Несколько минут мы молчим. Вода всегда завораживает. Обычная рябь, блики заката на поверхности, фиолетовое небо в отражении, а смотрится эффектно. Природа эстетична по своей сути, говорит папа, просто не каждому дано это видеть. Он сам и в луже найдет красоту. Наверное, это талант и есть. Я учусь у него смотреть на мир глазами художника. Стараюсь подмечать детали, которые вроде на поверхности, но так обыденны, что не замечаемы. А у папы всегда найдется нестандартный ракурс. Мама этим восхищается.

– А у него там… есть… девушка? – я спрашиваю тихо, будто боюсь Ксюню спугнуть.

Она смотрит за горизонт и не поворачивает ко мне головы.

– Не знаю. Славка не рассказывает. Он вообще какой-то скрытный стал.

– Что, за две недели ни одна девчонка не засветилась?

– Да рядом с ним всегда какие-то девчонки. Но это ничего не значит же. При мне, по крайней мере, он ни с кем не целовался.

В голосе Ксюни слышится раздражение. Ей надоело быть медиатором между нами. Я ее прекрасно понимаю и затыкаюсь.

– Приедешь, разберешься сама, – Ксюня поднимается и отряхивается. – Погнали, еще прокатимся, пока не стемнело.

Я охотно соглашаюсь. Хочется очистить мысли перед долгой дорогой.

Прощаемся мы тоже без соплей – Ксюня такое не любит. Хорошо хоть позволяет себя наобнимать вдоволь. Я ее, наверное, минут десять держу в тисках перед тем, как навсегда отпустить.

Такой подруги у меня, наверное, тоже уже никогда не будет.

Да встретимся ведь еще, – смеется она, отпихивая меня за плечи. – Все, пока, счастливого пути. Созвонимся, когда там устроишься.

Я только киваю, и то осторожно, чтоб не выронить слезинки, которых уже много накопилось.

Папа настоял на том, чтобы отвезти меня в Москву на автомобиле. Специально арендовал вместительный джип, куда влез здоровенный чемодан, пара спортивных сумок, ноутбук и даже самокат.

– Да я бы на поезде нормально доехала, – ворчу перед тем, как сесть в машину.

– Ага, а как бы ты это тащила?

– Да взяла бы просто меньше вещей. Зачем мне столько?

Я оглядываю недовольно груду наваленного в багажнике.

– Все пригодится. Неизвестно, что там в общежитии есть и в каком состоянии, – мама скрещивает руки на груди, и папа закрывает заднюю дверцу.

Ох. Я даже не уверена, что у меня в комнате будет место, куда все это распихать. Ладно, если что, балласт выброшу.

– Нам пора, – говорит папа и подходит к маме, чтобы ее чмокнуть.

Она с самого утра не в настроении. Все дергает резко, роняет предметы, ругается.

– Вот что тебе так в Москву приспичило? – опять начинает. Все лето слышу одну и ту же шарманку.

Здесь тоже много качественных вузов. Есть интересные программы. Не надо жить в общаге. И не придется расставаться с друзьями. И семьей.

– Ма, – укоряю ее взглядом. Ну, договорились же вроде. Что опять?

– Ладно, ладно. Ты уже взрослая. Делай что хочешь. Не жалуйся только потом, как тебе там одиноко и тяжело.

Мама вздергивает подбородок.

– Мне жалуйся, – смеется папа.

Я первой иду на примирение и обнимаю маму крепко. Понимаю, что долго ее не увижу и даже по этому ворчанию буду скучать. Глаза слезятся. Мама быстро оттаивает и целует меня в голову, стискивая лопатки.

– Ох, Лерок. Люблю тебя, солнышко мое.

– И я тебя, мам. Не переживай. Все будет хорошо.

– Если не понравится, бросай все. Здесь будешь учиться. Учебу мы оплатим.

Папа активно кивает в поддержку.

– Вы ипотеку сначала закройте, – смеюсь и отлипаю от мамы, такой родной и теплой. Тут же хочется обратно под ее крыло, но жизнь должна течь в одном направлении. Это все-таки естественный процесс. Птенцы рано или поздно покидают родительское гнездо. Мое время настало. Не о чем жалеть.

Я машу маме рукой на прощание из окна автомобиля, пока мы не теряем ее из виду. Она так и смотрит нам вслед.

