Боже, Иванова! Очнись!

О чём ты вообще думаешь?!

Он ведь снова издевается, как тогда, как раньше! Как…

Зажмуриваюсь. Отступаю на шаг.

– Лучше… Лучше просто французский.

Ян кивает, закусывая губы.

– Как скажешь, – разворачивается резко на пятках.

Идёт вперёд, в следующий зал. Не оглядывается, находясь в полной уверенности, что я следую за ним.

А я следую.

В этой части планетария царит дух первооткрывателей. Вдоль стен установлены капсулы и модули, уменьшенные копии реальных кораблей, бороздивших космос. Здесь темно, освещение приглушённое, и только отдельные экспозиции подсвечены холодным неоновым светом.

В углу под стеклом лежит подлинный лоскут ткани с теплозащитного покрытия спускаемого аппарата – обугленный, потрёпанный, но вернувшийся домой.

– И всё же, – останавливаюсь у макета шаттла. – Почему ты против брака?

Лицо Яна отражается рядом с моим в стекле витрины.

– Я не против брака, – его глаза смело встречают мои. – Я против любого рода зависимостей. А зависимость от человека – самая жуткая из всех.

– У нас у всех есть зависимости, это нормально.

Ян ухмыляется.

– О да, готов поспорить, ты жить не можешь без своей коллекции… Хм, марок? Красивых пуговиц? Или, может, фигурок китайских котиков, которые машут лапками?

Прикрываю ладонью рот в притворном возмущении.

– По-твоему, я настолько скучная?

– Естественно. Скажи ещё, что я не прав.

Выдерживаю драматичную паузу.

– Не прав. Я коллекционирую билеты из кино и музеев.

Ян хохочет.

– Боже, Иванова, да ты самый скучный и предсказуемый человек в мире!

– Ну прости, что не собираю черепа редких птиц! – Отворачиваюсь. Но чувствую на себе его пристальный, внимательный взгляд. – Как ты вообще устроил всё это с пожарной сигнализацией?

– Планетарий принадлежит моему другу.

– И он согласился лишиться прибыли за целый выходной день ради твоей прихоти?

Ян делает неопределённый жест.

– Ну, предположим, прибыли он не лишился.

– Во сколько же тебе обошёлся сегодняшний урок? – Взлетают шокировано мои брови.

– Не дороже денег. Деньги вообще ничего не стоят, если на них нельзя купить эмоции, – улыбка Яна меркнет. – Вот ты, Иванова, испытываешь сейчас эмоции?

Эмоции.

Испытываю ли я их? О, определённо!

Но совсем не те, что мне хотелось бы.

Игнорируя последний вопрос, ухожу вглубь зала, надеясь что физическая дистанция поможет разорвать и этот ненужный ментальный контакт, который между нами установился.

Останавливаюсь у макета «Аполлона-11», с преувеличенным интересом всматриваюсь в маленькую фигурку космонавта, шагающего по серой, пыльной поверхности Луны.

Становится очень тихо – шагов Яна тоже больше не слышно.

Оглядываюсь.

Он сидит на скамье напротив экспозиции высадки на Луну. Спина прямая, руки сложены на коленях, а взгляд устремлён куда-то в пустоту. Над ним – огромный экран, на котором вращается Земля, такая родная, но такая далёкая. И Ян – словно астронавт, застывший в одиночестве среди безграничного космоса.

Вокруг него – холодная тьма, безвоздушное пространство.

Никого рядом.

И в этот момент он кажется мне самым одиноким человеком во всей Вселенной.

– Ян, я думаю, что… – Договорить не успеваю. В моей сумочке звенит будильник.

– Ты думаешь, что наше занятие подошло к концу?

– Похоже на то.

– Домашнее задание будет?

– Да, нужно… Нужно выучить стихотворение. На этот раз выбери что-то без призывов к защите революционных идеалов.

– Понял, – усмехается Ян, но взгляд его остаётся странно-печальным. – Выход сама найдёшь?

– Найду.

– Да, кстати. Это тебе, – лезет во внутренний карман пиджака, достаёт билет в планетарий, вкладывает в мою ладонь. – Для коллекции. До субботы, Иванова.

Уходит, оставляя меня в непонятном смятении.

