Грейсон отвлекается от телефона и бросает на меня сердитый взгляд. У нас есть вращающиеся кожаные офисные стулья, но мы в них не помещаемся. Грейсон всего на дюйм ниже меня, но у него такое же крепкое, мускулистое телосложение. Он себе не изменяет и вечно стрижет песочные волосы в стиле баз-кат. Полагаю, от старых привычек, возникших за время служения в морской пехоте, избавиться не так просто. Хотя откуда мне об этом знать. Он, мать его, не распространяется о своих армейских буднях. Я много лет пытался вытянуть из него хоть какую-то информацию, но он замыкается в себе и уходит от вопросов. Похоже, он просто не хочет об этом говорить. Я точно знаю, что у его молчания есть причина, но мы с Лукой решили не донимать его. Грейсон, в свою очередь, в курсе о моих связях с мафией. Черт подери, он дружит с Лукой, так что вряд ли такую деталь возможно сохранить в тайне.

Вероятно, поэтому мы похожи на братьев. Мы понимаем боль друг друга, но не бередим раны. Мы не обязаны вправлять друг другу мозги, нам достаточно время от времени быть друг для друга грушами для битья.

– Слышал, ты на выходных повеселился с Данте, – ухмыляется Грейсон.

– Теперь ты вряд ли его услышишь, – посмеиваясь, говорю я.

– Ты больной ублюдок, Кел. Еще слыхал, что он взорвал унитаз, когда решил сходить в туалет. – Лучше бы ты сказал мне то, чего я не знаю. – Тренируешься сегодня?

– А на кой хрен мне еще сюда приходить? У нас через два месяца важный бой. Не забыл? – издеваюсь я.

– Ой, иди ты, конечно, помню. Просто ты никогда не удостаиваешь это место своим присутствием по понедельникам. Хотя женская группа по боксу будет не против полюбоваться на тебя, – подмигивает он.

Поясню, Грейсон – настоящий дамский угодник. Стоит нам куда-нибудь выбраться, и он не упускает возможности улыбнуться кому-нибудь и бросить несколько слащавых фраз, вызывая у меня испанский стыд. Я еще ни разу не видел его с одной и той же женщиной больше одного раза.

Однако он умеет умасливать женщин.

Я же не флиртую. Не ухаживаю и, разумеется, не веду светских бесед, занимаясь сексом. Однако вполне представляю, как Грейсон кого-то трахает и шепчет им всякие милые пустяки. Я подобным не занимаюсь. Точнее, так было до нее, а ведь я едва ее вкусил.

И именно из-за нее я тренируюсь в понедельник.

Обычно по понедельникам у меня хватает своих дел: заняться промо, подготовить клуб, выполнить поручения Луки. Но сейчас мой мозг неспособен сосредоточиться ни на чем, кроме нее. Поэтому я решил заняться тем, что у меня получается лучше всего.

Выбивать из людей дерьмо, чтобы заглушить чувства.

Нужен ли мне психотерапевт? Мать его, наверняка. Но пока помогает и мой метод.

Всего через два месяца я смогу думать только о боксе и «Конечной зоне». Никаких поручений от Луки, никакой необходимости постоянно быть начеку.

Обмотав руки и надев перчатки, выхожу на ринг. На матах куча дамочек средних лет, бьющих кулаками воздух. Я и забыл, что в дневное время суток мой тренажерный зал – гребаный клуб мамаш.

Грейсон выходит на ринг в боксерском шлеме.

– Боишься, что я тебя нокаутирую, слабак? Сними гребаный шлем! – кричу я на весь ринг.

– Не-а, не стану я его снимать. У тебя сегодня странное настроение, а мне на этом милом личике только синяков не хватало, – поддразнивает он.

Добежав до центра ринга, я провожу первую серию ударов по лапам. Грейсон резко выбрасывает их в мою сторону, а я ухожу влево, вправо, влево и уклоняюсь. Мы тренируемся, пока мои легкие не начинают гореть, пот не заливает глаза, а жилет не промокает насквозь.

Как только я вхожу в раж, весь мир уходит на задний план. Это прекрасно.

В голове становится пусто, и перед собой я вижу только противника; на самом деле это опасная ситуация.

Силы моего удара хватит, чтобы убить. Если разум отключится, ничто не остановит дьявольщину, льющуюся по моим венам.

Я на секунду останавливаюсь, намереваясь перевести дыхание, и осознаю, что в зале царит мертвая тишина. Я гляжу на группу мамочек и понимаю, что все они смотрят на меня с открытыми ртами, но избегают моего взгляда. Они оцепенели. Их страх почти осязаем.

