– Хочу распробовать каждый сантиметр твоей кожи. Хочу, чтобы ты выкрикивала мое имя и кончала так мощно, что забывала свое. У меня нет времени на ритуальные пляски, поэтому говорю прямо. Попросишь меня отвалить – и я отвалю. Но пока ты не попросила, должен сказать тебе, Натали, что хочу оттрахать тебя в киску, и в твою потрясную задницу, и в роскошный рот, и куда еще ты позволишь, потому что я в жизни не видел такой красивой женщины.

Он глубоко вздыхает, нависая над моей шеей, а я чуть не падаю в обморок прямо на улице.

Большой черный внедорожник притормаживает рядом со стойкой парковщика. Кейдж обходит меня, усаживается в водительское кресло, отдает чаевые сотруднику, который успевает к нему подбежать, и с ревом уезжает, ни разу не оглянувшись.

7
Нат

– Он так сказал?

– Слово в слово.

– Мать моя женщина!

– У меня была примерно такая же реакция.

Слоан замолкает.

– И ты не упала на колени, чтобы расстегнуть ему ширинку и присосаться как рыба-прилипала?

Я закатываю глаза и вздыхаю.

– А еще говорят, что романтика мертва.

Сейчас утро. Я у себя и занимаюсь тем же самым, чем занималась всю ночь с того момента, как меня привезло такси. То есть хожу по дому взад и вперед.

Когда я вернулась вчера вечером, свет в соседнем доме не горел. Этим утром там тоже не было заметно никакого движения. Никаких признаков Кейджа – вообще. Я даже не уверена, что он там.

– Серьезно, детка, это, наверное, самое сексуальное, что я слышала в своей жизни. А слышала я практически всё.

Покусывая ногти, я разворачиваюсь и иду в обратную сторону.

– Согласна, это сексуально. Но еще это немного чересчур. У какой женщины была бы реакция типа: «Да, конечно, отымей меня во все дыры, мистер Незнакомец». Это звучит как надежный и абсолютно безопасный план?

– Ну, для начала… у меня.

– Ой, да ладно тебе! Ты бы на такое не пошла!

– Ты давно меня видела? Конечно, пошла! Если бы я его заинтересовала, то еще из бара поехала бы к нему домой, даже не узнав его имени!

– Думаю, пришло время пересмотреть свои жизненные взгляды.

Слоан фыркает.

– Слушай сюда, сестра Тереза…

– Она мать Тереза, и прекрати сравнивать меня с монашками!

– … это не тот мужчина, которого можно продинамить, если он предлагает прокатить на своем слоне.

Я наконец останавливаюсь, медленно качаю головой и смотрю в потолок.

Подруга продолжает свою мысль:

– Если он сразу перешел на такой уровень грязных заигрываний, спорю на миллион баксов, что он доставит тебе тридцать оргазмов за десять минут, если ты ему позволишь.

– У тебя нет миллиона долларов, и это физически невозможно.

– С ним возможно. Черт, да я бы дюжину раз кончила, просто глядя на него! Это лицо! Это тело! Боже, Натали, он может растопить арктические льды одним взглядом, а ты его отшила?!

– Успокойся.

– Не успокоюсь. Я возмущаюсь от лица всех изголодавшихся по сексу женщин!

– Простите, но единственная изголодавшаяся по сексу женщина здесь – это я!

– Я к тому, что он – трах всей жизни! Ты будешь сладко вспоминать о нем и в восемьдесят, сидя в кресле-качалке в доме престарелых и пачкая подгузники. А вместо этого ведешь себя так, будто тебя каждый день осыпают первосортными сосисками!

Следует пауза, и я заливаюсь хохотом.

– Ох господи. Я представила. Нужно будет поискать этот мем в интернете.

– Перешли мне, если найдешь. Ты услышала хоть что-то из сказанного?

– Да, я не идиотка. Ты донесла свою мысль.

– Не уверена.

– Мне стоит присесть? У меня стойкое ощущение, что впереди еще целая лекция.

– Дай мне просто обрисовать тебе, насколько он идеален.

– Под «ним» ты подразумеваешь его пенис?

Слоан не обращает на меня внимания.

– Он великолепен. Это – божий дар. И он без ума от тебя. А еще он скоро уезжает.

– А значит?..

– А значит, никакой эмоциональной привязанности! Это же твое любимое, помнишь?

