Королевы и монстры. Яд (страница 12)
Дэвид.
Мой взгляд затуманивается, когда я смотрю на дрожащий лист бумаги у себя в руках.
А потом я разражаюсь рыданиями, роняю голову на стол и еще очень долго не могу оторвать от него залитое слезами лицо.
Перед уходом из банка я снова обращаюсь к улыбчивой кассирше и прошу ее узнать текущий баланс на наших расчетном и сберегательном счетах. Она растерянно отвечает, что у нас в их банке нет никаких счетов.
Значит, Дэвид хранил только один секрет. Один непонятный, необязательный секрет. Камера хранения в банке, где он даже не обслуживался, вместе с письмом, которое можно было просто передать мне в руки, а не отправлять по почте, попутно создав кучу сложностей.
Когда я добираюсь до дома и звоню Слоан, она удивляется не меньше меня.
– Я не понимаю. Зачем отправлять тебе ключ по почте?
Я пластом лежу на диване. Моджо валяется на мне как большое одеяло, пускает слюну мне на лодыжки и размахивает хвостом, щекоча мне им нос словно перышком. Я настолько эмоционально истощена, что, кажется, если сейчас лягу спать, то не проснусь лет десять.
– Откуда мне знать? – вяло отвечаю я, потирая кулаком глаза. – Скорее интересно, как он уговорил банковского работника завести на мое имя ячейку без моего присутствия. Какая-то мутная история.
Суховатым голосом она отвечает:
– Этот мужчина мог уговорить кого угодно на что угодно. Стоило человеку заглянуть ему в глаза – и все, пиши пропало.
Это правда. Да, Дэвид был интровертом, но обладал некой особенностью… которая позволяла ему так тебя очаровать, что ты этого даже не замечал. Дэвид заставлял тебя почувствовать себя важным, замеченным, как будто он знает все твои секреты, но не расскажет их никому на свете.
– Ты покажешь письмо полиции?
– Пф-ф. Это еще зачем? Не то чтобы эти следователи были командой «А». И у меня до сих пор перед глазами та страшная женщина-коп, которая считала, будто я имею отношение к его исчезновению. Помнишь, как она постоянно косилась на меня и спрашивала, точно ли я больше ничего не хочу им рассказать?
– Да. Она явно думала, что ты закопала его на заднем дворе.
Еще сильнее приуныв от этой мысли, я вздыхаю:
– К тому же им это письмо все равно никак не поможет. Единственный реальный вопрос – зачем?
– Зачем заводить банковскую ячейку, в которой ничего не хранится, кроме письма?
– Ну да.
Она на секунду задумывается.
– Ну, ты знаешь, наверное, после вашей с Дэвидом свадьбы у вас бы появилась куча важных совместных документов, которые можно было бы туда положить: свидетельство о браке, свидетельство о рождении, паспорта…
– Наверное. Я свой маленький сейф завела только после.
После его исчезновения, имеется в виду. После того, как моя жизнь кончилась. После того, как мое сердце перестало биться навсегда.
Но воспоминание о том, как Кейдж глядел на меня за столиком в «Майклс», напоминает: не навсегда. Что бы я там ни думала, в этом стареньком моторчике еще теплится жизнь.
Кейдж. Кто ты?
– Да, так и есть, – подытоживает Слоан. – Это был сюрприз.
– Дэвид ненавидел сюрпризы. Он даже не любил, когда я поджидала его за углом, пока он ходил по дому. Всегда подпрыгивал до потолка.
– Но сюрприз же был для тебя, а не для него. А если кому-то и могло прийти в голову, что банковская ячейка покажется милым сюрпризом новоиспеченной супруге, то это Дэвиду. У него была душа бухгалтера.
Я улыбаюсь.
– Это правда.
– Помнишь тот раз, когда он подарил тебе бумажник на день рождения?
– В котором лежал купон с двадцатипроцентной скидкой на массаж ног? Как такое можно забыть?
Мы смеемся, но потом умолкаем. Через минуту я тихо спрашиваю:
– Слоан?
– Да, детка?
– Как думаешь, меня это сломало?