Откуда-то издалека до меня доносится голос Грейсона:

– Келлер! Келлер, черт возьми, прекрати сейчас же! – орет он рядом.

Твою мать.

Срываю с себя жилет и прилипшую к телу из-за пота футболку и вытираю ею лоб, пытаясь выровнять дыхание. Не обращая внимания на напарника, ныряю под канаты и устремляюсь в душевую.

Если он способен кричать на меня, значит, я точно его не убил. Черт. А ведь мог.

Приняв холодный душ и одевшись, возвращаюсь к Грейсону, который теперь и сам молотит боксерскую грушу. Похоже, я здорово его разозлил.

– Грейс! – привлекаю я его внимание.

Отодвинув грушу в сторону, он подходит ко мне.

– Какого черта там произошло, Келлер? – спрашивает он, указывая на ринг. – Ты полностью отстранился. Это охренеть как опасно. Во время боя ты должен думать головой, иначе кого-нибудь убьешь, – выплевывает он, в отчаянии потирая лицо руками. – Иди домой и разберись в том, что тебя гложет. Господи, да хоть трахни кого-нибудь. Тебе нельзя терять самообладание. Боксер без крепкой психики ничто. Не забывай об этом. – Повернувшись ко мне спиной, он продолжает наносить удары. Думаю, на ее месте он представляет меня.

Следующие несколько дней я тренируюсь как безумный, при этом стараясь не нарываться на Грейсона. Нам нужно остыть.

Всякий раз, когда не удается сосредоточиться на тренировках, я мысленно возвращаюсь к Сиенне. Интересно, думала ли она обо мне? Хотела ли написать? Снится ли ей каждую ночь, как я ее трахаю, или такие сны посещают только меня?

Это ненормально, я на грани одержимости.

Я нашел ее в соцсетях. Ничего не мог с собой поделать. Думал, если просто увижу ее, то смогу охладить свой пыл, но не помогло. Закончилось тем, что я был крайне возбужден, вспоминая о ее фотографиях, которые она выкладывала на своей странице.

Нужно выбросить эту женщину из головы, пока не стало слишком поздно.

Глава 8
Сиенна

Понедельник наступает быстрее, чем хотелось бы. Не успеваю я опомниться, как оказываюсь в шумной нью-йоркской пробке в час пик. Лондон тоже считается оживленным городом, но он не идет ни в какое сравнение с переполненными улицами Нью-Йорка. Никогда не привыкну к этому хаосу.

Я поднимаюсь по ступенькам метро навстречу ясному, сияющему солнцу и направляюсь в кофейню напротив офиса. Воздух, однако, кажется чуть морозным, и эта погода идеально походит для того, чтобы надеть облегающий черный джемпер с высоким воротом и заправить его в юбку-карандаш. Так мне удается скрыть синяки и ссадины, которые ранее заметила на руке. Я инстинктивно потираю воспаленные участки тела. По крайней мере, гематомы, еще в субботу утром напоминавшие яркие гневные отметины, начали заживать и утратили свои жуткие краски. Просто незабываемый подарок на день рождения. А высокое горло джемпера скрывает следы от укусов на шее – первобытное клеймо Келлера.

Ожидая, пока мне нальют флэт уайт, открываю переписку с Келлером, чтобы отправить утреннее сообщение, и замираю над символами. Он ничего не писал с тех пор, как уехал в субботу утром, и я решаю не навязываться, но все равно не могу избавиться от мыслей об этом мужчине.

Может, мне просто хочется секса.

Все выходные мы с Мэдди валялись на диване, смотрели «Нетфликс» и поедали попкорн. Все прошло хорошо, я нормально себя чувствовала. В субботу был мой день рождения. Мама даже не отправила свои ежегодные пьяные сообщения, в которых жаловалась на то, что я разрушила ее жизнь своим появлением на свет. Не скажу, что скучаю по ним.

Мэдди в курсе, как я отношусь к празднованию день в день, поэтому мы устроили скромный праздник, насладившись небольшим тортом и парой бокалов вина. Она в шутку купила мне чертов свисток для защиты от насильников и перцовый баллончик на случай, если вдруг объявится Джейми, а у меня не будет возможности ударить его по яйцам. Мэдди никогда не разочаровывает и умеет подшутить над любыми серьезными событиями. И справедливости ради, она правда меня рассмешила.

Она, любопытная проныра, все пыталась выяснить, чем мы занимались с Келлером. Я посвятила ее в кое-какие подробности, чтобы прекратить поток вопросов, но о многом предпочла не распространяться.

