– На самом деле ключ, скорее всего, из того же банка, что и мой. «Уэллс Фарго». Может, правда, из другого отделения. Но конкретные банки всегда делают ключи по одному образцу.

У Дэвида не было счета в «Уэллс Фарго». Он обслуживался в «Бэнк оф Америка». А если даже можно завести ячейку в банке, где у тебя нет счета, то… зачем?

Крис протягивает ключ мне. Я забираю его, а мои мысли носятся в голове со скоростью миллион километров в час.

– Супер, спасибо. Я позвоню родителям и скажу, что нашла его. Они, наверное, и не помнят, что у них есть ячейка. Во время переезда у отца было много хлопот из-за здоровья.

– Да, лучше тебе побыстрее им сообщить. Если эти ячейки долго не оплачивать, то банк их просто открывает и либо отдает содержимое в государственную казну, либо продает с аукциона. – Он посмеивается. – Если, конечно, там не просто набор неприличных фоток. Тогда их отправляют в шредер.

Я не спрашиваю, откуда он столько знает про правила обращения с банковскими ячейками, боясь нарваться на получасовой монолог, и просто киваю, пытаясь изобразить восхищение и благодарность.

– Позвоню им прямо сейчас. Спасибо, Крис. Было приятно тебя повидать.

Я уже готова закрыть дверь, но тут он внезапно выпаливает:

– Мне кажется, я совершил ошибку.

Господи, почему ты меня ненавидишь? Я сделала что-то плохое? Ты не одобряешь все эти вибраторы?

Я глубоко вздыхаю. Крис вздыхает тяжело.

– Если честно, я думал, что расставание с тобой может сработать как пинок под зад. Заставит тебя осознать, что не надо было воспринимать наши отношения как должное. Ведь мы же очень, очень неплохо ладили.

Да, это правда. А еще я очень неплохо лажу со своей собакой, с манерным парикмахером в салоне красоты и с восьмидесятилетней библиотекаршей в школе. И при этом мне не хотелось бы секса ни с кем из них.

– Крис, – мягко говорю я, – по-моему, ты отличный парень. И это истинная правда. Ты тогда правильно сказал, я действительно живу прошлым…

Он закрывает глаза и вздыхает.

– Это был скотский поступок.

– …и я не виню тебя за то, что ты не стал тратить время на кого-то настолько… неполноценного. На самом деле я думала познакомить тебя со своей подругой Мэрибет.

Крис открывает глаза и сводит брови.

– Которая похожа на амиша?

Мне нужно обсудить с этой женщиной ее гардероб.

– Она не амиш. Она очень хорошая. Очень умная и милая, и мне кажется, ребят, что вы сойдетесь. Как думаешь, это могло бы тебя заинтересовать?

Он странно на меня смотрит. Я не могу расшифровать его взгляд, но тут Крис мрачно отвечает:

– Нет, Нат, не могло бы. Я пришел сюда сказать, что у меня до сих пор остались к тебе чувства, и я сделал ошибку, когда порвал с тобой.

Ох, черт.

– Извини, пожалуйста! Гм. Я не знаю, что сказать.

– Можешь сказать, что разрешишь мне позвать тебя сегодня на ужин.

Мы смотрим друг на друга в неловкой тишине, пока я не отвечаю:

– Думаю, я пас.

– Тогда завтра вечером. Или в четверг. Назови день.

Я мягко обращаюсь к нему:

– Крис…

Прежде чем я успеваю закончить, он делает шаг вперед и целует меня.

По крайней мере, пытается. Я успеваю в последний момент увернуться, так что его губы касаются моей щеки, и я ахаю от неожиданности.

Отступаю на шаг, но Крис хватает меня за плечи и не дает уйти. Вместо этого он прижимает меня к груди и не отпускает.

Он настойчиво шепчет мне в ухо:

– Дай мне еще один шанс. Я буду ждать столько, сколько захочешь… Я знаю, ты через многое прошла, я хочу быть рядом…

– Отпусти меня, пожалуйста.

– …и делать для тебя все на свете. Между нами есть связь, Нат, особая связь…

– Крис, прекрати.

– …и тебе нужен тот, кто о тебе позаботится…

– Я сказала, отпусти!