Твердым голосом она отвечает:
– Нет. Я думаю, что ты отчаянная сучка, которая прошла через такое дерьмо, какое никому не пожелаешь. Но оно осталось где-то за поворотом. Теперь все будет хорошо.
– Обещаешь?
– Обещаю.
Будем надеяться, она права.
– Ладно. Если ты так говоришь, я верю.
– Всю жизнь тебе говорю, что нужно слушать меня, тупица. Я гораздо умнее.
Я только посмеиваюсь.
– Ты вообще нисколечко не умнее меня.
– Еще как.
– Не-а.
В ответ она гордо выдает:
– Да, умнее, и у меня есть доказательство!
– Просто не терпится его услышать, – бормочу я.
– Ваша честь, представляю суду следующую неопровержимую улику: вагина подсудимой!
Я фыркаю.
– Как мило. А аудио- и видеоматериалы предоставлены будут?
Она игнорирует мой комментарий и набирает в легкие воздух:
– Со стороны подсудимой она подвергалась постоянным истязаниям с помощью персональных устройств для самоудовлетворения, настроенных на максимальный режим, особенно после встречи с неким Кейджом… как бишь там его фамилия. Скажешь, я не права?
– Что у тебя за одержимость моей вагиной? – ворчливо спрашиваю я.
С еще большей гордостью в голосе она провозглашает:
– Так и думала!
– К вашему сведению, госпожа прокурор, я не использовала никаких электронных устройств с момента встречи с названным мужчиной.
– Хм-м-м. Только пальцы, да?
– Исчезни, злобная ты ведьма.
– Извини, но никуда я от тебя не денусь.
– Почему каждый телефонный разговор с тобой заканчивается тем, что мне хочется найти высотное здание и с него спрыгнуть?
Слоан смеется.
– Это любовь, детка. Если тебе не больно, значит, она ненастоящая.
Забавно, как случайно брошенная фраза может в будущем оказаться самым точным и достоверным описанием действительности, словно какое-то страшное пророчество.
11
Нат
Проходит месяц. Потом еще один. Наступает и проходит День благодарения. Днем мне не дают заскучать уроки, а по вечерам – Слоан, Моджо и мое творчество.
Я снова начала рисовать. Не детальные пейзажи, которые писала раньше, а абстракцию. Жирные, агрессивные мазки – эмоциональные и несдержанные. Пейзажи – они про то, что я вижу, а это… про то, что чувствую.
Я не собираюсь никому их показывать. Это скорее духовное промывание желудка, нежели искусство. Полагаю, абстракции – всего лишь этап, который пройдет, но сейчас я полностью в это погружена.
А еще живопись гораздо дешевле, чем терапия. И эффективнее.
После письма Дэвида мной на какое-то время овладело беспокойство, но с приходом декабря я ощутила чувство благодарности за этот финальный сеанс связи. Эту последнюю весточку из могилы.
Я наконец приняла, что он больше не вернется.
Слоан была права: произошел несчастный случай. Дэвид поехал кататься в горы и потерял равновесие. Спуски там крутые, рельеф – неровный. Каньоны в Сьерра Невада иссечены древними ледниками, которые веками вымывали гранит, и глубина некоторых расщелин доходит до четырех тысяч футов.
Сколько бы опыта на пересеченной местности у него ни было, это все равно не могло уберечь его от случайной узкой горной тропы, которая не выдержала его веса и обвалилась, опрокинув Дэвида в небытие.
Других убедительных объяснений не существует.
У меня ушло пять лет на принятие, но теперь, когда я его достигла, я чувствую… ну, не то чтобы умиротворение – боюсь, такое состояние мне уже недоступно. Наверное, покой. Может, благодарность.
Благодарность за то, что мы имели, пусть этому и не суждено было продлиться всю жизнь. По крайней мере, всю мою жизнь.
А если иногда меня преследует отчетливое чувство, что кто-то за мной наблюдает, я списываю это на ангела-хранителя, который присматривает за мной с небес. Единственная альтернатива – прогрессирующая паранойя, но сейчас я не готова принимать такую версию к рассмотрению.