Агриил, в это время, тоже поглядывает в сторону Алиила и думает: «Есть тут один, кто может прогнать меня. Вот этот! Сидит, не улетает из вагона № 13! Но он может действовать только через Бога или через человека. Едва ли, чтоб Бог тут появился, Сам, во всей мощи. Если появится – что ж, на то Он и Бог. Может, смогу и убежать.»

Веруют, веруют бесы! Веруют, трепещут, но.

Ведь и бесы свободны. Не связывает Бог и их свободной воли – до поры, до времени. И кажется бесам, что их временные конвульсии можно назвать победами.

Вот и Агриил – такой же, как все. Почти победил. Почти празднует: «Через человека этому Божьему ко мне не подобраться! Через кого ему на меня действовать? Ну, к этому. (Али) он не подойдёт вообще! Кто ещё? Мужик? (Тут Секар думает о Коле) Да на этом навешено нашего брата, как игрушек на новогодней ёлке!»

Агриил чуть повернулся и махнул лапой мелким бесам, которые вились вокруг Коли. Бесы ответили ему тем же.

«Уно, Дос, Трес! Надо же! Хорошие имена! Правда, у мужика крест на шее. Но он, кажется, забыл, для чего крест на нём болтается. Нет, не потянет. Кто ещё? Студент? Ну… не смешите меня! Ни рыба, ни мясо. Одна карма, которую бабушка сложила в коробочку! На этом креста нет, вместо креста – татуировка! Цветочек! Ха! Этот – наш! Если бы мог – взялся бы за студента, честное слово! Это же – глина! Нет, до глины не дорос. Пластилин это, детский пластилин! Лепи из него фигу, какую хочешь!»

Агриил пошевелился и протянул щупальце к верхней полке. Но ему пришлось отдёрнуть лапу: «Жаль, выходит студент! А мне нельзя покидать свой пост. Но, думаю, и без меня найдётся, кому фигу слепить из этого пластилина.»

Так или не так конкретно думал Агриил, чернея мордой и перебирая волосатыми лапами, как щупальцами, но смысл его размышлений – примерно такой.

Осталось ему перевести мысленный взгляд на пожилую учительницу: «Баба? Ну, эта с крестом и даже что-то там лопочет… но мне её молитвы, как слону дробина. Да и по всему вагону… кого он найдёт, это Ангел? То вор, то проститутка, то баба вздорная, то – пьяницы непросыхающие, то курица, а то – просто дурак! Вот и все пассажиры! Ну, и как этот, Ангел паровозный, хочет со мной справиться?»

Глава 15

– Стоим сорок минут! – объявила проводница Клава. – Только не разбредайтесь далеко, а то собирай потом вас! Бежать будете – не догоните!

Саня уже успел обняться с Верой Ивановной и пожать руки Анжилу и Коле. Коля хлопнул студента по плечу:

– Ты смотри там… в институте своём… не дури! А то…

Коля хотел предупредить студента, что в этом мире нельзя ни от чего зарекаться. Ни от сумы, ни от тюрьмы. Что жизнь может раскрыть перед человеком такие бездны дерьма, что потом всю жизнь придётся очищаться и зализывать раны.

Что.

Коля захотел поделиться опытом. Передать, так сказать, частицу. Почему-то сердце Коли наполнилось давно забытой нежностью. Коробочка с печеньем подействовала, что ли? Или то, что он, Коля, всё-таки решился поехать. И едет туда.

Едет, едет.

Ну, и вообще. Иногда так хочется предостеречь кого-то молодого, неопытного! Наверно, это просто в отцовской крови – предостерегать, учить, натаскивать сына.

А если Бог не дал своего сына?

Или дать-то дал, да ты сам, дурак, не взял?

Поэтому Коля хотел… но только и успел, что хлопнуть студента по плечу:

– Ну, давай, что ли.

Саня уже подмигивал танцовщице стриптиза, выглядывавшей из соседнего отсека.

– Девушка, вам не надо выходить?

– Нет! – заколыхалась «девушка».

– Жаль!

Али тоже взглянул на девушку. На лице его отразилась странная смесь чувств. Тут тебе интерес и даже вожделение. Куда же, без него. И презрение.

Презрение, всё-таки, главенствовало.

Саня, наконец, собрал рюкзак и вытащил из-под полки Коли сумку:

– Ну, всё! До свидания! И прощайте!

