– Ты уже закончил? – Спрашиваю самым строгим учительским тоном, который освоила за годы работы в школе. – Могу проверять?

Ян поджимает губы.

– Что там у тебя? – Подбородком кивает на телефон.

– Какая тебе разница?

– Ты знаешь, что сайты знакомств – это лотерея? Иванова, ты совсем отчаялась, раз решилась на такие крайние меры? А что, мужики в реале закончились?

Оскорбленно вспыхиваю.

Выхватываю у Яна тетрадь, вооружаюсь красной ручкой и черкаю ошибки.

– Ты написал «Je suis célibataire», но во французском это не всегда означает «не женат». Лучше сказать «Je ne suis pas marié» или «Je suis célibataire et sans engagement», чтобы было точнее. Французы очень любят уточнения.

Возвращаю тетрадь Яну. Он раздосадовано смотрит на текст, который я только что превратила в красное полотно.

– Какая же ты беспощадная, Иванова.

– Переписывай.

Пока Ян занят, я снова лезу в телефон и читаю новое сообщение от Романа.

Роман: Ты меня убедила. Сегодня же посмотрю. Может, потом обсудим сюжет за чашкой кофе?

Может, да?

Что я теряю, в конце концов?

Собираюсь ответить, но не успеваю – телефон перекочевывает из моих пальцев в карман пиджака Петрова.

Озадаченно моргаю, пытаясь сообразить, что это сейчас произошло.

– Ты что себе позволяешь?

– Я забрал твой телефон.

– Отдай немедленно.

Он сжимает губы в плотную суровую линию.

– Ты мой репетитор. Я плачу тебе за время. И на это время ты только моя. Всё ясно, Юля?

Мне кажется, или в его словах есть двойное дно?

Или он просто привык покупать людей налево и направо?

– Хорошо, я не стану больше отвлекаться, но верни телефон.

– Нет. Верну, когда закончится занятие.

Зло складываю руки на груди, недовольно пыхчу.

– Пиши. У тебя две минуты, чтобы исправить все ошибки.

– А иначе что?

– В ход пойдут розги. Я и их принесла.

Ян, ухмыляясь, склоняется над тетрадью. Старательно переписывает всё и отдаёт мне.

– Гораздо… Гораздо лучше, – хмурясь, поднимаю глаза на Яна. – Ты точно не знаешь язык?

– Говорю же, бывал во Франции.

– Ладно…

Занятие продолжается, и когда время подходит к концу, мой телефон начинает верещать в чужом кармане.

Ян достаёт его, смотрит на экран.

– Иванова, ты серьёзно? Поставила будильник? Переживаешь, что потратишь на меня лишнюю минуту своего драгоценного времени?

– Да, ты абсолютно прав. Именно за это я и переживаю.

– Уязвила. Обычно женщины, которым я плачу, не спешат покидать мою компанию.

– Это всё именно потому, что ты им платишь. Телефон, пожалуйста.

Ян, нацепляя на лицо маску слепой покорности, вытаскивает мой гаджет из кармана. Подаёт мне, но как только я тянусь к нему, он вздёргивает руку над головой.

– Отдам, и снова станешь общаться с виртуальными мудаками?

– О, нет. Хватит с меня мудаков реальных, – мстительно щурюсь. Отбираю телефон.

Пихаю в сумку книги.

– Завтра встречаемся здесь же.

Ян ловит меня за пальцы, пригвождая их к столешнице своей ладонью.

– Нет, теперь я выбираю место. Хочу что-то поинтереснее.

– В номере отеля я с тобой встречаться не стану, – выдёргиваю руку из стального захвата.

Ян смеётся, обнажая ряд ровных белых зубов.

– Отель? Как ты могла такое обо мне подумать? Планетарий. Завтра в шесть.

Задумываюсь на пару секунд.

Планетарий – звучит вполне безопасно.

– Ладно, согласна. Кстати, за опоздание ты наказан: к завтрашнему дню выбери любую французскую песню…

– Какую?

– На своё усмотрение.

– И?

– И выучи её.

– Выучить?

– Наизусть.

– Ты издеваешься, да? Иванова, я серьёзный бизнесмен, у меня куча дел, у меня нет времени, чтобы учить дурацкие…

Я разворачиваюсь.

– Это твоё домашнее задание.

