почему?

Она могла бы наговорить ему много чего, как он ее предал, к примеру. Как она плакала ночами от горя и обиды, как осталась совсем одна на своем берегу, и руки ей никто не подал, и не предложил помощи. А вместо этого клевали всей стаей. Некоторые даже у виска пальцами покручивали в ее адрес.

Маша не стала отвечать подробно. Ответила коротко:

– Так захотела. Что-то еще?

Валера помолчал, потом начал прощаться, попросил записать его новый номер телефона. Она и записала на бумажке, совершенно точно зная, что в мобильный заносить его не станет. Отрезано так отрезано.

Валера звонил ей потом еще несколько раз. Все время на рабочий номер. Потому что Маша тоже сменила сотового оператора, но вот сообщить бывшему коллеге об этом забыла. Он не роптал, номера нового не просил, звонил на рабочий. Не часто, нет. Последние два месяца от него вовсе не было вестей. Она о нем и не вспоминала. Сегодня вот только как-то вдруг вспомнился. Помощь его понадобилась. А номер телефона на бумажке в верхнем ящике стола. Пришлось вернуться в кабинет, а тут такая встреча!

– Ты хотя бы понимаешь, что коллег из соседнего отдела опускаешь, а? – Подгорный, заметив, что Маша не спешит проходить, сам пошел ей навстречу. – Ребята не топором бреются и щи не лаптем хлебают, там профессионал на профессионале, а ты их одним махом – раз-раз!

Сильные руки майора изобразили махи саблей, надо понимать. Очень живописной была жестикуляция. И энергичной. Даже лист бумаги шевельнулся на Машином столе от игры его невидимым оружием.

– Что имеете в виду, товарищ майор?

Обойдя его стороной, Маша дотянулась до верхнего ящика своего стола, отлепила бумажку с телефоном Валеры и быстро сунула ее в карман ветровки.

– Что тебе не понравилось в посмертном письме Лебедева, старлей? Что ты там не поняла? – наступал ей на пятки Никита Подгорный, обдавая ароматом мятной жвачки и крепкого парфюма. – Я читал его. Там все расписано так подробно, так подробно! Что и смысла никакого для него нет дальше жить. И что устал. И что решил уйти. Способ не выбрал пока, но выберет непременно. И чтобы сын понял его и простил. Что тебе в том письме показалось непонятным, Лунина?

– В письме понятно все, товарищ майор. – Маша медленно и целенаправленно пятилась к двери. – Но действия коллег из соседнего отдела показались мне, мягко говоря, не совсем профессиональными. Они не обыскали квартиру на предмет обнаружения пистолета, на который у Лебедева было разрешение.

– Они позвонили сыну и просто не стали ломать замок сейфа. Зачем?

Подгорный, поняв, что она сейчас смоется, вытянул руку и положил ее на дверную ручку, препятствуя ее бегству.

– А пистолет пропал! – выпалила Маша прямо ему в лицо, которое оказалось очень близко.

– И что? Он мог его продать, подарить, потерять!

– Откуда тогда на его одежде, в которой он погиб, следы предположительно оружейной смазки?

– Ключевое слово, Лунина, предположительно!