Я вбиваю пароль, чтобы разблокировать телефон, и кладу мобильный ему в руку. Он быстро набирает какой-то текст, и раздается звуковой сигнал.

Он возвращает телефон.

– У тебя есть мой номер, принцесса. Если что-нибудь понадобится, позвони. Например, если Джейми будет дышать одним с тобой воздухом. – И через секунду добавляет: – Пожалуйста.

Пытаясь скрыть улыбку, отвечаю:

– Хорошо, Келлер. Спасибо.

Не знаю, что нашло на Джейми, но сегодня он меня напугал по-настоящему. Он вел себя как сумасшедший и помешанный. Обычно он спокойный и собранный.

И тогда я вспоминаю, что мужчина, который сидит рядом и извиняется, за ночь трижды спасал мою задницу. Я обхватываю его щеки, притягиваю к себе и быстро чмокаю, желая таким образом сказать «спасибо» и «до свидания».

Я понимаю, что больше ничего не будет.

Затем отстраняюсь и хватаюсь за дверную ручку. Однако Келлер оказывается быстрее. Он разворачивает меня к себе и прижимается своими губами к моим, запуская руки в волосы. Он углубляет поцелуй, я со стоном впускаю его язык, и наши зубы соприкасаются. Мы, как два изголодавшихся зверя, царапаем и терзаем друг друга.

Все испытанные мной за этот день эмоции выливаются в этом поцелуе.

Келлер разрывает наш контакт, и я осознаю, что мои губы распухли, а дыхание перехватило.

– Твою мать, Сиенна. Нам нужно сделать паузу. Я должен ехать, – выдавливает он, тяжело дыша, а я ловлю выдыхаемый им воздух, поскольку его рот все еще в нескольких дюймах от моего.

Окна в «Астоне» запотевают, и машину наполняет запах чистого желания. Я стараюсь изобразить хмурое выражение, но у меня ничего не выходит, и в конце концов я начинаю смеяться.

– Ладно, полагаю, мы скоро пообщаемся? – бормочу я с тоской в голосе.

– Скорее, чем ты думаешь, детка. – Он подмигивает мне и наклоняется открыть дверь. Боже, когда он трется об меня всем телом, так и хочется запрыгнуть к нему на колени. – Поверь, если бы у меня не было дел, я бы отнес тебя в твою квартиру и заставил выкрикивать мое имя, вынуждая забыть о существовании других мужчин, бывших до меня, – шепчет он мне на ухо, отчего у меня по спине бегут мурашки.

Боже, как бы я этого хотела.

Я выскальзываю из машины и иду домой, оборачиваясь на ходу, чтобы помахать ему. Преодолеваю пять лестничных пролетов до нашей с Мэдди студии, запыхавшись на последнем этаже. Отпираю дверь, бросаю ключи на столик и, наконец-то, снимаю у порога туфли. Че-е-ерт, как же хорошо.

По коридору направляюсь к гостиной, поднимаю деревянные жалюзи и смотрю на дорогу, на которой Келлер высадил меня несколько минут назад. Он все еще внизу. Даже здесь чувствую его пристальный взгляд. Тут, привлекая мое внимание, пиликает телефон, и я бегу к нему.

БОГ СЕКСА КЕЛЛЕР:

Иди спать, принцесса, сладких тебе снов, целую.

Я быстро набираю ответ, хихикая над тем, как он записал себя в моих контактах.

Я:

Сладких, бог секса, еще раз спасибо за все. Надеюсь, этой спокойной ночью тебе приснюсь я. Целую.

Он отвечает незамедлительно.

БОГ СЕКСА КЕЛЛЕР:

Если дело касается тебя, о спокойных ночах нет и речи, принцесса *подмигивающий смайл* А теперь спать, целую.

Я коротко пишу Мэдди, что уже дома. Затем расстегиваю молнию на платье, бросаю его на пол и падаю на кровать, хватаю ближайшую подушку, стискиваю ее и, засыпая, думаю о Келлере.

