– Это… я бы хотел загладить вину, – продолжаю, и Люба-Любовь снова прищуривается. – В общем, на, держи. Это типа моральный ущерб, – протягиваю конверт с деньгами. – И давай забудем про это досадное недоразумение.

Её глаза расширяются при взгляде на конверт.

В точку. Баба есть баба – бабки решают все проблемы.

Даже где-то в глубине души почему-то расстраиваюсь немного, что она оказывается такой же, как все.

– Что это? – её голос подрагивает. – Деньги, что ли?

Могла бы обойтись и без восторгов таких откровенных.

– Ну да, – пожимаю плечами. – Компенсация так скажем.

Не знаю почему, но она вдруг краснеет до кончиков ушей. Вскидывает на меня горящий взгляд, а потом неожиданно замахивается своей сумочкой.

– Знаешь что, чемпион-орангутанг?! Да пошёл ты со своими деньгами! – успеваю поставить блок от удара сумочкой по морде, но Люба-Любовь не успокаивается и совершает ещё одну попытку нападения.

– Да что не так-то?!

– Да всё не так! Мало того, что проституткой обозвал, так ещё и деньги свои принёс! Хам! – раздухаривается девчонка, напоминая мне визгливую чихуашку моей бабушки.

– Да блин!

– Вот тебе и блин! Вали отсюда!

Отступать я не привык, но сейчас приходится ретироваться, пока на визги этой припадошной вся округа не сбежалась.

– Понял, понял, успокойся ты уже! – делаю шаг назад и поднимаю руки, а девчонка, обратив меня в позорное бегство, так сказать, разворачивается и, вздёрнув нос, топает в другую сторону. Совсем не в ту, в которую шла до нашей беседы.

Я же, отойдя на безопасное расстояние, стою, охуеваю и качаю головой. Кошка дикая. Надо, что ли, после её укуса от бешенства привиться. На всякий случай.

6

Итак, попытка номер три. Ну в этот раз же должно точно получиться!

Несколько раз моргаю и снова прищуриваюсь, почти утыкаясь носом в зеркало.

Да не дрогнет рука моя.

Бинго! Наконец-то вторая стрелка получилась похожая на первую.

Поправляю новую блузку, в десятый раз задумываясь, не слишком ли она прозрачная. Ну вроде бы нет, бельё не просвечивает, на груди как раз и ткань присборена. Только родинку крупную над левой грудью немного видно через тонкий шёлк.

Натягиваю любимую тёмно-бордовую юбку-миди, обуваю лоферы, набрасываю жакет и в путь.

Так, стоп! Чуть пакет с тетрадями не забыла.

В школу прихожу без двадцати восемь, как раз успею приготовить доску и раздать листочки с индивидуальными заданиями.

Открываю окна на форточки, впуская в кабинет свежий воздух.

Первым у меня шестой «В». Это, как говорится, в понедельник первым уроком, чтобы на всю неделю разгон взять. Те ещё засранцы. Их мало того, что много, так ещё и двадцать мальчишек из двадцати восьми учеников. Честно говоря, не завидую их классной руководительнице Зое Михайловне, которая от директора и социального педагога не вылезает. Объяснительные у неё уже по форме распечатаны, остаётся только вписать дату, фамилию сорванца и заполнить строку сути происшествия.

Ближе к восьми, за дверью начинается шум – дежурные уже на входе пропустили рвущуюся к знаниям толпу.

– Любовь Андреевна, можно? – раздаётся звонкий голос в приоткрытую дверь.

– Входите, ребята!

Шумный поток врывается в тишину кабинета, ребята рассредотачиваются между партами, грохочут стульями, снимая их со столов и опуская на пол, шумно обсуждают местный матч по дворовому футболу, что состоялся в эту субботу.

– Да эти придурки из восемьдесят второй просто черепахи! – выкрикивает Белов – задира и вечный спорщик. – Мы их потом натянули во-о-от так!

Пытается показать неприличное движение, но тут же осекается, скосив глаза на меня.

– Любовь Андреевна, а у нас новенький, – к столу подходит Лена Кувшинова – красавица и умница, да только любит тихонько шепнуть, кто шалил в отсутствие учителя. За это её дети в классе недолюбливают. – Он ещё в четверг к нам перевёлся из другой школы. Просто у вас на биологии не был в пятницу. Зое Михайловне сказал, что по семейным обстоятельствам, но кто его знает…

Лена выгибает бровь и многозначительно смотрит.

