– Если, как вы говорите, она вообще была на чердаке, – спокойно подтвердил инспектор. После привычной вежливой паузы он продолжал: – Дальнейшие события она плохо помнит. По ее словам, она долго блуждала в темноте. Ей показалось, что рядом шоссе, но ни машин, ни пешеходов не было видно. Через некоторое время на главной дороге ее в свете фар заметил водитель грузовика и остановился, предложив подвезти. Она так устала, что тут же уснула. Проснулась, когда водитель собрался высадить ее на обочине. Смеясь, он сравнил ее с тряпичной куклой, из которой вытряхнули опилки. Судя по всему, все еще была ночь. Водитель заверил, что она просила высадить ее именно тут, и уехал. Местность оказалась ей знакома. До дома оставалось менее двух миль. Часы пробили одиннадцать. Незадолго до полуночи она пришла домой.

Глава 2

Наступило короткое молчание.

– Это та девочка, которая сейчас сидит в машине за воротами «Франчайза»? – спросил Роберт.

– Да.

– Полагаю, у вас были причины привезти ее сюда.

– Да. Когда она достаточно пришла в себя, ее все же убедили изложить свою историю полиции. Ее рассказ был застенографирован, она прочла напечатанный вариант и поставила подпись. В этом заявлении было два пункта, которые очень помогли полиции. Первый: «Когда мы уже некоторое время ехали, то обогнали автобус с подсвеченной табличкой, на которой было написано: “МИЛФОРД”. Нет, я не знаю, где Милфорд. Нет, я там не бывала». А вот второй отрывок: «Из чердачного окна я видела высокую кирпичную стену, а посередине – большие железные ворота. За стеной шла дорога – там стояли телеграфные столбы. Нет, машин я не видела, стена была слишком высокая. Изредка лишь крыши грузовиков. Сквозь ворота тоже невозможно было ничего разглядеть, потому что они закрыты изнутри листовым железом. От ворот подъездная дорожка сначала вела прямо, а потом расходилась по обе стороны от двери. Да, наверное, лужайка. Нет, никаких кустов не помню, только траву и тропинки».

Грант закрыл блокнот, по которому читал:

– Мы тщательно обыскали окрестности, и, насколько нам известно, ни один дом между Ларборо и Милфордом не соответствует описанию девочки за исключением «Франчайза», который соответствует полностью. Когда девочка увидела сегодня стену и ворота, она с уверенностью сказала: да, это то самое место. Конечно, за ворота она еще не заходила. Я хотел сначала объяснить все мисс Шарп и выяснить, согласна ли она увидеться с девочкой. Она справедливо предложила, чтобы при этом присутствовал свидетель.

– Теперь понимаете, почему мне так спешно понадобилась помощь? – сказала Марион Шарп, повернувшись к Роберту. – Можете вообразить более невероятную чепуху?

– Да уж, рассказ девочки – весьма странная смесь фактов и абсурда. Знаю, найти домашнюю работницу нелегко, – сказал Роберт, – но кому же придет в голову насильно кого-то удерживать, не говоря уж о побоях и пытках голодом?

– Нормальному человеку, разумеется, не придет, – согласился Грант, пристально глядя на Роберта, чтобы не смотреть на Марион Шарп. – Но поверьте, в первый же год работы в полиции я столкнулся с множеством куда более невероятных дел. Нет предела странностям человеческого поведения.

– Не спорю, однако в поведении девочки тоже немало странностей. Между прочим, с нее-то как раз все странности и начинаются. Это же она пропадала неизвестно где… – Он вопросительно замолчал.

– Месяц, – подсказал Грант.

– Месяц, тогда как уклад «Франчайза» за это время ни капли не изменился. Не могла бы мисс Шарп предоставить нам свое алиби на тот день, о котором идет речь?

– Нет, – сказала Марион Шарп. – Инспектор утверждает, что это произошло двадцать восьмого марта. Это было давно, а наша жизнь весьма однообразна. Мы просто не в состоянии вспомнить, что именно делали двадцать восьмого марта, и вряд ли кто-нибудь сможет припомнить это за нас.

– Горничная? – подсказал Роберт. – Слуги на удивление хорошо запоминают всякие аспекты жизни дома.

– У нас нет горничной, – сказала Марион. – Нам трудно ее держать: «Франчайз» стоит на отшибе.

Наступило молчание, грозившее стать неловким, и Роберт поспешил его нарушить:

– Эта девочка… Кстати, не знаю, как ее зовут.

– Элизабет Кейн. Все называют ее Бетти Кейн.

– Ах да, вы уже говорили. Прошу прощения. Эта девочка… можно ли нам что-нибудь узнать о ней? Насколько я понимаю, прежде чем поверить ее рассказу, полиция изучила ее прошлое? Например, почему у нее опекуны, а не родители?