Ехать долго, но с папой не заскучаешь. Он рассказывает о том, как сам когда-то уезжал от родителей в Москву учиться, о своем студенчестве, всех при- и злоключениях, годах мытарства после, возврате в родной Новосибирск и о многом еще, просто так и не в тему.

В пути я успеваю насмеяться до боли в животе, поспать, пару раз поесть и даже пофилософствовать под музыку в стиле ретро.

На подъезде в Москву меня будит мамин звонок. Мы еще не доехали, а она уже переживает. Приходится ее в очередной раз успокаивать и обещать позвонить уже из общежития. Мама не забывает мне напомнить, что всегда есть возможность вернуться домой.

Ну, что за?

Вот Бархатовы Славу спокойно отпускали. Даже отец его ни в чем не упрекал. А моя, блин. Им с папой же даже лучше. Квартиру ведь они так и не купили. Я не буду мешать им наслаждаться друг другом. И свою личную жизнь буду здесь налаживать. Все в плюсе.

– Ну, маму тоже можно понять. Ты ведь единственный свет в ее окошке, – оправдывается папа.

– Хм, – я кошусь на него с ухмылкой. – По-моему, уже два года ее свет в окошке – это ты. А я так, лучик в форточке.

Он смеется, широко раскрыв рот.

– Разумеется, нет. Мама мне весь мозг за ночь выела о том, как страшно отпускать тебя одну, в целую Москву.

Я гляжу из окна на окраины столицы. Пока все, как обычно. Даже глазу не за что зацепиться. Да, пространство шире, многоэтажки выше и кучнее, но, в целом, все как дома. Мне-то представлялось, я сейчас, как увижу волшебную страну и замру от восторга. Но нет. В Москве ничего неординарного. Многое в кино я уже видела.

Питер даже красивее и приятнее, потому что компактнее. А здесь широкие проспекты, автомобильный поток плотнее и стремительнее, зданий целое нагромождение по обоим бокам дороги и людские толпы погуще. Но меня ничто не впечатляет. Наверное, я уже выросла. Это, считай, мое первое путешествие, а я спокойна, как удав.

– Ну, ты же здесь как-то выживал целых семь лет, – я смотрю на высокие здания со стеклянными фасадами.

– Это была прекрасная пора, – папа улыбается и тоже присматривается к городу. – Давно здесь, правда, не был. Как бы нам с тобой не заплутать.

Он просит меня посмотреть по навигатору адрес социального отдела университета, куда нам надо сначала заехать со всеми документами, чтобы получить место в общежитии. И я веду его по шумным московским улицам, а сама озираюсь по сторонам.

Москва как будто расширяется к центру, так удивительно. Архитектура меняется, комбинируется, перемешивается. Не Питер, конечно, но старинных каменных зданий хватает. И советских, и современных тоже. Сити виден издалека. Чувствуется теперь, что мы в столице. Почти как в голливудских фильмах. Прям мегаполис.

Социальный отдел находится в непримечательном здании из желтого кирпича в три этажа. Тут много других департаментов, судя по золотой табличке на входе. Нужный нам кабинет рядом с входом, сразу за углом. Там очередь из новоиспеченных студентов и их родителей. А я боялась, что буду одна такая несамостоятельная. Оказывается, все приперлись с мамами и папами, кто-то даже с бабушкой.

Отстояв в очереди час, я наконец получаю направление в общежитие на Студенческой. Я хорошо запомнила, куда заселился Слава, потому что много раз искала на карте Москвы это общежитие и смотрела фотографии местности, надеясь увидеть на них случайно проходившего мимо Славу. Ксюня сказала, что он до сих пор там и живет.

Осталось только с комендантом договориться и заселиться на его этаж, чтобы наверняка. Папа о моих коварных планах и не подозревает, поэтому в кабинет коменданта я его не пускаю. Прошу подождать в холле возле поста охраны.

Здесь строгая система – вход и выход по пропускам. Прихожий холл просторен, даже есть кресла посидеть. Все облеплено дешевой плиткой. Охранник на посту играет в тетрис. За ним небольшой коридор с офисами, а с другой стороны – лестница, видимо, на жилые этажи. В холле стоят автоматы с едой и напитками. Стеклянная дверь ведет в буфет, больше похожий на магазинчик «24 часа», где продают кофе 3-в-1 и готовые сэндвичи в пластиковых боксах.