В полку охламонов прибыло.

Хотя, может, этот мальчишка прилежный и старательный. Учителя всегда на это сильно надеются, когда в классе новенькие дети поступают.

– А вот и он, – щёки у Лены становятся розовыми. – Дорофеев, ты теперь сидишь за третьей партой. Зоя Михайловна тебя от Бурого пересадила.

Меня аж поддёргивает от фамилии Дорофеев. Сразу вспоминается этот боксёр-орангутанг, который сначала принял меня за проститутку, а потом решил извиниться, впечатав в руки конверт со своими деньгами. Хамло натуральное!

Но, конечно, на мальчика-однофамильца моё отношение распространяться не должно и не будет, поэтому я улыбаюсь новому ученику, приветствуя.

Мальчишка достаточно высокий для шестиклассника, крепкий. Тёмные волосы острижены по-модному и на макушке разбросаны, как будто он только-только проснулся и сразу помчался в школу, преодолевая порывы шквалистого ветра на своём пути.

Рубашка заправлена только с одного бока, брюкам бы не помешал ремень. Кривоватая улыбка, хулиганский взгляд.

Со вздохом понимаю, что, кажется, мои надежды на прилежного нового ученика становятся всё прозрачнее и тают.

Мальчишка сначала здоровается с другими мальчиками, и только потом снисходит до короткого «здрасьте» в мою сторону.

Та-а-ак. Похоже, придётся ставить говнюка на место.

Фамилия Дорофеев что, нарицательная?

Звенит звонок, ребята встают возле своих парт. Я тоже встаю у стола и жду, пока они перестанут возиться и чесаться, а двое опоздавших спешно выложат на стол учебники и тетради.

– Добрый день, ребята, – говорю громко и как можно позитивнее, чтобы настроить ребят не только на урок, но и вообще на день и на неделю. – Присаживайтесь, пожалуйста.

Дети усаживаются, ещё минуту даю им угомониться и приступаю к уроку.

– Так, ребята, подскажите, вы любите наблюдать за природой?

Большинство включается и тянет «да-а-а», я вижу, что всего несколько ребят ещё переглядываются и игнорируют начало урока. Даю им ещё пару минут подключиться самостоятельно, не прибегая к порицанию и замечаниям.

– Вот! И сегодня мы с вами поговорим о том, как же учёные наблюдают за природой, про методы изучения, про такую штуку как микроскоп! А на следующем уроке даже посмотрим через него на образцы из луковой шелухи.

Биология – интересный предмет. Дети приходят в пятый класс, и для них открывается эта замечательная наука, словно волшебный мир. Большинство на уроках слушает внимательно, с интересом.

Но это не про шестой «В». Уже через пятнадцать минут в классе начинает нарастать гул. Стоит мне отвернуться к доске, так и вообще – громкие смешки, выкрики, кто-то швырнул линейку.

Поворачиваюсь и строго смотрю на класс. И если большинство притихают, то вот новенький, этот Дорофеев, даже не думает. Продолжает вертеться, открыто зовёт Булавкина через парту, что-то ему пытается важного поведать.

– Дорофеев, встань, – говорю строго. Кажется, кому-то придётся объяснить правила поведения на моих уроках популярно. – Ты почему позволяешь себе такое поведение на уроке? Ты разве не знаешь, как нужно себя вести?

Мальчишка лениво встаёт и дерзко смотрит мне прямо в глаза.

Так, Хьюстон, кажется, у нас проблемы.

– А чё такого? – дергает плечом. – Ну я просто спросил.

– Спрашивать во время урока можно только у меня и то, сначала подняв руку.

– А мне надо было у Булавкина.

Атмосфера в классе накаляется. Устанавливается абсолютная тишина. Все смотрят то на Дорофеева, то на меня.

Я понимаю, что мальчик пытается выстроить себе авторитет среди одноклассников, но я не позволю ему сделать это через попрание моего.

– Мне кажется, или ты мне хамишь, молодой человек?

– И чё? – криво усмехается.