– Иванова!

Выхожу из кафе.

Глава 8

Юля.

Толпа в холле планетария гудит, словно растревоженный улей. Протискиваясь мимо людей, ловлю запахи попкорна и пережженного кофе из автоматов.

Везде дети, экскурсионные группы, родители с колясками – Петров точно не устроит ничего безумного здесь, слишком уж много свидетелей.

Или я его плохо знаю?

Чем больше здесь нахожусь, тем менее адекватной кажется мне идея проводить занятие в планетарии: вряд ли мы сможем найти даже крохотный уголок, лишённый детских визгов и болтовни.

Кто-то резко хватает меня за локоть, дёргая в сторону.

Вздрагиваю от испуга, сердце сжимается.

– Петров!

– Смотри, сегодня я не опоздал, – Ян улыбается, чуть склоняя голову к плечу.

– Да уж, ты просто…

Проходящий мимо тучный мужчина толкает меня, тараня плечом. Теряю равновесие, неуклюже взмахивая руками, но Ян ловко перехватывает меня за талию, заставляя моё тело оставаться в вертикальной плоскости.

– Не очень-то здесь безопасно, – поджимаю губы.

– Спокойно, училка, – голос Яна звучит у самого уха. – Сейчас разберёмся.

Толпа давит.

Люди проходят слишком близко – задевают, толкают, оттесняют нас к стене. Ян свою руку не убирает, наоборот, притягивает ближе, заслоняя меня своим телом от бурного потока, которому приходится обруливать нас, словно пару мешающих течению булыжников.

– Ян, я серьёзно. Кажется, это не лучшее место для урока французского, – пробую вернуть дистанцию, но он держит меня крепко.

– Ты же хотела много людей? Voilà! – Театральным жестом указывает на толпу.

– Их слишком много!

– Тебя не поймёшь, Иванова. Ладно, предположим, эту проблему мы решим через… – Он поднимает руку, смотрит на часы на запястье. – Три, два, один…

Ничего не происходит. Ян неудовлетворённо морщится.

– Ну давай же!

– Что должно случиться?

– Погоди, всю магию сломаешь. Через три, два, один…

По холлу прокатывается тревожный звук сирены. Громкий электронный голос заполняет пространство:

– Внимание! Пожарная тревога! Просим всех немедленно покинуть здание! Пожарная тревога!..

Люди, паникуя, нестройной вереницей тянутся к выходу. Я тоже машинально разворачиваюсь, чтобы слиться с толпой и покинуть потенциально опасное место, но Ян крепко перехватывает меня за запястье.

– Не туда.

– Ты слышишь? Пожар!

– Не пожар, а учебная тревога.

– Откуда ты знаешь?

Смотрю на него в упор, пытаясь по расслабленному лицу прочитать ответ, но Ян только усмехается и пожимает плечами.

– Догадался.

– Догадался. – Передразниваю. – Это чистая случайность?

– Ну… Нет, не совсем.

– Ян.

– Юля.

Закатываю глаза.

– Скажи мне, что массовая эвакуация людей из планетария – не твоих рук дело.

– Чисто технически – не моих. Я просто дал лёгкий толчок событиям, а дальше вселенная сама всё сделала.

– Ты устроил эвакуацию, чтобы сорвать урок?!

– Что? Нет! – Петров делает вид, что ужасно оскорблён. – Я устроил эвакуацию, чтобы у нас был лучший урок!

Мы идём наперерез потоку людей.

Петров тащит меня за собой, так крепко сжимая ладонь, словно боится, что я потеряюсь здесь, как маленькая девочка.

– Ян, это… Это же…

– Гениально?

– Безответственно!

– О, неужели? – Он останавливается и оборачивается, глаза его светятся мальчишеским озорством. – Но ты ведь не сбежала. Ты здесь. Со мной.

– Нам нужно уйти.

– Куда? К выходу, как все остальные? Скучно.

– Нас накажут!

– Ты вообще когда-нибудь нарушаешь правила, Иванова? М? Самое время начать.

– Ян…

– Юля…

– Нас арестуют, впаяют штраф или, и того хуже, посадят в обезьянник на пятнадцать суток.

– Пятнадцать суток французского языка! – Мечтательно вздыхает Петров. – Что может быть чудесней?

– Ты вообще меня слушаешь?