Тут поднялась Вера Ивановна и перекрестила студента:

– Бог в помощь тебе, Саша.

Потом учительница чуть приобняла студента и прошептала, почти на ухо:

– Не надо тебе ни к буддистам идти, ни к мусульманам. Крестись, если некрещённый. Иди в Божий храм. Там найдёшь ответы на все вопросы. Только не думай, что это легко… Не думай…

– Ага, – так же тихо ответил студент. – Наверно.

Почему-то Вера Ивановна испытала к этому Сане такие чувства, словно это она – его родная бабушка, а не та незнакомая женщина, которая пекла ему печенье и складывала его в смешную коробочку.

Может, потому, что где-то в глубине души пожилая учительница чувствовала, что парню предстоят трудности. Даже беды. Что не застрахован студент от ошибок и обязательно… ну, просто обязательно их сотворит. И будет потом горько об этом сожалеть, и тяжело расплачиваться. И прочее, и прочее, и тому подобное.

Бывает так – вдруг какой-то человек становится нам словно бы родным. И хочется оградить его, предостеречь.

Защитить, неведомо от чего.

Поэтому Вера Ивановна и перекрестила Саню, на прощание.

– Храни тебя Бог, сынок.

Агриил заворочался. Ему стало неуютно в проходе плацкартного вагона.

Всё-таки крестное знамение.

Да и «светлые» активизировались, даже от Коли отогнали Уно, Доса, и Треса, и всех остальных. Не далеко, но отогнали.

Алиил возле учительницы крылья расправил.

Коля и Анжил собрались выйти побродить по перрону, а Вера Ивановна осталась «сторожить» сумки.

– Я покурю и приду, сменю вас, – пообещал Коля.

– Коля, сколько той жизни! – дунул в ухо Коле вернувшийся Семис. – Пошли, хряпнем! За сорок минут – до магазина и обратно!

– Коля, что такое сто грамм, по сравнению с бесконечностью, – вторил Семису Восемис.

– Да пошли вы, – махнул рукой Коля.

– Что? – не поняла Вера Ивановна.

– Пошёл я, говорю, – отозвался Коля. – Покурю…

Но первым в купе вернулся Али. На Веру Ивановну он смотрел холодновато, но предложил:

– Если хотите, можете выйти, погулять.

– Спасибо, – откликнулась учительница и вышла, прихватив сумочку.

Али-Анжил сел на край её нижней полки, достал чётки и прикрыл глаза. Через некоторое время его пальцы забегали по бусинам: нет Бога, кроме Аллаха.

Глава 16

На перроне – солнышко.

Хороший город. Когда-то был перекрёстком торговых путей. Золотишко здесь мыли, пушнину добывали, скупали и перепродавали, металл плавили. Рыба, икра.

А если много в российском городе богатств, так кого много?

Рабочих? – Ну, да. Имеются.

Купцов? – Тепло.

Разбойников – Теплее.

Каторжников? – Теплее.

Не догадались?

Взяточников! Взяточников много! От самых мелких, до самых крупных, от мелкого приказчика до генерал-губернатора. Ах, жаль, не существовало ещё «борьбы с коррупцией»!

Да и слова такого, как «коррупция», не существовало. И «откатов» тоже не существовало. И офшоров. А процветали себе взятки, кумовство или просто «всяческие беззакония».

Однажды, в начале девятнадцатого века, в одном городе сменили одного «нечестного» губернатора на «честного». Так вот, «честный» за два года – семьсот чиновников поймал на «беззакониях». Правда, не знаю, что с ним дальше стало, с «честным»-то.

Бедная Россия.

Что касается разбойников и каторжников, так этого добра, вдоль железной дороги и далее, во все времена водилось достаточно и даже больше, чем достаточно.

Возьми хоть эту дорогу железную. «Под каждой шпалой – могила зэка…» – так говорят.

Но это, правда, больше про БАМ^[10]. Начали строить БАМ в 1932 и до сих пор, кажется, не завершили. А «тридцать седьмой год». Кто только о нём не пишет, не обсуждает его и не осуждает. Могилы безымянные заросли таёжным подлеском, как и все те места, что человек покидает, откуда уходит.

И везде, если смотреть из окошка по ходу поезда, увидишь остатки брошенных деревень, заброшенных небольших станций. Года не пройдёт, как на бывшие человеческие жилища наползает тайга, лес, степь.

