Слава застывает на пороге. С темных волос стекает вода по длинной шее на мускулистые плечи и широкую грудь. Он в одном полотенце на поясе. Розовый от горячей воды. Мне мерещится, что от кожи идет пар. Зеленые глаза не моргают, смотрят на меня с изумлением. Я все еще держусь за подол сарафана и жую губы.

– Привет, – выдыхаю. Звучу очень неуверенно, оттого тихо. Хочу увести глаза, чтобы спрятать собственный стыд, но не могу. Черные зрачки расширяются, а золотой ореол вокруг них светится ярче, разгорается, манит меня блеском.

– Привет, – Слава медленно заходит внутрь и аккуратно закрывает дверь, держа узел полотенца одной рукой. Наконец, его губы растягиваются в улыбку, правда, слабую. Он смотрит с вопросом, словно не верит тому, что видит. – Ты пришла.

– Я… только… – останавливаюсь на каждом слове зачем-то, не знаю, как это сказать и что говорить, на самом деле. В груди все уже взрывается по цепной реакции. Началось с сердца. – Не думай… я только хотела… Только это…

Не знаю, что на меня находит, но я срываю с себя сарафан и встаю перед Славой прямо, расправляя плечи и выпячивая грудь. Одежда падает к ногам, а руки я кладу на пояс, не зная, куда еще их пристроить.

Что демонстрирую? Сама не понимаю. Хочется треснуть себя по голове. Но утешаюсь тем, что Слава привык к моему кринжу.

– Вот… – опускаю голову на выдохе.

Слава таращит глаза и открывает рот. У самого полотенце тоже спадает. Под ним белые боксеры с хот-догами. И длиннющие ноги с каменными мышцами. Отец его каждое утро гоняет по городу на велосипеде.

– Не понял? – выдает он, прокашлявшись, аж голос потерял, и поднимает на меня огромные глаза. Зрачки в них перекрыли весь золотой ореол, кажется. Все теперь черное.

– Что непонятного? – я провожу руками сверху вниз вдоль своего тела, затем левой хватаюсь за лямку бюстгальтера, а правой – за резинку трусиков. – Давай сделаем… – вдыхаю весь воздух, который могу захватить, чтобы произнести то, чего больше всего боюсь, – …это.

Слава сглатывает и улыбается наискосок. Господи, обожаю. Таю, как… безумная фанатка. Век бы на это смотрела. Но он не позволит. Завтра уедет. Оставит меня навеки одну с неумолимой тоской.

– Блин, так все внезапно, – он чешет шею и смотрит куда-то вниз и в сторону. – Я не готовился.

– Я тоже, – вру, я ведь выбрила на себе все, до куда смогла достать. Даже в интимной зоне.

Мы оба бегаем глазами друг от друга по кругу, но украдкой касаемся взглядами. Слава краснеет, улыбаясь. Поднимает полотенце и аккуратно кладет его в кресло, вставая ко мне спиной. Я разглядываю его выпирающие позвонки на шее, рельефные крылья, острые лопатки, впалый позвоночник, узкую поясницу. Все такое вроде родное и в то же время неведомое, зато жутко притягательное. Смотрю на него и почти не узнаю. Плечи за год разрослись, и к росту, наверное, полголовы прибавилось. Я для него теперь совсем коротышка. Все это время не обращала внимания, как он меняется. Пока он был постоянно рядом.

– Ты уверена? Я ведь уезжаю, – он оборачивается резко и смотрит мне в самое нутро, я аж тушуюсь и стягиваю плечи.

– Именно, – отвечаю шепотом. Но в комнате так тихо, что Слава должен все отчетливо слышать.

И он слышит. Идет ко мне решительно и хватает за голову обеими руками. Наклоняется и дышит судорожно. Ментоловое дыхание охлаждает мои румяные щеки. Сердце в огне. Вся кровь кипятком изнутри меня шпарит. А внизу скапливается желание. Становится таким тяжелым, довлеющим. Особенно, когда Слава так близко и водит носом по моему лицу, почти не касаясь. Очень нежно.

– Спасибо, Лерыш, – шепчет у самых губ.

Я не выдерживаю первой и целую его со всей страстью, которую успела накопить, пока его ждала. Мы валимся на кровать. Слава вжимает меня в пружинистый матрас, оттягивая руки наверх, а сам целует шею и ключицу. Уже не нежится, а хватает жадно. С каждым поцелуем словно откусывает часть меня. И я только рада ему отдаваться. Хочу насытить его собой дополна.