Глава 7
Келлер

Покинув Сиенну, я поехал прямиком в ресторан Данте в Бруклине, «У Рико». Скажем так, он, мать его, еще не скоро захочет высказывать свое мнение. Примерно до конца его жизни.

Лука хотел, чтобы я передал клану послание, и я выполнил его поручение. Просто Данте не повезло подвернуться под руку, когда во мне кипела ярость, которую было необходимо выплеснуть. Но выплеснуть ее я хотел на Джейми.

Толкаю деревянную дверь ресторана, и под пальцами осыпается красная краска. Болтовня на итальянском и смех тут же стихают. Данте и четверо пожилых мужчин сидят в центре ресторана за круглым деревянным столом. На нем разбросаны игральные карты и доллары. Сигарный дым заполняет пространство плотной пеленой, и когда я резко вдыхаю, ядовитые химикаты обжигают горло. Не говоря ни слова, подхожу к столу и выдвигаю белый складной металлический стул. Он со скрипом скользит по неровному полу, я разворачиваю его спинкой к столу и устраиваюсь перед игроками. Все взгляды устремлены на меня. Ни с чьих губ не слетает ни звука, и каждый выглядит так, словно увидел привидение. Я неторопливо вынимаю из пистолета магазин, и бронзовые пули одна за другой со звоном падают на сосновый стол. Звенящую тишину в пустом помещении нарушает лишь капающая в дальнем углу вода. Я швыряю теперь уже пустое оружие с такой силой, что пули отскакивают от деревянной поверхности, и замечаю, что никто даже не вздрагивает, ведь все слишком напуганы, чтобы хотя бы пошевелиться.

Они знают, зачем я здесь. Знают, кто я и кто меня послал.

Зажав пулю между большим и указательным пальцами, я молча поднимаю ее. Затем впечатываю ее Данте в грудь.

– Глотай, – приказываю я.

– Что? Нет. – Его голос дрожит.

– Повторяю в последний раз. Глотай, – мгновенно требую я.

Лучше ему меня сегодня не раздражать.

Он медленно забирает пулю из моих пальцев. Я чувствую, как его трясет. Его глаза широко распахнуты, в них читается мольба найти другой выход.

Что ж, обойдется.

Подняв пулю, он зажимает ее губами, а его кадык скачет вверх-вниз. Достаю из носка блестящий металлический нож и приставляю его к шее Данте слева, к сонной артерии. Легонько надавливаю, и лезвие рассекает верхний слой кожи, отчего из раны начинает медленно сочиться кровь.

Похоже, мои действия все же мотивируют его выполнить мою команду. Пуля оказывается у него во рту, и он ее глотает. Она начинает проходить по горлу, и его пробирает кашель.

Я прекращаю давить ножом на его шею. Его тело слегка расслабляется от облегчения.

Поднимаю еще одну пулю, вдавливаю ее ему в лицо, и он широко распахивает глаза.

– Еще одну.

Его так называемые друзья в ужасе наблюдают за происходящим.

На этот раз он быстрее хватает пулю и глотает ее, стараясь сдержать рвотный позыв, когда та скользит в его глотку.

– Хорошо. Теперь открой рот и высунь язык. – Он повинуется, но его челюсть подрагивает.

Перехватив в руке маленький, но смертоносный нож, я отнимаю кончик его языка. Ощущение такое, будто разрезаешь кусок хорошо прожаренного стейка. Из его рта по подбородку рекой течет кровь.

Я поднимаю крошечный кусочек мяса и подношу его к открытому рту Данте.

– Обещаю, это последний раз. Глотай.

Лука хотел, чтобы я передал послание. Думаю, задача выполнена. Витающий в воздухе страх кажется осязаемым.

Зажимая рот, он проглатывает кончик языка и забрызгивает кровью мой пиджак.

– А за это ты, мать твою, оплатишь химчистку, – цежу я с отвращением и бросаю испачканную одежду на залитый кровью пол. – Итак, ты в последний раз обсуждал дела Луки с Фальконе. Я ясно выражаюсь? Если мы услышим хоть намек на то, что ты ступил на их территорию, ты получишь пулю прямо между глаз.