– Слушаю. Внимательно. С огромным удовольствием. Продолжай, мне нравится, когда ты говоришь.

– Я серьезно!

– Я тоже, – улыбается Ян, наслаждаясь моим замешательством.

Мы стоим посреди совершенно пустого зала.

Замолкаем оба, и теперь тишина кажется особенно глубокой, поглощающей, как если бы мы действительно оказались в открытом космосе.

По стенам мерцают проекции далёких галактик, туманностей и сверхновых звёзд, вспыхивающих и угасающих в бесконечности.

Огромный купол над головой испещрён миллиардами ярких точек, и, если задержаться на них взглядом подольше, может показаться, что они медленно дрейфуют в вечности.

В центре зала парит массивная голограмма Чёрной дыры, её границы искривляются, затягивая свет внутрь, создавая ощущение зыбкости реальности.

– Ну что, училка, устроим настоящий урок?

– Урок чего?

Ян делает шаг назад и раскидывает руки, указывая на космос вокруг.

– Урок жизни. Свободы. Французского, в конце концов.

С укором качаю головой, но всё же иду за ним вдоль подвешенных за прозрачные крепления моделей планет.

На тёмных стенах сияют имитации далёких галактик, неоновыми спиралями закручиваются туманности.

– Начнём с основ. Le Soleil.

– Солнце. Это понятно, – хмыкает Ян.

– Mercure, Vénus, la Terre… – Перечисляю планеты, но взгляд Яна почему-то прикован не к ним. Ко мне. – Jupiter, Saturne…

Ян подставляет указательный палец под модель Сатурна, придаёт ему ускорения лёгким толчком ладони.

Сатурн вращается, как баскетбольный мяч.

– Самая несчастная планета, – хмыкает Ян.

– Почему?

– Окольцована.

– Юморист. А ты у нас, значит, противник браков?

– Знаешь, Иванова, как говорят: хорошее дело браком не назовут.

– О, цитируешь великих!

– Даёшь общество, свободное от брачных оков!

– Ты мог бы быть революционером, – бросаю находу и иду дальше.

– Возможно, я и есть революционер, – Ян идёт за мной, засунув руки в карманы брюк. Запрокидывает голову, разглядывая искусственное звёздное небо. – Бросаю вызов системе, веду за собой людей, свергаю старый порядок…

– Да, и устраиваешь фальшивую пожарную тревогу забавы ради.

– Ну вот, опять ты обесцениваешь мою гениальность.

– Я бы сказала, это не гениальность, а подростковое бунтарство.

– А ты у нас значит взрослая и серьёзная девочка, да?

– Конечно.

– Хочешь проверить?

– Что?

Вместо ответа Ян вдруг запрыгивает на платформу в центре зала, расправляет плечи и, заложив руку за спину, открывает рот.

– Allons enfants de la Patrie!

Я вздрагиваю от неожиданности.

– Ян, ты с ума сошёл?!

Он лишь делает шаг вперёд, возвышаясь надо мной. Его бархатный голос заполняет зал.

– Le jour de gloire est arrivé!

Ян поёт громко. С надрывом. Голос его отражается эхом от купола. Планеты под потолком дрожат в свете софитов.

Не знаю, смеяться мне или закрыть лицо руками от стыда.

– Петров, слезь оттуда немедленно! Так нельзя!

Но он, конечно, не слушает.

Он буквально живёт моментом – воображает себя революционером, стоящим на баррикадах с алым знаменем в руках. Революционером, ведущим народ в бой под величественный марш «Марсельезы».

– Contre nous de la tyrannie, l’étendard sanglant est levé!

Не сдержавшись, хохочу.

Он такой дурак! Но, чёрт, как же хорош он в этом образе.

Ян спрыгивает вниз, приближается ко мне.

– Что это было?

– Домашнее задание, – делает ещё пару широких шагов.

– Но почему «Марсельеза»?

Ян останавливается совсем рядом.

– А почему нет? – Поддевает меня пальцем за подбородок. – Итак, училка… Революция или смерть?

Его губы близко-близко…

И горячее дыхание опаляет мои щёки.

Мысли скачут синусоидой, беспорядочно переключаясь с русского на французский и обратно, а потом вдруг стихают, превращаясь в прямую линию, констатирующую смерть моей способности думать трезво.