Я посмотрела на темно-синий пол, на свои старые кроссовки. Раздумывала, стоит ли отвечать, ведь я даже не знала эту девушку. Однако самая закрытая часть моего сердца дала согласие.

– Я сюда уже приезжала когда-то. В детстве, с родителями.

Мне тогда было шесть лет. В тот день я потерялась, но все равно сохранила о городе счастливые воспоминания. Я помнила очень мало, в основном маму, которая улыбалась так радостно, как никогда прежде.

Мама была тогда счастлива. И этого хватило, чтобы дать мне надежду, в которой я нуждалась.

Когда мы с Руби в очередной раз повернули за угол и я посмотрела вперед, то поняла, что мы снова у входа. Из распахнутых дверей зала доносились музыка и говор посетителей. Стойка с противоположной стороны как будто обозначала собой границу темного коридора, теперь пустого, без людей.

Я замерла. На полу у стойки лежали мои вещи: чемодан, пальто и сверху шарф. Возвышаясь над зеркальной поверхностью стойки, скрестив ноги и медленно раскачивая в воздухе туфлей, мне улыбалась уже знакомая девушка.

– Ты уволена.

Эти два слова эхом отдались у меня в ушах, в голову лавиной хлынули сумбурные мысли. Не менее потрясенная Руби посмотрела на девушку, открыв рот.

– Как?

– Зора у себя наверху разбушевалась. Кричала, мол, ты знала, что делаешь. – Ухмыльнувшись, девушка крутанулась на стуле, развернувшись ко мне спиной. – Ты уволена.

Я переваривала эту информацию, застыв на месте, в то время как Руби рядом со мной возмущалась все тише и тише, сдаваясь перед очевидностью.

Справедливости ради приходилось признать, что Зора предупреждала, какие последствия будут после первой же оплошности…

– Я хочу с ней поговорить, – глухим голосом сказала я, наотрез отказываясь принимать происходящее, но девушка цокнула языком.

– Она не хочет тебя видеть. Вот послушай.

Девушка нажала кнопку небольшого переговорного устройства за стойкой, и оно повторило последний полученный приказ: «Кристин, собери вещи девушки».

Я слушала эти несколько слов с колотящимся сердцем, которое медленно опускалось куда-то вниз. «Нет!» – в панике думала я. От отчаяния сдавило горло. Девушка пожала плечами с притворным безразличием.

– Или ты думала, что после такого она позволит тебе остаться?..

Я сжала кулаки и обернулась, готовая подняться по лестнице, но она меня остановила:

– О, тебе лучше к ней не подниматься. Там у нее Андрас.

Я обернулась в замешательстве. Кто?

– Молодой человек, которого ты ударила. – Ее блестящие глаза скользнули по Руби, прежде чем вернуться ко мне. – Нет надобности говорить тебе, кто он, не так ли?

– Кристин, прекрати, – попыталась приструнить девушку Руби, но это не возымело действия. Та поморщилась и махнула рукой.

– Ой, Руби, да ладно! Если ты так за нее переживаешь, можешь проводить ее на улицу.

Онемевшая от такого хамства, Руби совсем сникла. Она явно хотела что-то сказать, но перепалка с коллегой ничего не изменила бы. Когда Руби повернулась ко мне, мне не хватило смелости ответить на ее взгляд. Мозг пульсировал, задетая гордость саднила. Слабые ростки надежды, которые я начала взращивать в стенах этого клуба, только что превратились в пыль. Все было кончено! Я надела пальто.

– Мирея…

– Все уже неважно, – сразу сказала я, игнорируя жжение в груди.

Я не хотела слышать сочувственных слов. Я вообще ничего не хотела слышать. Мне и без того больно.

– Если я могу что-нибудь сделать для тебя, то…

Я подняла чемодан, со всей силой стиснув ручку. Я даже не поработала, не попробовала себя в деле. Как обычно, жизнь захлопнула дверь перед моим носом, прежде чем я успела что-то сделать. Вообще-то мне давно следовало к этому привыкнуть, но всякий раз это так же больно, как и в первый.

Я опустила глаза в пол, чувствуя, что Руби с грустью смотрит на меня, не зная, что сказать.

– Удачи! – пожелала я ей, прежде чем закрыть рот шарфом.

