«Беда» в Милфорде означала одно из двух: либо задержка алиментов, либо нарушение дорожно-транспортных правил. Поскольку дело касалось Марион Шарп, вероятнее всего второе. Впрочем, это не важно, так как ни тем, ни другим «Блэр, Хэйуорд и Беннет» не заинтересовались бы. Он передаст ее Карли, способному пареньку на другом конце улицы, обожающему судебные дела. Ему приписывали способность вызволить дьявола из ада. («Вызволить! – воскликнул кто-то однажды вечером в пабе “Роза и корона”. – Ему и не такое по силам. Он может собрать кучу подписей в защиту старого грешника».)

– Если дело в машине…

– В машине? – переспросила она, будто силясь вспомнить, что это такое. – Ах, поняла. Нет. О нет, ничего такого! Дело куда более серьезное. Замешан Скотленд-Ярд.

– Скотленд-Ярд!

Для мирного провинциального адвоката и джентльмена, каковым был Роберт Блэр, Скотленд-Ярд казался не меньшей экзотикой, нежели Ксанаду, Голливуд или прыжки с парашютом. Как законопослушный гражданин, он хорошо ладил с местной полицией, чем и ограничивалась его связь с преступным миром. Его близость к Скотленд-Ярду исчерпывалась совместным времяпрепровождением на поле для гольфа с местным инспектором, добрым малым, который играл очень хорошо и порой, когда дело доходило до девятнадцатой лунки, позволял себе сболтнуть немного лишнего о работе.

– Я никого не убивала, если вас это беспокоит, – торопливо сообщил голос.

– Вопрос в другом: вас подозревают в убийстве? – Что бы она ни натворила, это явно дело для Карли. Он должен передать ее Карли.

– Нет, дело вовсе не в убийстве. Меня подозревают в похищении. Или в том, что я кого-то силой удерживала, уж не знаю. Не могу объяснить по телефону. В любом случае мне прямо сейчас нужно…

– Знаете, не думаю, что вам нужен именно я, – сказал Роберт. – Я почти ничего не знаю об уголовном праве. Моя контора не занимается подобными делами. Кто вам нужен, так это…

– Я не ищу адвоката по уголовным делам. Мне нужен друг. Кто-то, кто будет стоять рядом и следить, чтобы на меня не давили. То есть подсказывать, когда мне не следует отвечать, если я этого не хочу, и тому подобное. Для этого ведь не обязательно разбираться в уголовных делах?

– Да, но контора, которая обычно взаимодействует с полицией, принесла бы вам намного больше пользы. Контора, которая…

– Вы пытаетесь сказать, что вам это не интересно, не так ли?

– Нет, конечно, нет, – поспешил заверить ее Роберт. – Я действительно думаю, что было бы разумнее…

– Знаете, каково мне сейчас? – перебила она. – Я чувствую себя так, будто тону и не могу выбраться на берег, а вы, вместо того чтобы протянуть мне руку, указываете, что выбираться лучше на противоположный берег.

На мгновение повисла тишина.

– Напротив, – сказал Роберт, – я могу порекомендовать вам специалиста по спасению утопающих. Уверяю вас, он куда лучше меня, обыкновенного любителя. Бенджамин Карли знает о защите обвиняемых куда больше, чем любой другой в здешних краях, и…

– Кто? Этот ужасный маленький господин в полосатых костюмах? – Ее низкий голос резко повысился и надломился. Снова наступила тишина. – Прошу прощения, – овладев собой, нормальным голосом сказала она, – это было глупо. Но видите ли, я позвонила вам не потому, что считаю вас самым умным («Ах вот как», – подумал Роберт), а потому что я в беде и надеюсь получить совет от человека моего круга. А вы похожи на человека моего круга. Прошу вас, мистер Блэр, помогите. Вы мне нужны. У меня в доме люди из Скотленд-Ярда. Если вы решите, что не желаете в это вмешиваться, вы всегда сможете потом передать дело кому-нибудь другому, правда? Но возможно, тут и не во что вмешиваться. Если бы вы просто пришли и «встали на защиту моих интересов», или как это у вас называется, может, все решится само собой. Уверена, это какая-то ошибка. Пожалуйста, не могли бы вы сделать это для меня?