Поцелуи снижаются. Лифчик летит на пол. Следом и трусики. И Слава свои снимает и вдруг отлипает от меня, тяжело дыша.

– Папа строго наказал мне пользоваться презервативом, – объясняет и тянется к тумбочке. Выдвигает нижний ящик и достает оттуда целую упаковку в пленке. Долго не может ее открыть. Я слежу за ним на приподнятых локтях, раздвинув ноги. Само собой получается. Только когда Слава бросает туда взгляд, между, вспыхиваю и сжимаюсь. Мы оба краснеем и отводим глаза.

– Ты невероятно красивая, – он нависает надо мной. В глазах зажигается золотое свечение и одаряет меня своим теплом.

Я улыбаюсь. Верю ему. И теряюсь в его множественных поцелуях. Слава бомбардирует меня ими, заставляя смеяться и ластиться. Пропасть на долгие часы в сладкой истоме. Даже боль не может унять мою тягу к нему. Резь быстро проходит, а ей на смену приходит невообразимое чувство. Слишком яркое, чтобы его описать, и слишком проникновенное, чтобы забыть.

Мы всю ночь не даем друг другу покоя. Нежимся и возбуждаемся, но первые два дубля выходят неудачными. Только на третий раз удается достигнуть пика, зато он супер насыщенный. Я и не думала, что способна испытывать такое и сразу столько.

Под утро мне кажется, что я уже все пережила и перечувствовала, и все равно нам обоим не хочется это заканчивать. Хочется продлить эту ночь. К ней бы подошла песня МакSим – «Лучшая ночь». В голове крутятся строки из нее, и звенит тонкая мелодия. Внутри вибрирует. Не знаю, от чего именно. От того, что Слава во мне или от музыки, которая в памяти. Но дико приятно.

Наконец, измотавшись, с рассветом я засыпаю на Славином плече под уже вялые и редкие, но все равно ласковые поцелуи.

Глава 4.

Слава будит меня прилипшим чмоком в щеку. Смеется и бурчит, не отрывая губ, как будто из скафандра со мной разговаривает, но я разбираю четкое «Лерыш» и «вставай». Мне хочется понежиться, потому что мозг еще в отключке. Не знаю, сколько, но спала я однозначно мало.

Воспоминания о прошедшей ночи накрывают меня далеко не сразу, поэтому я сперва ворчу, отпихивая Славу, и только спустя пару минут все осознаю, словно просветление испытываю. Тогда обхватываю его обеими руками и валю на кровать. Мы оба хихикаем заговорщически – теперь у нас есть общий секрет, самое сокровенное, разделенное на двоих.

– Лерыш! – Слава пытается отбиваться, чтобы встать, но я знаю его слабые места и щекочу там. У него очень чувствительные бока. Он брыкается и хохочет в полный голос. – Блин, Лерыш, ахахах, садюга, перестань. Ахаха. Я щас разнесу тут все.

Слава дрыгает ногами наотмашь – реально разнесет. Под нами кровать опасно щелкает и скрипит. Даже во время секса так шумно не было.

– Сам виноват, разбудил лихо, – я кладу его на лопатки полностью и сажусь сверху победительницей. Тянусь, зеваю. А Слава замер и смотрит. С застывшей улыбкой на губах и в глазах. В ней много грусти. Меня мигом наполняет тоска.

Точно. Он же сегодня уезжает.

Я каменею и опускаю руки на его грудь. Мы долго смотрим друг на друга – запоминаем. Пока тишина не становится настолько оглушительной, что разрывает душу. Слава сглатывает и заправляет мне волосы за ухо.

– Я буду скучать, – его голос ломается, становится более низким, заряженным печалью.

– Я тоже, – сама едва говорю и перехожу на шепот. – Даже если ты – предатель.

Он корчится от досады.

– Блин. Прости. Я просто… очень хочу туда. И тебя очень хочу.

– Туда, очевидно, больше, – я опускаю плечи и отворачиваюсь к окну. Там виден утренний город, его разноцветные многоэтажки и зеленый густой парк вокруг. Сплошная зелень закрывает горизонт. Солнце бьется в стекла жаркими лучами.

– Просто… возможности сюда не приедут. А мы ведь можем не расставаться.

Слава аккуратно поворачивает мое лицо за подбородок пальцами. Они теплые, и мне приятно. Я повинуюсь, а взгляд все равно прячу. Не даю себе пропасть в этих зеленых глазах с золотым свечением. И упрямо молчу.