А если двадцать лет пройдёт? А сорок? А семьдесят?

Бывало, идут по лесу туристы, радуются красотам. Горам, озёрам, чистейшим родникам. Красота! Кажется, не ступала здесь нога человека.

Первооткрыватели!

Глядь, а на краешке полянки валяются остатки чего-то, знакомого до боли. Да это же вышка! Почти истлевшая деревянная лагерная вышка, с которой за осуждёнными наблюдал часовой.

Глядь, а среди сосен – проволока колючая. Ржавая, зараза! Господи! А это что такое? Табличка… Буквы стёрты. «…лаг… №…».

Первооткрыватели, однако.

Идёт железная дорога через бессчётное количество городов, через десятки рек, мостов и тоннелей. Через десятки и сотни тысяч человеческих судеб, увлекая за собой десятки и сотни тысяч добрых и злых духов.

Вечных духов, всё это видевших воочию. Представляете? Вот кто мог бы рассказать обо всём, без прикрас!

Кто строил, как строил, кто жил, как жил. Как помирал. Как умер. И где теперь его душа.

Да вот только закрыты наши духовные очи, ибо безгранична мудрость Господа, закрывшего их. Человек – свободное существо и до правды должен дойти сам, своей свободной волей.

Так что – дерзайте, братья.

Дерзайте.

Глава 11

Когда в «отсек» вошла «новенькая» женщина, в нём находился только Али. Сидел на нижней полке, перебирал чётки.

– Добрый день, – вернула его женщина с небес на землю.

Такая себе, обычная женщина. Достаточно стройная, симпатичная, волосы тёмно-русые, со следами более светлой краски на концах. Волосы собраны на затылке под простую пластмассовую заколку. Косметики – почти никакой. На губах – остатки помады. Одета просто. Совсем просто, дёшево.

Возраст – между тридцатью пятью и сорока. Наверно, ближе к тридцати пяти, но уж очень усталая. Замученная какая-то. В руке у женщины довольно большая сумка, но видно, что полупустая.

– Добрый день, – кивнул Али.

– У меня тут… место нижнее боковое. Пойду к проводнице, бельё попрошу.

Словно бы виновато, женщина поставила сумку под открытый столик бокового места. И через пару минут вернулась:

– Говорит, как поедем, так сама принесёт, – тихо проговорила женщина, практически ни к кому не обращаясь. Али-Анжил на её слова никак не отреагировал.

Женщина села на нижнее боковое место и откинулась на переборку между боковыми полками. И застыла.

Так и сидели в «отсеке» две застывшие фигуры: Али-Анжил и женщина. Сидели до тех пор, пока в вагон не вернулись сначала Вера Ивановна, а потом уже и Коля.

– Здравствуйте, – проговорила женщина. – Я вот тут… на нижнем.

– Здравствуйте, здравствуйте, – приветливо кивнула учительница. – Меня зовут Вера Ивановна. Это Коля, а это – Анжил.

– Очень приятно, – кивнул Коля.

– Али, а не Анжил, – посмотрел Али в сторону женщины. – Али.

– А я – Надя. Я – выйду скоро. Ночь пересплю.

Слова Надежды словно бы остановились. И только грустные ангелы застыли над усталой Надей.

У Нади на шее крестик, в кошельке иконка Николая Чудотворца, Анастасии Узорешительницы и икона распятия Христова. Такая, где голова Спасителя склонилась направо, к благоразумному разбойнику, который у католиков носит имя Дисмас, а в православии – Рах (иногда – Варвар). И который издавна по всему миру христианскому является покровителем заключённых.

Ангел-хранитель тут же, рядышком, но не над правым плечом, а поодаль. А главенствующее место занимает дух тоскливый. Пусть и ранга невысокого, но мрачный видом, чёрный, с глазами запавшими и тусклыми. Смердящий и холодный.

Ангелам-то уже ясно, откуда едет Надежда, а соседям по «отсеку» – пока нет. Но слова из Надиной души вырываются…

Очень уж хочется рассказать. Выплакаться хочется.

– На «свиданку» к мужу ездила. Вот, возвращаюсь.

Коля, Вера Ивановна и Али повернулись к боковой полке. Надя развела руками. Поезд тронулся.