Роберт Блэр подумал, что в целом, конечно, мог бы. Он был слишком добр, чтобы отказывать в какой бы то ни было разумной просьбе. К тому же она оставляла ему лазейку, если дело окажется слишком мутным. В конце концов, он все-таки не хотел отправлять ее к Бену Карли. Пусть она и сморозила глупость про костюмы в полоску, он понимал ее взгляд на вещи. Если вы действительно что-то натворили и хотите избежать наказания, Карли, несомненно, ваш человек; но если вы попали в беду, запутались и ни в чем не повинны, грубоватые манеры Карли, вероятно, только сильнее навредят.

И все же, положив трубку, он пожалел, что не выглядит менее доступным – как Кельвин или Калибан, – чтобы незнакомки, угодив в неприятности, не бросались к нему в поисках защиты.

Направляясь к гаражу на Син-лейн, где он оставил машину, Роберт гадал, о каком «похищении» идет речь. Существует ли такое преступление в английском своде законов? И кого она могла бы пожелать похитить? Ребенка? Какого-нибудь ребенка, которого ожидало наследство? Несмотря на большой дом на Ларборо-роуд, складывалось впечатление, что денег у Шарпов очень мало. Или ребенка, с которым законные опекуны, по их мнению, обращались грубо? Возможно. У старухи и впрямь лицо фанатички, да и сама Марион Шарп выглядела человеком, готовым при случае пуститься в авантюру. Да, наверное, это просто неверно понятая филантропия. Задержание «с целью лишить родителей, опекунов и т.  д. власти над…». Он не помнил точную формулировку: считалось ли такое дело уголовным с последующим тюремным заключением или просто проступком? Делами о «похищении и задержании» фирма «Блэр, Хэйуорд и Беннет» не занималась с тысяча семьсот девяносто восьмого года, когда молодой сквайр из Лессоус, слегка перебрав кларета на балу у неких Греттонов, перекинул через седло юную мисс Греттон и ускакал с ней, причем о намерениях сквайра нетрудно было догадаться.

Что ж, наверняка теперь, когда в планы Шарпов вмешался Скотленд-Ярд, их легко будет переубедить. Самого Блэра Скотленд-Ярд тоже несколько ошеломил. Неужели ребенок настолько важен, что это дело для главного офиса?

На Син-лейн царила нескончаемая вражда, в которой он старался не участвовать. (Этимологи, если вам интересно, утверждают, что «Син» ^[1] – всего лишь искаженное «сэнд», но жители Милфорда, конечно, лучше знают: прежде чем луга за городом застроили многоэтажками, улочка вела прямо к аллее влюбленных в Хайвуде.) На узкой улочке непосредственно друг против друга располагались охваченные вечным противостоянием конюшня и новый гараж. Гараж пугал лошадей (как утверждали конюхи), а конюшня постоянно перегораживала улицу из-за ежедневных доставок сена и прочего фуража (так говорили работники гаража). Более того, гаражом управляли Билл Броу, некогда служивший в Корпусе королевских инженеров-электриков и механиков, и Стэнли Питерс из Королевского корпуса связи, а старик Мэтт Эллис, бывший кавалерист, видел в них представителей поколения, уничтожившего кавалерию и тем самым нанесшего оскорбление цивилизации.

Зимой на охоте Роберт выслушивал точку зрения кавалериста; в остальное время года, пока ему мыли машину, меняли масло, заполняли бак, наступал черед Королевского корпуса связи. Сегодня связист хотел узнать разницу между злословием и клеветой и что именно является диффамацией. Если назвать человека «ремесленником, который работает с жестянками и не может гайки от желудя отличить» – это диффамация?

– Не знаю, Стэн. Надо подумать, – торопливо ответил Роберт, заводя машину.

Подождав, пока пройдут три усталые клячи, привезшие двух толстых детей и конюха с дневной прогулки («Понимаете, о чем я?» – пробормотал на заднем плане Стэнли), он выехал на Хай-стрит.

В южном конце улицы лавки постепенно уступали место жилым домам, выходившим крыльцом прямо на тротуар. Чуть дальше шли дома с портиками, за ними виллы с садами и деревьями, а потом – внезапно – поля и просторы.