Я неохотно признаю, что отсутствие эмоциональной привязанности – галочка в графе «за».

– А еще это снимет с тебя ужасное ледяное заклятие. Или даже поможет двигаться дальше. Воспринимай это как терапию.

– Терапию?

– Для твоей вагины.

– О господи.

– Я лишь хочу сказать, что не вижу никаких минусов.

Увидела бы, расскажи я ей незначительные детали типа того, что он купил дом за наличные ради отмыва денег и крайне неопределенно ответил на вопрос, стоит ли мне его бояться.

С другой стороны, он бы, наверное, еще больше ей понравился. Судя по тому, что Слоан рассказала мне сегодня про Ставроса, его работа компьютерщика кажется прикрытием для настоящего бизнеса, а именно торговли оружием. Никому не нужно столько паспортов и грузовых самолетов.

– Мне просто кажется… Я ничего не знаю о нем. А вдруг он преступник?

– А ты что, баллотируешься в губернаторы? Что такого, если он преступник? Ты не замуж за него собираешься, ты просто попрыгаешь несколько дней на его члене, а потом он исчезнет. Не надо все так усложнять.

– А вдруг у него ЗПП?

Она тяжело и выразительно вздыхает.

– Слышала о такой новомодной штуке – презерватив? Детишки из-за них просто с ума посходили!

– С презервативом все равно можно заразиться.

– Ладно. Я сдаюсь. Наслаждайся своим целибатом. Пусть другие упиваются многообразием сексуальной жизни с самыми неподходящими партнерами как нормальные люди.

Какое-то время мы молчим, но тут Слоан говорит:

– О. Я поняла. Ты боишься не того, что у вас не возникнет эмоциональной привязанности, ты боишься… что она возникнет.

Я уже открываю рот, чтобы удариться в пламенные возражения, но вместо этого серьезно задумываюсь.

– Он первый мужчина, вызвавший у меня подобную реакцию со времен Дэвида. Остальные парни, с которыми я встречалась, были скорее как братья. То есть я считала их милыми и мне нравилось проводить с ними время, но не более. Тусоваться с любым из них мне доставляло такое же удовольствие, как сидеть дома с Моджо. И у меня точно не возникало желания с ними спать. С ними просто было… спокойно. Но Кейдж как будто разогнал мою эндокринную систему до максимума. Тогда, на парковке, казалось, что ко мне подключили электроды и заряжают током, как чудовище Франкенштейна. И это при том, что я его едва знаю.

– Ты не влюбишься в него, если вы пару-тройку раз переспите.

– Ты уверена? Потому что именно такие отвратительные вещи со мной обычно и случаются.

– А-а-а! Ты сама-то себя слышишь?

– Я просто говорю.

– А я просто говорю, что нельзя всю оставшуюся жизнь бояться того, что может произойти! Ну и что, если у тебя проснутся к нему чувства после секса? Что такого? Он вернется к своей жизни, ты – к своей, и ничего не изменится, только у тебя останутся приятные воспоминания и приятно ноющая вагина. Ничто не ранит тебя сильнее, чем то, что уже случилось. Ты пережила худшее из того, что только можно представить. Время снова начать жить. Хочешь, чтобы через двадцать лет мы вели такие же разговоры?

Мы обе тяжело дышим, пока я не отвечаю:

– Нет.

Слоан горестно выдыхает.

– Ладно. Я сейчас кое-что скажу. Будет неприятно.

– Неприятнее того, что ты уже наговорила?

– Дэвид умер, Нат. Он мертв.

Эта фраза во всей своей окончательности повисает в воздухе. У меня внутри что-то сжимается, и я изо всех сил пытаюсь не расплакаться.

Ее голос смягчается.

– Вряд ли есть другое объяснение. Он не мог сознательно тебя бросить, Нат, потому что любил до безумия. Его не похитили инопланетяне и не обработали сектанты. Он поехал на велосипеде в горы и погиб. Сорвался и упал в ущелье. Вот и все.

Мой голос ломается, когда я отвечаю:

– Он был отличным спортсменом. Маршрут знал как свои пять пальцев. Он ездил там миллион раз. Погода была идеальная…

– И все это не уберегает от несчастных случаев, – тихо говорит Слоан. – Дэвид оставил дома кошелек и ключи. Он не ушел навсегда и не пытался исчезнуть. Деньги на его банковском счету остались нетронуты. Как и на кредитках. Ты же знаешь, что полиция не нашла никаких признаков преступления или левых схем. Мне очень жаль, детка, и я тебя очень люблю, но Дэвид не вернется. Хотя ему бы ужасно не понравилось то, что ты творишь с собой.