Глава 9

Юля.

Понедельник – день тяжёлый, особенно если в расписании стоит урок у восьмого «Б». Эти детишки способны вынуть душу, выпить всю кровь до последней капли и довести до нервного срыва кого угодно за экстремально короткий срок.

Дар, не иначе.

Открываю дверь в кабинет и вхожу.

– Bonjour, madame, – встречает меня нестройный хор голосов.

– Bonjour, les enfants, – обвожу взглядом учеников.

Они поспешно прячут телефоны и шелестят страницами учебника, делая вид, что готовятся к уроку. Матвей сидит за своей партой, оперевшись лбом в сложенные на столе руки.

Прижимая журнал к груди, оглядываю украдкой кабинет.

Кажется, всё чисто.

На доске нет дурацких надписей, на столе – неприятных «сюрпризов».

Откладываю журнал, записываю мелом тему.

Оборачиваюсь.

Матвей сидит, уткнувшись взглядом в стену. Он ни разу не посмотрел в мою сторону с того момента, как я вошла. Либо притворяется прилежным учеником, либо вынашивает очередной план по свержению моей власти в классе.

И я склоняюсь ко второму варианту.

Ладно, посмотрим, насколько хватит тебя в амплуа пай-мальчика.

На какое-то время забываю про Матвея, сосредотачиваясь на занятии.

Урок идёт спокойно. Подозрительно спокойно. Даже слишком.

Ловлю себя на том, что периодически бросаю обеспокоенный взгляд на Матвея, пытаясь понять, не зреет ли в его голове какой-то новый замысел.

Но он просто сидит и молчит.

И выглядит таким подавленным, что моё сердце невольно сжимается.

Дети – это ведь отражение того, что их окружает. Сам по себе ребёнок не рождается плохим, злым или жестоким, но вот обстоятельства и среда вносят значительную лепту в характер каждого человека, особенно маленького и не умеющего еще фильтровать входящую информацию.

– Матвей, повтори, пожалуйста, последнее предложение.

Он поднимает голову, смотрит на меня с лёгкой усталостью в глазах, но повторяет. Без грубости и даже без излюбленной дерзкой ухмылки.

Не трогаю его больше до конца урока.

После звонка дети собирают вещи.

Я тоже откладываю в сторону стопку тетрадей, которую утащу сегодня домой. Складываю в сумку телефон и блокнот.

– Юля Викторовна, – Матвей подходит вплотную к столу, опускает глаза.

– Да?

– Я должен… Мне нужно вам сказать, что… – Он морщится и облизывает губы, словно проглотил только что горькую пилюлю. – В общем, я…

– У тебя что-то случилось?

– Я виноват. Извините, – шепчет на выдохе. Признание явно даётся ему с огромным трудом.

Удивлённо хлопаю ресницами.

Что ж, это правда неожиданно.

– Тебя кто-то заставил это сказать?

Матвей пожимает плечами.

– Нет.

– Правда?

– Нет.

Конечно.

Ян.

Кто же ещё?

– Матвей, вся ценность извинений сосредоточена как раз в их искренности. Но мне всё равно приятно, что ты решился и подошёл.

– Дядя сказал, так будет правильно.

– А ты сам не понимаешь, как правильно?

– Я не знаю, – буркает Матвей, поджимая сурово губы. И очень в этот момент напоминает мне Петрова старшего.

Со вздохом убираю с колен сумку.

– Матвей, где твой папа?

– Он много работает. Редко бывает дома. А когда бывает, ему всё равно не до меня.

– Почему?

– Он ищет маму.

Молчу. Жду продолжения.

И Матвей тоже молчит, смело глядя мне прямо в глаза.

– Что, про маму не спросите?

– Про маму ты мне уже как-то рассказывал.

Матвей усмехается, но в этой усмешке нет веселья, и снова его лицо кажется мне не по-детски озадаченным.

– Я не собираюсь набиваться к тебе в друзья и не ищу твоей симпатии. Я лишь хочу, чтобы каждый из нас мог спокойно делать то, что должен. Я – учить, ты – учиться. И мне кажется, что мы с тобой можем найти компромисс и прийти к взаимопониманию. От себя могу пообещать, что приложу все усилия. Ты мне веришь?