– Ты ведь тоже можешь туда поступить. Нам всего год протянуть. Время же ваще летит. Я буду часто приезжать.

– Не хочу я в Москву! Мне и здесь хорошо, – руки на груди не скрещиваются, а скручиваются.

Слава вздыхает.

– Деготь вон непонятно, где служить будет. Они целый год не увидятся. Но Ксю обещала его ждать, – особенно последнее предложение звучит с претензией.

Он меня еще укоряет? Что я не хочу жить без него?

Я мотаю головой и жмурюсь.

– Лерыш, давай хотя бы попробуем, а? Я буду звонить тебе каждый день. А через месяц приеду на выходные. Посмотрим, как мы продержимся этот месяц, хорошо? И там решим.

Ох, уж эти ложные надежды. Я-то по-любому буду тебя ждать. Буду жить от звонка до звонка. А ты там тусить и знакомиться с новыми людьми. Неизбежно. Новый город, универ, общага – и везде толпы красоток. Да у тебя будет тысяча причин обо мне не вспоминать! Это у Дегтя в армии никаких соблазнов. Конечно, Ксюня его туда легко отпускает.

– Лерыш, – Слава смотрит так жалобно, выглядит очень милым. Глаза большущие, губы – в линию, брови сдвинуты. Господи, как его не любить? – Пожалуйста, Лерыш, ответь, когда я позвоню из Москвы.

Я вскидываю лицо к потолку и хватаюсь обеими руками за шею.

– Ты сначала позвони, а я решу, отвечать или нет, – мне хочется звучать гордо, а получается обиженно. Все надулось внутри, ни лопнуть, ни пробить. Очень плотно, оттого невыносимо.

– Ладно, – Слава вздыхает и опускает тяжелый взгляд.

Дурак, конечно, я отвечу! Всегда отвечала и буду. Я ведь живу только ради твоего взгляда, всегда жажду твоего внимания, обожаю тебя, как бога.

И кажется, это неправильно…

Слава смотрит – и солнце восходит, уводит глаза – и снова ночь. Как это в себе перебороть?

Я мотаю головой отчаянно и слезаю с него.

Мы одеваемся и выходим из комнаты. Слава, держа за руку, ведет меня за собой на кухню, откуда слышны голоса остальных.

Я с каждым шагом краснею на один тон больше, потому что понимаю, что не перебегала в Ксюнину комнату, и его родители наверняка все поняли. Но Слава улыбается широко. Кажется, его ничто не смущает. А мне страшно… Одного строгого взгляда Олега Михайловича хватит, чтоб сердце остановилось.

У меня ноги подкашиваются, когда мы подходим к кухне, и я крепче хватаюсь за Славину руку. Он смотрит на меня подбадривающе и входит. Все трое на нас оборачиваются. Ксюня глядит с хитринкой, едва держит ухмылку в узде, а родители… на удивление спокойны. Улыбаются приветливо, никакого осуждения в глазах.

– Наконец-то проснулись! – восклицает Елена Анатольевна и встает из-за стола, чтобы наложить нам еды. – Лера, ты чай будешь, как обычно?

– Ага, – я киваю ошеломленно. Все еще красная, наверняка. И откидываю волосы назад – даже не собрать, ведь резинку не взяла. – Спасибо.

Славина мама тут же достает френч-пресс и сыпет туда черные листья, заливая смесь кипятком. В их семье чай пьют только гости, но всегда есть упаковка наготове. Я сперва сопротивлялась, а потом привыкла, что каждый раз чай Елене Анатольевне приходится заваривать специально для меня.

– А я кофе буду, – добавляет Слава и тянет шею в мамину сторону. Я знаю это хитрое выражение лица – он надеется, что она и ему приготовит.

– Скажи громче, Алиса* не расслышала, – смеется Елена Анатольевна, кивая на умную кофемашину, которая управляется голосовым помощником и которая пока не способна сама добавлять кофе в лоток.

Я хихикаю.

– Блин, – Слава вынужден подняться со стула, в котором уже так удобно расположился, и добавить ингредиенты для кофе самостоятельно.

– Лер, ты же с нами поедешь провожать Славку? – Ксюня намазывает на черный хлеб белый сыр и на меня не смотрит. – У него поезд через два часа.

Я еще об этом не думала, потому стопорюсь на секунду. Тут же ловлю Славин настойчивый взгляд. Именно такой. Он давит на меня глазами, прям требует, чтобы я кивнула, и я киваю.