Он отчаянно кивает в ответ, прикрывая рукой рот, из которого сочится кровь.

Домой я возвращаюсь уже с первыми яркими лучами солнца, ласкающими кроны деревьев Центрального парка. Окровавленная одежда отправляется в сумку, с ней я разберусь позже. Я иду принять ледяной душ, пытаясь выбросить из головы образ Сиенны, скачущей на моей руке.

Ни хрена не получается.

Остаток недели я тренируюсь с Грейсоном. Мне нужно занять руки, только бы не писать Сиенне. Боже, как же сильно я ее хочу.

Хочу обладать ею, заявить на нее права и наречь своей.

Хочу защищать ее и заботиться о ней.

И именно поэтому я не позволяю себе писать ей.

Не стоит втягивать ее в мои проблемы. Связываться со мной опасно. И с моим образом жизни заводить отношения с женщиной – значит проявить слабость. А этого я допустить не могу.

И меня это, черт возьми, злит. Кто она и почему имеет надо мной такую власть?

Воспоминание о том, как ее бывший прижал ее к стене, что-то всколыхнуло во мне, нечто совершенно чуждое. А когда я увидел, как она врезала ему по яйцам, я ощутил гордость. В ней явно горит огонь, она абсолютное совершенство, облеченное в изящную форму богини.

Нужно просто прекратить думать о ней. Уж если наркоманы способны резко завязать со своей пагубной привычкой, то перестать вспоминать о женщине, которую даже не трахал, не должно быть слишком сложно.

Поэтому остаток недели я не вылезаю из зала «Короли», тренируя каждую мышцу. Каждый прорабатываемый элемент позволяет отвлечься мне от мыслей.

«Короли» – это наш с Грейсоном тренажерный зал. Мы открыли его, когда Лука назначил Грейсона моим тренером. Он тогда только закончил служить в морской пехоте, а Лука умудрился заключить сделку, спасшую меня от тюрьмы, и тем самым вытащил меня с улицы.

С тех пор Грейсон помогает мне приводить себя в форму. Он не терпит нытья, и лишь его мне не так просто отправить на ринге в нокдаун.

Вероятно, пока я, будучи приемным, вечно дрался на улице, наши отношения с Лукой складывались не лучшим образом. Меня не интересовала дисциплина. Не говоря уже о том, чтобы меня наставлял парень меньше меня и всего на пять лет старше. Сейчас же, шесть лет спустя, я не могу жить без этого сварливого мерзавца. Ближе них с Лукой у меня никого нет, они – моя семья.

До моего боя за титул бесспорного чемпиона^[4] осталось всего два месяца. У меня уже есть три пояса, и дальше я держу курс на мировой титул от Всемирного боксерского совета^[5]. На моем пути стоит русская машина ростом шесть футов четыре дюйма^[6]. Он на дюйм ниже и чуть худощавее меня, поэтому способен наносить более стремительные удары и ему легче защищаться. Но мои козыри – это сила и мастерство. Исход боя в боксе на девяносто процентов зависит от ментальной установки. Стоит мне войти в раж, и меня не одолеть. Я непобедим, и это связано не только с удачей.

Этот бой важен не столько потому, что благодаря ему я стану бесспорным чемпионом по боксу. Он – ключ к моей свободе. К жизни вдали от мафии. Он может подарить мне возможность сосредоточиться исключительно на спорте и прожить остаток дней, не оглядываясь через плечо. Грейсон понимает, что поставлено на карту, и, черт возьми, он истязает меня тренировками.

Бросив спортивную сумку на скамью для жима лежа, я направляюсь в кабинет. И хотя стоило бы постучать, я не стану; это наш кабинет, а не только его. Рискну предположить, что в понедельник утром там точно никто не будет трахаться, но Грейсон непревзойденный плейбой, и ему чихать, какое время общественность считает приемлемым для занятий сексом.

Врываясь в дверь, я кричу:

– Тук-тук, ублюдок! – Черт, обожаю бесить этого здоровяка.