Я пихаю его в грудь и начинаю паниковать, кожей ощущая будущие синяки там, где он особо крепко в меня вцепился, – но замираю, услышав чей-то голос:

– Убери руки, братан, или останешься без них.

Низкий, мужественный и очень опасный голос.

Крис оборачивается через плечо и видит в паре метров от нас разъяренного Кейджа с пустым, смертоносным взглядом убийцы.

Застигнутый врасплох, Крис шарахается от меня.

– Ты кто?

Не обращая на него внимания, Кейдж поворачивается ко мне:

– Порядок?

Я обнимаю себя за талию и киваю:

– Все нормально.

Он молча осматривает меня с ног до головы строгим, оценивающим взглядом, как будто пытаясь отыскать следы насилия. А потом его ледяные глаза снова останавливаются на Крисе.

– Через две секунды ты уберешься с этого крыльца, или самостоятельно ходить уже не сможешь, – рычит Кейдж.

Крис вскидывает подбородок и выпячивает грудь.

– Не знаю, кто ты такой, но я…

– Мертвец, если не свалишь. Прямо. Сейчас.

Крис ищет у меня поддержки, но сейчас он в моем черном списке. Я мрачно смотрю на него, покачивая головой, и он снова поворачивается к Кейджу.

Крис долго, внимательно и вдумчиво изучает могучие плечи, сжатые кулаки и убийственный оскал. А потом принимает разумное решение. Поднимает свою оброненную фуражку, водружает обратно на голову, говорит мне: «Я перезвоню», – и убегает.

Я складываю конверт втрое и убираю его вместе с ключом в задний карман.

Наблюдая, как Крис съезжает на своей служебной машине с тротуара, где ее припарковал, я сухо комментирую:

– Твое присутствие интересным образом действует на людей, сосед. Даже на тех, у кого есть оружие.

Кейдж приближается к крыльцу, сурово глядя на меня и не менее сурово сжав челюсти.

– Ему повезло, что целым ушел. Ты в порядке?

Я улыбаюсь.

– А еще говоришь, что ты не рыцарь в сияющих доспехах.

– Бесконечно далек от этого. Но нет – значит нет.

– Он безобиден.

– Не бывает безобидных мужчин.

– Ты такого невысокого мнения о представителях своего пола?

Он приподнимает плечи.

– Это тестостерон. В природе нет более смертоносного наркотика.

И более сексуального. От испускаемых Кейджем феромонов у меня кружится голова. Я смущенно отворачиваюсь.

– Я обдумала то, что ты сказал. Вчера вечером. – Я кашляю. – Ну, ты понял.

– Понял, – его голос хрипнет. – И?

– И… – Я набираюсь смелости, делаю глубокий вдох и смотрю ему в глаза. – Я польщена. Ты, наверное, самый привлекательный мужчина из всех, кого я встречала. Но я не была ни с кем с исчезновения моего жениха и прохожу через довольно странный этап в жизни, так что не думаю, что интрижка с сексуальным незнакомцем принесет мне пользу. Много веселья и удовольствия – да, но пользу – однозначно нет.

Мы смотрим друг на друга. Его серьезный и задумчивый взгляд полностью сосредоточен на мне.

Когда я уже начинаю бояться, что сейчас истерически расхохочусь просто из-за стресса, Кейдж тихо бормочет:

– Хорошо. Я уважаю это. Спасибо, что была честна со мной.

Почему я потею? Что творится с моим сердцем? Может, стоит вызвать скорую?

Вытирая потные ладони о штанины джинсов, я говорю:

– Значит, останемся просто соседями.

Он вздыхает, запускает пятерню в волосы и оглядывается на дом.

– Ненадолго. Через несколько недель дом выставят на торги.

Понятия не имею, почему я чувствую такую опустошенность. В конце концов, как ты отмоешь деньги, если не продашь недвижимость, через которую планировал их отмыть? О том, почему это знание так мало меня волнует, я подумаю позже.

– В любом случае, сегодня я уезжаю.

– Сегодня? А что с твоей работой?

Наши взгляды встречаются, и в его глазах я вижу жар, тьму и столько секретов, что не перечесть.

– Работа сделана.

– О. – Если чувство опустошения не уйдет, то я сейчас сдуюсь как шина. – Тогда, видимо, пора прощаться.

– Видимо.