Матвей сверлит меня немигающим взглядом.

Сверлит так долго, что мне начинает казаться, будто он уже забыл вопрос и ничего не ответит.

– Женщинам нельзя верить, – говорит он наконец и уходит.

Обескураженно смотрю ему вслед.

Но ведь это не слова ребёнка!

Какой вундеркинд положил это в голову мальчика? Ян? Отец?

Прописать бы этим умникам профилактической трёпки, чтобы своими установками, основанными на личных разочарованиях и ошибках, не отравляли детям мозги!

Телефон вибрирует в сумке.

Достаю, открываю сообщение.

Роман: Привет, Джульетта! Вчера меня внезапно осенило, что наши имена созданы друг для друга.

Улыбаясь, набираю ответ.

Юля: Если это отсылка к классике, то тебе стоило вспомнить финал, прежде чем писать мне такое.

Роман: Давай просто держаться подальше от яда и кинжалов, и всё будет хорошо. Кстати, я посмотрел фильм, который ты советовала. Очень понравился.

Закидываю сумку на плечо, на ходу печатая сообщение.

Юля: Я несказанно рада!

Выхожу из школы.

От телефона, зажатого в пальцах, зудят ладони.

Кажется, я симпатична этому Роману. А он мне?

Он интересный. С ним интересно общаться.

Но почему-то когда я думаю о романтических отношениях, перед моими глазами вспыхивает образ совсем иной – хмуро сведённые брови, плотно сжатые губы, суровая линия скул…

Чёртов Петров!

Есть лекарство от первой любви?

Пожалуй.

Яд или кинжал…

Телефон вибрирует.

Роман: Не хочешь обсудить сюжет?

Юля: Есть предложения?

Роман: Можно встретиться сегодня и выпить вместе кофе.

Признаться честно, никуда идти не хочется. Но если для того, чтобы избавиться от Петрова, мне нужно выжечь всё напалмом и засеять заново, то так тому и быть.

Юля: С удовольствием.

Пожалуй, мне действительно нужно отвлечься. Ведь тонкие фибры женской души давно уже требуют любви и мужского внимания.

Иконка двигающегося карандашика подсказывает мне, что собеседник набирает ответ.

Прикусываю нижнюю губу зубами. Бегу к своей машине, тупо пялясь в телефон и…

Врезаюсь в кого-то, мягко отпружиниваясь назад от чужой груди.

Телефон, закручивая эффектный тройной тулуп в воздухе, падает на асфальт.

– Чёрт, – шиплю, поглаживая ушибленный лоб.

– Иванова! – Отчитывает меня знакомый голос. – Ты долго будешь в меня врезаться?

– А ты долго будешь вставать у меня на пути?

Ян наклоняется за телефоном, сдувает с него прилипшую сухую травинку. Мажет быстрым взглядом по экрану.

– Живой?

– Повезло тебе.

– Что ты здесь делаешь?

– Приехал за Матвеем, – пожимает плечами Ян и задирает голову к небу. – Погода хорошая.

– Угу.

– Прогуляться не хочешь?

– Ты, кажется, племянника должен забрать?

– Сам доедет, не маленький.

– В любом случае – нет, – делаю шаг в сторону.

Ян тоже шагает, перекрывая мне дорогу.

– Кыш.

– Выпьем кофе, поболтаем.

– Сегодня у нас нет занятия, – шагаю в другую сторону, но Ян снова преграждает путь своей массивной грудью.

– Знаю. Я не хочу французский, хочу просто… Диалог.

– Увы, я занята.

– Да брось, Иванова! – Прищуривается Ян. – Чем ты можешь быть занята?

– Тебя это не касается.

– Дай угадаю: тебя ждёт незаконченная вышивка крестиком? Или, может, сегодня очередная встреча тайного собрания любителей старинных открыток? Лото?

Он растягивает губы в той самой фирменной улыбке, от которой хочется то ли треснуть его хорошенько, то ли…

Нет. Не продолжай эту мысль, Юля! Держи при себе свои оголодавшие фибры!

– Ха-ха, – закатываю глаза. – Боже, какой же ты юморист! Вынуждена тебя разочаровать, но у моих планов на сегодняшний вечер совершенно иной вектор.

Лицо Яна мрачнеет.