Даже не взглянув на нее, я развернулась и пошла прочь. Снаружи меня приветствовала ночь. Ночь и холод, леденящий сердце. Я опять ошиблась – никакого чуда со мной не произошло.

Кенсингтон располагался на северо-востоке Филадельфии, в бывшем промышленном районе.

Однажды в газете я наткнулась на фотографии этой разрушенной временем части города.

Глядя на заброшенные улицы и наркоманов, лежавших под железнодорожными мостами, я подумала, что надо успеть выкинуть газету до того, как проснется мама.

К моменту, когда я доплелась до хостела, холод уже пробрал меня до костей. Губы потрескались, щеки потеряли чувствительность, и я не могла пошевелить пальцами правой руки – они намертво застыли вокруг ручки чемодана.

Но самой тяжелой ношей была моя удрученная душа.

Придется начинать все заново, думала я. Снова искать работу, вымаливать возможность, на рассвете ломать пальцы о ставни магазинов, прося открыть. Сколько дней и времени я на это потрачу?.. А как раз времени у меня и не было.

Когда я, поверженная, поднялась по трем ступенькам ко входу и случайно посмотрела в сторону, то увидела сидящую на тротуаре девушку с крашеными белыми волосами, ноги она держала в каком-то неудобном положении, вывернув их из-под себя. Молодая, но ее скулы покрыты темными пятнами, кожа на лице обвисла, как использованная тряпка. Ее пустые запавшие глаза наткнулись на меня в темноте, и я почувствовала, будто что-то перевернулось у меня в животе. Я нервно сглотнула и вошла.

Внутри обстановка оказалась еще хуже, чем я думала. Облицованные плиткой стены и тусклое освещение вели в большой коридор, вдоль которого располагалось несколько комнат, битком набитых людьми. Все кровати были заняты, в некоторых случаях двумя или более людьми – этим объяснялось большое количество спальных мешков на полу.

Я опять ошиблась в своих оценках: это не хостел, а ночлежка для бомжей. Вот почему стоимость была грошовой, а условия – экстремальными.

С самого начала мне следовало найти другую гостиницу, прислушаться к своему инстинкту, требующему гигиены и хотя бы минимальных удобств, но теперь думать об этом поздно, к тому же нервы на пределе, да я просто не могла заставить себя снова выйти на улицу. Тяжелая голова отказывалась думать, ноги просили пощады после длительной ходьбы. Я нашла место в углу у стены, среди людей, которые кашляли, сопели, храпели, в общем, пытались в эту холодную ночь набраться сил для нового трудного дня.

Чемодан я поставила перед собой как своего рода щит и старалась не обращать внимания на вонь, точнее, мечтала поскорее к ней принюхаться.

Воздух в комнате был спертый и удушливый, ударял в нос при каждом вздохе. Слабые лучи лунного света, пробивающиеся сквозь пыльные окна, освещали комнату, позволяя различить силуэты людей. Глаза постепенно привыкли к темноте.

Куртки, шапки и набитые рюкзаки были сложены тут и там, образуя настоящий лагерь, а несколько человек спали в обнимку со своими вещами, надеясь так уберечь их от воров.

Я огляделась и заметила маленького паренька, сидящего рядом с мужчиной, похожим на него.

Мальчику, наверное, было лет тринадцать. Привалившийся к стене отец, похоже, переборщил с веществами и пребывал в отключке.

Мы посмотрели друг другу в глаза, и что-то внутри меня запульсировало. Это нечто вибрировало, стучало, поворочалось в животе, а потом закричало и громко взорвалось.

Я вскочила, кого-то задев. Схватилась за ручку чемодана. Чертыхнулась пару раз, но все-таки добралась до коридора, нашла входную дверь и, тяжело дыша, вырвалась наружу.

От рвотных позывов свело внутренности. Я согнулась пополам и закашлялась на морозном воздухе. Сердце застряло в горле. Я стиснула зубы, зрение затуманилось. Сейчас я чувствовала себя совсем жалкой и уязвимой. Но я не умела сдаваться. Наверное, я тот человек, который на полной скорости сталкивается с жизнью, врезается в нее, ломает все кости, но не сдается.

Я не могла признать, что не в силах осуществить задуманное, ведь я не могла себе позволить его не осуществить. Тем не менее я сегодня проиграла очередную битву.