Я заворачиваю в коридор, обшитый полосатыми обоями. На первой же двери висит огромная табличка «КОМЕНДАНТ». Постучавшись и услышав недовольное «да», я осторожно вхожу.

– Здравствуйте, – киваю полной женщине в темно-зеленом спортивном костюме и в круглых очках с толстыми стеклами. Она пьет из огромного стаканчика жидкость болотного цвета. Это даже на сок не похоже, что-то перемолотое, типа смузи, хотя так и просится на язык «слизь».

– Здрасьте. Садись. Документы на стол, – и голос у этой Жабы неприветливый.

Я поджимаю челюсти – вероятно, договориться с такой будет сложно, но послушно сажусь на стул с истертым сиденьем и выкладываю документы из папки по одному. У меня там все в кучу – для общежития, для обучения, для себя.

– Не мешкай. У меня таких, как ты, тут сотни, – Жаба пучит глаза, которые под лупами кажутся вообще огромными. Жуткое зрелище. Квакает по-человечески она неплохо, очень разборчиво.

Это ворчание только тормозит меня. Щеки заливаются жаром. Особенно от ее противного взгляда. Мерзкая женщина, ни больше, ни меньше. Может, в коменданты специально таких набирают, чтоб студентам жизнь медом не казалась? Папа про свою комендантшу мне по дороге всякого понарассказывал. Тоже была ходячей грозой в их общаге. Они над ней издевались креативно.

– Это не надо, это не надо. Справка ноль восемьдесят шесть где? – она уже не квакает, а ревет.

– Щас, – дрожащими руками я роюсь в папке с кипой бумаг. Нахожу нужную и скорее выбрасываю ее на стол, словно обжигаюсь.

А сама луплю на комендантшу во все глаза. Боюсь моргнуть лишний раз в ее присутствии. Господи, мне здесь четыре года жить.

Она дает мне толстые своды правил и техники безопасности. Ознакомиться. Там чтения лет на пятьсот. А в обществе этой кикиморы секунда идет за три. Я подписываю все, не глядя. Жаба довольно хмыкает.

– Так, есть места на втором, пятом и девятом этажах, – она смотрит в квадратный монитор, сдвинув перманентные брови. – И еще на седьмом.

Блин, мне надо спросить про Славу. А Жабе, кажется, чисто моя рожа не нравится, так тянет толстые губы – вот-вот плюнет в меня своей слизью. Но вместо этого она делает еще глоток, смакует по щекам и проглатывает. И я решаюсь.

– А можно спросить, где Бархатов Мирослав живет?

Перманентные брови раскладываются на лбу, как разводные мосты. Жаба приспускает очки и ухмыляется.

– А че это? Кто он тебе? – одним глазом она косится на мои документы. – Фамилии у вас разные, явно не сестра.

Сообразительная амфибия попалась. Ну и пусть. Я знала, что это будет очевидно.

– Неважно. Просто хочу на его этаж.

– Ха, – теперь точно похоже на «ква». – Этот какафонщик у меня в печенках сидит. А ты к нему подселиться хочешь?

– Да, – заявляю твердо и выдерживаю тяжелый взгляд. Убеждаюсь в ее косоглазии. Левый реально глядит куда-то в сторону, вроде и на меня, и все равно мимо.

Жаба ржет, как лошадь, раскрыв пасть, и резко прекращает, стукнув зубами. Господи, со всех сторон «приятная» женщина. Впервые таких карикатурных персонажей встречаю. Москва – колоритна, папа не обманул.

– Я желания за просто так не исполняю, – она ухмыляется.

Другого и не ожидала. Я достаю из поясной сумочки купюру в пятьсот рублей. Это много, но мне хочется поскорее уйти отсюда.

– Хм, мелочь меня не интересует.

Мелочь?! Просто за то, чтобы ты мне этаж назвала? Вот жаба!

– Тысяча? – деньги прячу обратно в сумку.

– Полторы, – отрезает комендантша и захлопывает картонную папку с моими документами, как судебное дело судья, который только что вынес безапелляционное решение.

Я хмурюсь, но торговаться пока не умею. И с этой Жабой даже не хочется. Надеюсь, мне в будущем не придется с ней сильно контактировать.

– Ладно.

К пятистам добавляю еще тысячу и кладу на стол.