Я подаю ему руку.

– Было очень интересно с тобой познакомиться, Кейдж.

Он задерживает взгляд на моей руке, и его губы складываются в улыбку. Он посмеивается себе под нос.

– Ты все повторяешь это слово.

– Оно подходит.

– Что ж. Мне тоже было интересно, Нат. Береги себя.

– Обязательно, спасибо.

На секунду Кейдж замолкает, и тут говорит:

– Подожди.

Из внутреннего кармана своей кожаной куртки он достает ручку, а из другого – визитку. Переворачивает карточку, пишет что-то на обороте и протягивает мне.

– Мой номер. На всякий случай.

– На какой, например?

– На любой. Если крыша протечет. Или машина сломается. Или шериф Говнюк снова полезет к тебе, и ему понадобится надрать задницу.

Сдерживая улыбку, я спрашиваю:

– Ты и с протекшей крышей можешь справиться, да?

– С чем угодно.

Он очень серьезно это произносит. Серьезно и немного меланхолично, как будто сила – это тяжкий груз, который он носит на своих плечах.

У меня появляется странное чувство, что его жизнь складывалась непросто и Кейдж давно смирился с фактом, что так будет всегда.

А может, это просто мои гормоны, разбушевавшиеся от его близости.

Он разворачивается и начинает уходить, но останавливается, когда я выпаливаю:

– Подожди минутку!

Кейдж не оглядывается. Просто слегка наклоняет голову, прислушиваясь.

– Я… Я…

Ой, да пошло все на хер! Я подбегаю к нему, хватаю за отвороты куртки, встаю на цыпочки и целую в щеку. И говорю едва слышным шепотом:

– Спасибо.

Спустя мгновение он сдержанно произносит:

– За что?

– За то, что заставил меня снова чувствовать. Уже очень давно никому это не удавалось. И я не была уверена, что смогу.

Он смотрит на меня пылающими глазами. Берет мои щеки в ладони и нежно проводит пальцем по скуле. Медленно вдыхает, и его грудь приподнимается. Он сдвигает брови, и у него на лице появляется такое мученическое выражение, будто ему физически больно.

Потом Кейдж выдыхает, опускает руки и идет в сторону своего дома, не говоря больше ни слова. Входная дверь оглушительно захлопывается за его спиной.

Через пять секунд с той стороны начинают раздаваться глухие звуки ударов – кулаки методично колотят боксерскую грушу.

9
Кейдж

Поддерживать связь с заключенным в федеральной тюрьме – задача непростая.

Входящие вызовы запрещены. Звонить можно только из тюрьмы, причем звонок оплачивает вызываемый абонент. Предоплаченные звонки по мобильной связи невозможны, так что использовать нужно домашний телефон.

А это значит, что звонка должен кто-то дожидаться. А это значит, что нужна предварительная договоренность по времени.

Длительность разговора ограничена пятнадцатью минутами. Когда время выходит, связь обрывается без предупреждения. Снова перезвонить заключенный не может.

Сделать разговор приватным еще сложнее.

Надзиратели слушают все звонки – сидят в нескольких метрах от телефонов, в зоне для посетителей, и как ястребы наблюдают за происходящим. Они мониторят все входящие и исходящие письма, бумажные и электронные; последние вообще под запретом и разрешаются только в исключительных случаях – как и остальные, их внимательно проверяют, каждое слово.

Короче говоря, общение с заключенным в федеральной тюрьме – та еще головная боль.

Если только этот заключенный не заплатил каждому человеку в тюремной системе, чтобы получить особые привилегии, – и заплатил хорошо.

– Ты обо всем позаботился?

Мужчина на другом конце провода говорит сиплым голосом с сильным акцентом. Сколько я его знаю, Макс выкуривал по две пачки в день, и это отразилось как на его голосе, так и на лице. Зубы у него тоже довольно паршивые.

– Да.

Одно короткое слово – и самая опасная ложь в моей жизни. Макс убивал за гораздо меньшее. Мне ли не знать – это я нажимал на курок.

– Хорошо, – ворчит он. – Не люблю незаконченные дела. Она что-то знала?

– Нет, ничего. Знала бы – сказала.

Он хрипло и мрачно смеется.

– Поэтому я тебя и послал. Все говорят, когда вопросы задаешь ты.