Обессиленная, я села на ледяную ступеньку. Придвинула к себе чемодан и прислонилась к металлическим перилам, чувствуя, как холод обжигает мое горло с каждым вздохом.

Я многое недооценила. Думала, что перееду в большой город, найду работу, как-нибудь добуду нужную сумму денег. Я не наивна, я строптива, упряма и глупа. Несчастная дурочка!

У меня есть небольшие сбережения. Но другое место для ночлега наверняка предложит больше комфорта, чем я могу себе позволить.

Совсем отчаявшись, я закрыла глаза. Я чувствовала себя уничтоженной. Правильнее вернуться в комнату, но сама мысль об этом вызывала у меня тошноту. И вообще, я уже слишком замерзла, чтобы подняться.

Реальность начала ускользать от меня. Усталость постепенно завладела мышцами и потянула меня за собой куда-то вниз, обрушившись всей своей тяжестью.

Сердце замедлилось, его удары едва ощущались. Холод теперь был повсюду и нигде.

В какой-то момент почувствовала чье-то прикосновение к щеке, а потом к руке, ресницам, губам и ко лбу.

Шел снег? Да, это наверняка были хлопья снега…

В какой-то момент лицо настолько онемело, что я больше не чувствовала снежинок. Тем лучше. По крайней мере, я перестала чувствовать и холод.

Так, минутку… о чем я думала? Ах да, снег. Я любила снег, и маме он тоже нравился. Она сейчас под ним танцевала бы.

Интересно, он еще падает?.. Хотя это не имеет значения, я все равно его больше не чувствую. Я больше ничего не чувствую… что совершенно нормально. Сейчас не нужно об этом думать…

– Эй!

Мне просто хотелось спать. Просто спать…

– Просыпайся, глупая девчонка! Пойдем!

Мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, что меня трясут. Это происходит наяву? Я не была уверена…

– Не смей замерзать! А ну просыпайся!

Меня энергично трясли чьи-то руки, звучал чей-то сердитый голос. Голова снова отяжелела: теплое дыхание щекотало мою щеку, и только тогда я нашла в себе силы разлепить веки. Расплывчатый силуэт перед глазами медленно собирался в четкую фигуру, которая в ночи казалась очередным миражом.

На меня пристально смотрела молодая женщина, укрытая от снега темным зонтом, им она пыталась закрыть и меня. Белая шляпа и густой мех в тон придавали ей серафический, почти сказочный вид. Я глядела на нее сквозь облачка выдыхаемого пара, не совсем уверенная, что это не сон.

– З-Зора?..

Она смотрела прямо мне в глаза.

– Давай вставай уже!

Она наклонилась, помогая мне подняться. Внезапно я поняла, что не смогу встать: мышцы одеревенели, рефлексы замедлились. Когда Зора подошла и просунула руку мне под мышку, я почувствовала на лице синтетический мех ее белой шубки, мягкий и очень теплый.

Она поддержала меня, сжимая в другой руке зонтик, потом взяла мой чемодан, после чего мы пошли к черному лимузину с работающим двигателем.

С водительского сиденья на меня смотрело квадратное лицо Сергея. Зора усадила меня сзади. Почувствовав тепло салона и подогретое сиденье, я шумно вздохнула.

Зора села рядом со мной и быстро захлопнула дверцу. Затем вскинула голову и, встретив взгляд мужчины, решительно кивнула ему.

– Поехали!

Я не почувствовала, как машина тронулась. По телу медленно расползалось тепло, и вокруг меня все погасло. Прежде чем я успела это осознать, силы покинули меня, и я погрузилась во тьму.

Мои щеки потеплели. Что-то давило на меня, окутывая мягким коконом. Я несколько раз соскальзывала в сон, прежде чем согласилась выйти из уютного и гостеприимного тепла.

Когда я открыла глаза, луч солнечного света ласкал мое лицо.

Поморгав, я начала осматриваться и поняла, что лежу на вытянутом кресле с изящными изгибами, обитом розовым бархатом, – что-то вроде старинной кушетки. Стоявший рядом со мной красивый золотистый радиатор распространял восхитительное тепло, что делало обстановку комфортной и успокаивающей. Я была в кабинете Зоры.