Это были фермерские угодья, бесконечные пространства, огороженные живыми изгородями, домов почти не видно. Земли плодородные, но пустынные; можно ехать милю за милей, не встретив ни души. Безмятежные, неколебимые, не изменившиеся со времен Войны Алой и Белой розы поля в окружении живых изгородей сменяли друг друга, горизонт сливался с горизонтом, и картину ничто не нарушало. Современность выдавали лишь телеграфные столбы.

Вдали, за горизонтом, располагался Ларборо – город велосипедов, стрелкового оружия, жестяных кнопок и клюквенного соуса «Коуанс», где миллион жителей ютились в перенаселенных домах из грязно-красного кирпича, то и дело преодолевая границы в своем атавистическом стремлении к траве и земле. Окрестности Милфорда ничего не могли дать публике, требовавшей наряду с травой и землей еще и чайных лавок и красивых видов; путешествуя, жители Ларборо все как один отправлялись на запад, к холмам и морю, и огромные просторы на севере и востоке пустели и оставались такими же одинокими и чистыми, как во времена своего расцвета. Здесь было «скучно», и это клеймо спасало Милфорд.

В двух милях за городом, на Ларборо-роуд, стоял дом под названием «Франчайз». Он притулился на обочине дороги, будто телефонная будка. На закате эпохи Регентства кто-то приобрел поле, известное как «Франчайз», выстроил посередине плоский белый дом и огородил его высокой крепкой стеной из кирпича с большими двойными воротами. Дом никак не был связан с внешним миром. Позади не было хозяйственных построек, в окружающие поля не выходили боковые ворота. В задней части дома в соответствии с требованиями эпохи была построена конюшня, но ее тоже отгораживала стена. Своей неприметностью и изолированностью дом напоминал оброненную на дороге детскую игрушку. Сколько Роберт себя помнил, тут проживал старик, видимо, один и тот же, но поскольку люди из «Франчайза» ездили за покупками в Хэм-Грин, близкую к Ларборо деревню, в Милфорде их никогда не видели. А потом Марион Шарп с матерью стали наезжать по утрам за покупками в Милфорд, из чего стало ясно, что они унаследовали «Франчайз» после смерти старика.

Роберт задумался: сколько они уже там? Три года? Четыре?

То, что в Милфорде они не завели никаких знакомств, расчетов не упрощало. Пожилую миссис Уоррен, всего-то двадцать пять лет назад купившую одну из первых вилл в сени вязов в конце Хай-стрит в надежде, что для ее ревматизма воздух центральных графств окажется полезнее морского, до сих пор называли «той дамой из Уэймута» (вообще-то она приехала из Суонеджа).

Более того, возможно, Шарпы и не стремились заводить знакомства. Они производили впечатление людей самодостаточных. Дочь он видел пару раз на поле для гольфа. Она играла с доктором Бортвиком, очевидно, по приглашению. Она выполняла дальний удар, как мужчина, и профессионально использовала свои тонкие смуглые запястья. Вот все, что знал о ней Роберт.

Подъехав к высоким железным воротам, Роберт увидел, что там уже стоят две машины. Достаточно было взглянуть на ближайшую – такую незаметную, ухоженную, скромную, – чтобы понять, чья она. Выйдя из машины, он подумал: где еще в мире полиция старается быть настолько вежливой и ненавязчивой?

Во второй машине он узнал авто Хэллама – местного инспектора, отличного игрока в гольф.

В полицейской машине сидели трое: водитель, а на заднем сиденье – женщина средних лет и то ли ребенок, то ли юная девушка. Шофер скользнул по Роберту мягким, рассеянным и одновременно все подмечающим полицейским взглядом и отвернулся. Лиц пассажиров Роберту рассмотреть не удалось.

Высокие железные ворота были закрыты – Роберт не помнил, чтобы когда-нибудь видел их открытыми, – но из чистого любопытства он толкнул одну из тяжелых створок. Железное кружево оригинальных ворот было прикрыто плоскими чугунными листами, очевидно, из викторианского стремления укрыться от постороннего внимания. Слишком высокая стена не позволяла ничего разглядеть с улицы, и, кроме крыши и труб, заметных издали, Роберт никогда не видел «Франчайз».