Понимаю, что вступаю в перепалку с пятиклассником, и пора остановиться. Не в первый и не в последний раз в моей практике дерзкий ученик, и тратить на разборки целый урок я не стану.

– Ладно, Дорофеев, разговаривать дальше будем после уроков в кабинете директора в присутствии твоих родителей. Садись.

– Пф! Легко! – он шлёпается обратно на стул и демонстративно захлопывает учебник и отодвигает от себя.

Весь урок его подчёркнуто игнорирую, а он так и сидит без дела до самого звонка. И домашнее задание записывать совсем и не собирается, просто встаёт по звонку и уходит.

Пишу Зое Михайловне сообщение с просьбой пригласить родителей Дорофеева для беседы в кабинет директора после уроков, та в ответ шлёт несколько страдающих смайликов. Знаю, достали её уже, а на календаре только начало октября так-то.

Дальше весь день как-то не задаётся. Десятый класс приходит половиной состава, потому что вторую половину забрала завуч по воспитательной работе для репетиции к какой-то патриотической линейке. Восьмой класс пришёл очень слабо подготовлен к уроку, а мой шестой «А» перепутали заявку на питание и не то подали в столовую.

К пятому уроку приходит сообщение от Зои Михайловны, что придёт отец Дорофеева к двум часам дня, и я заранее готовлюсь к беседе. Вообще, оно и хорошо, что отец придёт. Обычно мамы больше жалеют своих сорванцов и часто пытаются доказать правоту ребёнка даже в ситуации, где это совершенно не так.

После шестого урока успеваю выставить в электронный журнал оценки, проверить срез на листочках у восьмого класса и проконтролировать своих дежурных, чтобы сменили воду в ведёрке для доски.

Без десяти минут два беру блокнот и спускаюсь на второй этаж к кабинету директора. Она уже ждёт нас, предлагает присесть и рассказать ситуацию сначала без присутствия мальчика и его отца.

– Так, ну всё понятно, – говорит Марина Викторовна. – Ну что ж, ждём. Там, насколько я понимаю, семья обеспеченная и царит тотальная вседозволенность. Зоя Михайловна говорила, мальчика воспитывает отец, матери нет. Наверное, работает постоянно, а этот сорванец вытворяет, что ему заблагорассудится.

Буквально через пару минут в кабинет стучат, а потом входит Зоя Михайловна, мальчик и… О! Вот блин!

Кажется, Дорофеев-орангутанг и Дорофеев-наглец из шестого «В» совсем не однофамильцы.

Они отец и сын.

7

Мирон

– Ба, да не суетись ты, – забрасываю в рот последний кусочек блинчика, уже мысленно прикидывая, сколько в нём калорий и как же мне сейчас на них похер. А вот уже через пару дней уже так похер не будет, когда херачить в зале надо будет.

– Да как же, Мироша, ну ты посмотри на его рубашку-то! Ну Игорёк! Ну засранец! Снова пошёл в школу в неглаженой рубашке. Мирош, ну как так можно-то?

– Бабуль, – встаю и обнимаю за плечи. Похудела моя баба Шура в последнее время что-то, надо её заставить доктору показаться, – ну чего ты колотишься всё, а? Заберу сегодня его рубашки из прачечной, а Валентина всё перегладит. Не топчись ты у доски, я тебя прошу.

– Ой Мироша, – качает бабушка головой, а потом обхватывает меня за корпус, обнимая. Только руки едва сходятся – она мелкая у меня, совсем миниатюрная. – Тяжко вам с Игорёшей вдвоём, жену бы тебе надо, внучек. Девочку хорошую нашёл бы.

– Да сдалась она мне, ба, – кривлюсь. – Была уже одна и что? Спетляла.

– А Игорь как? Сам растишь его с годка. Ему мамка нужна, ты посмотри, каким охламоном растёт. Лену он видит раз в год и то по интернету.

– Ба, ему уже двенадцать, никакая мамка ему не поможет уже. Я ж как-то вырос без мамки, ты вырастила. Вот и Игорёше хватит любви твоей.

Сложно мне представить, как какая-то из тех блядей, что вьются возле меня, будет сыну моему рубашки гладить да уроки с ним учить. Этим шлюхам только бабки подавай, ни одной доброй мысли или эмоции за душой. Куклы рисованные одни вокруг.