– Флэт уайт для Сиенны, – кричит бариста-блондинка, отвлекая меня от телефона. Я улыбаюсь ей, забираю свой утренний энергетический допинг и направляюсь в Крайслер-билдинг, по дороге попивая кофе. Под каблуками хрустят рассыпанные по тротуару янтарные листья. На входе в вестибюль прохладный ветер сталкивается с теплым, и волосы падают мне на лицо.

У стойки администрации никого нет. Черт возьми, я опоздала? Смотрю на часы – без десяти восемь. Я пришла на десять минут раньше, фух. Быстро улыбнувшись Харриет, жизнерадостной рыжеволосой секретарше, что-то бормочущей по телефону, шагаю к лестнице. Отдел семейного права всего лишь на пятом этаже, так что я не против подняться пешком, только бы не пользоваться лифтом.

Преодолевая не такое большое количество пролетов, умудряюсь запыхаться. Прохожу в офис по ключ-карте, добираюсь до своего стола и плюхаюсь на вращающийся стул.

– Доброе утро, моя прелесть, – здоровается Дэвид с улыбкой, от которой в уголках его глаз появляются морщинки.

– Доброе утро, Дэвид. Вижу, у тебя новая прическа, – отвечаю я, улыбаясь в ответ.

Дэвид быстро стал моим лучшим другом на работе, а впоследствии и за пределами офиса. Четыре года назад он в первый же день взял меня под свое крыло. В какой-то момент наш босс Алан запретил нам сидеть рядом, потому что мы слишком шумели и отвлекали друг друга.

Мы были неисправимы. И галдели, словно соседи в горящем доме.

Не поймите неправильно. Дэвид – очень привлекательный мужчина, это заметит любая зрячая женщина. Высокий и мускулистый, его изумрудные глаза завораживают, а улыбка сводит с ума. Но он не Келлер.

Мы пытались перейти на следующий этап.

Пару лет назад одним вечером мы решили как следует надраться, – еще и просекко, на минуточку! – и Мэдди предложила нам поцеловаться. У меня нет брата, но ощущение было такое, словно я целовала родственника.

Казалось, что все не так.

И мы договорились никогда это не обсуждать. Мы хотя бы дали друг другу шанс.

И ведь из нас получилась бы отличная пара.

Сидящий за соседним столом Дэвид кашляет, чтобы привлечь мое внимание, и пододвигает ко мне кружку с дымящимся кофе. Боже, как мне сегодня нужен кофеин!

– О-о-о, какой вкус ты взял мне сегодня? – Дэвид никогда не берет мне один и тот же кофе. Он знает, что мне нравится, как он говорит, «приторно-сладкий», и не одобряет мой выбор.

– Ну, поскольку скоро Рождество, у меня не осталось иного выбора, кроме как взять тебе на пробу имбирный латте.

– Боже мой, спасибо, – с чувством благодарю я и посылаю ему воздушный поцелуй. Хватаю кружку обеими руками, и первый же глоток горячего напитка согревает меня изнутри, а по воздуху разлетается аромат корицы.

Ерзая на стуле, он не сводит с меня пристального взгляда.

– Мэдди писала мне на выходных, – начинает он тихо. – Ты в порядке? Я слышал о стычке с Джейми. Ты должна была сообщить мне, Си, ты же знаешь, я бы с удовольствием врезал ему по морде. – Его голос выдает беспокойство.

Дэвид ненавидит Джейми, и это не секрет.

Их история уходит корнями далеко в прошлое. Они вместе работали в юридической фирме отца Джейми, пока Джейми не увел повышение Дэвида у него из-под носа.

– Я так жалею, что вас познакомил. Черт, мне очень жаль, что он так поступил. Я бы убил этого придурка за то, что он прикоснулся к тебе, Си, – признается он, накрывая мою руку своей.

– Все хорошо, правда. Я в порядке, просто немного потрясена. И, в основном, мне стыдно. Я даже не узнаю человека, которым он стал. В пятницу в клубе он смотрел на меня с такой ненавистью, с такой злостью, что я скорее изумилась, – сбивчиво объясняю я. – Ты что-нибудь знаешь? Почему он так одержим попытками вернуть меня? Он же изменял мне, а значит, не так уж сильно и любил.

– Я поспрашиваю, Си. Но подозреваю, что его небольшие проблемы с наркотиками серьезнее, чем мы считали. Он коварный придурок. Просто будь осторожна.

– Да, папуля, – передразниваю я его, приподнимая бровь.

Он откидывает голову назад и хохочет.

– Господи, Си, ты сейчас назвала меня папулей?

– Вы оба! День только начался. А ну заткнитесь и приступайте к работе. Не заставляйте рассаживать вас по разным концам офиса. Снова. – Алан стоит в дверях своего кабинета и укоризненно тычет в нас пальцем.