Я сдаюсь под натиском подступающих слез. Они беззвучно скользят по моим щекам, оставляя обжигающие следы, и капают с подбородка на рубашку.

Даже не буду вытирать их с лица – кто меня видит, кроме собаки?

Я закрываю глаза и шепчу:

– Я все еще слышу его голос. Все еще чувствую его прикосновения. Все еще отчетливо помню его улыбку, когда он поехал кататься в горы перед репетицией свадебного ужина. Мне кажется… – Я вздыхаю, и у меня колет в груди. – Мне кажется, будто он еще здесь. Как я смогу быть с кем-то другим, если это ощущается как измена?

Слоан сочувственно протягивает:

– Ох, милая…

– Я понимаю, это глупо.

– Это не глупо. Это благородно, романтично, но, к сожалению, абсолютно неоправданно. Это память о Дэвиде ты, как тебе кажется, предашь, а не самого Дэвида. Мы обе знаем, что он хотел только одного: чтобы ты была счастлива. А такого он тебе точно бы не пожелал. Ты гораздо больше почтишь его память, став счастливой, а не застряв на одном месте.

У меня дрожит нижняя губа. Голос ломается.

– Черт возьми. Почему ты всегда должна быть права?

А потом я окончательно срываюсь и начинаю всхлипывать.

– Я еду. Буду в десять.

– Нет! Пожалуйста, не надо. Я должна… – Попытка вздохнуть приводит лишь к серии прерывистых всхлипываний. – Должна двигаться дальше, и в том числе это означает, что мне надо перестать воспринимать тебя как животину для эмоциональной поддержки.

– Могла бы сказать просто «жилетку», – сухо реагирует Слоан.

– Нет, это не передает смысл. К тому же мне нравится представлять тебя большой зеленой игуаной, которую я беру с собой в самолеты.

– Игуаной? Я чертова рептилия? Почему я не могу быть маленьким милым песиком?

– Либо она, либо сиамская кошка. Я решила, что ты выберешь игуану.

Посмеиваясь, подруга отвечает:

– По крайней мере, ты не растеряла чувство юмора.

Я вытираю нос рукавом рубашки и шумно вздыхаю.

– Спасибо, Сло. Мне ужасно не понравилось то, что ты сейчас сказала, но спасибо. Ты – единственная, кто не ходит вокруг меня на цыпочках, будто я стеклянная.

– Ты моя лучшая подруга. Я люблю тебя больше, чем некоторых членов семьи. И любую суку за тебя порву. Не забывай об этом.

Я не могу удержаться от смеха.

– Теперь мы можем повесить трубку? – спрашивает она.

– Да, – говорю я, посмеиваясь. – Можем.

– И ты сейчас пойдешь стучаться в соседнюю дверь, чтобы оторваться с этим достойнейшим представителем мужского рода?

– Нет, но моя вагина благодарит тебя за беспокойство.

– Ладно, только не жалуйся, если у следующего твоего ухажера будут генитальные бородавки и убийственный запах изо рта.

– Спасибо за твою веру в меня.

– Пожалуйста. Созвонимся завтра?

– Ага. До скорого.

– Можешь еще позвонить, если вдруг случайно соскользнешь и упадешь с огромного чле…

– Пока!

Я с улыбкой вешаю трубку. Только со Слоан можно перейти с рыданий на смех за какую-то минуту.

Встретить ее было удачей. И у меня есть тревожное подозрение, что за все эти годы Слоан стала для меня чем-то большим, чем просто лучшей подружкой и плечом, в которое можно поплакаться. Она спасла мою жизнь.

Звонок в дверь отвлекает меня от этих мыслей. Я хватаю коробку салфеток со столика, вытираю нос, приглаживаю волосы и пытаюсь прикинуться нормально функционирующим взрослым человеком.

Я подхожу к двери, смотрю через глазок и вижу на пороге молодого незнакомого парня с белым конвертом в руках.

Когда я открываю дверь, он спрашивает:

– Натали Питерсон?

– Да, это я.

– Здравствуйте, я Джош Харрис. Мой отец владеет апартаментами «Торнвуд» в Лейкшоре.

Я замираю и перестаю дышать. Кровь леденеет.