– Она осиротела во время войны. В раннем детстве ее эвакуировали в район Эйлсбери. Она была единственным ребенком в семье, и ее поселили у Уиннов, у которых был сын на четыре года старше девочки. Примерно через год оба ее родителя погибли, и Уинны, всегда мечтавшие о дочери и очень привязавшиеся к ребенку, с радостью оставили ее у себя. Она относится к ним как к родителям, поскольку настоящих едва помнит.

– Понятно. Ее характеристика?

– Превосходная. Во всех отношениях очень спокойная девочка. Учится хорошо, но не блестяще. Никаких происшествий ни в школе, ни за ее пределами. «Невероятно честная» – так ее описала школьная учительница.

– Когда она наконец пришла домой после долгого отсутствия, на ней были следы описанных ею побоев?

– О да. Семейный врач Уиннов осмотрел ее рано утром и заявил, что ее били, и били жестоко. Да и намного позже, когда она беседовала с нами, синяки все еще были заметны.

– Она не страдает эпилептическими припадками?

– Нет, такой вариант мы сразу же рассмотрели. Должен сказать, что Уинны – люди весьма разумные. Это происшествие их очень расстроило, однако они не стали раздувать из него трагедию, не хотели, чтобы девочка стала предметом нездорового интереса или жалости. Они отнеслись ко всему с похвальной сдержанностью.

– Осталось еще мне отнестись к этому с достойной всяческих похвал сдержанностью, – сказала Марион Шарп.

– Поймите меня, мисс Шарп. Девочка описала не только дом, где ее якобы заперли, но и обитательниц дома, причем очень точно. «Худощавая пожилая женщина с мягкими седыми волосами, без шляпки, в черном; и женщина намного моложе, худая и высокая, смуглая, как цыганка, без шляпки, с ярким шелковым платком на шее».

– Да-да. Не знаю, чем это можно объяснить, но ваше положение я могу понять. Что ж, думаю, пора пригласить девочку, и перед этим мне хотелось бы сказать…

Дверь бесшумно отворилась, и на пороге возникла старая миссис Шарп. Короткие седые волосы торчали во все стороны, от чего она еще больше напоминала колдунью.

Закрыв дверь, она оглядела собравшихся с каким-то злорадным интересом.

– Ха! – проговорила она голосом, похожим на кудахтанье курицы. – Трое незнакомых мужчин!

– Позволь мне их представить, мама, – сказала Марион, когда все трое встали. – Это мистер Блэр из фирмы «Блэр, Хэйуорд и Беннет». Это та фирма, у которой такой красивый дом в начале Хай-стрит.

Роберт поклонился. Старуха уставилась на него глазами, похожими на глаза чайки.

– Там бы крышу переложить, – заметила она.

Верно, следовало бы, но он ожидал не такого приветствия.

Роберта отчасти утешило, что Гранта она приветствовала еще более странным образом. Присутствие Скотленд-Ярда в ее гостиной этим весенним вечером ничуть не удивило и не обеспокоило ее; она лишь сухо сказала:

– Вам не следует сидеть на этом стуле, вы для него слишком много весите.

Когда дочь представила ей местного инспектора, она бросила на него косой взгляд, слегка наклонила голову и явно тут же забыла о нем. Судя по выражению лица Хэллама, подобный прием сразил его наповал.

Грант вопросительно взглянул на мисс Шарп.

– Я ей расскажу, – сказала она. – Мама, инспектор хочет, чтобы мы повидали девочку, которая сейчас ждет в машине у ворот. Она целый месяц не появлялась у себя дома в Эйлсбери, а когда наконец вернулась – в плачевном состоянии, – то рассказала, что ее держали у себя люди, которые хотели сделать из нее прислугу. Когда она отказалась, ее заперли, морили голодом и били. Она в подробностях описала и дом, и людей, и получилось, что мы с тобой полностью совпадаем с этим описанием, равно как и наш дом. Она говорит, мы заперли ее на чердаке с круглым окошком.

– Чрезвычайно интересно, – проговорила старая дама, задумчиво усаживаясь на диван в стиле ампир. – Чем же мы ее били?

– Хлыстом для собаки, насколько я поняла.

– У нас есть хлыст для собаки?

– Кажется, есть что-то вроде поводка. Если понадобится, его можно использовать как хлыст. Но дело в том, что инспектор хочет, чтобы мы встретились с девочкой и чтобы она подтвердила, те ли мы женщины, которые похитили ее.

– Вы не возражаете, миссис Шарп? – спросил Грант.

– Напротив, инспектор! С нетерпением жду этой встречи. Смею вас заверить, я не каждый день ложусь спать скучной старой женщиной, а просыпаюсь потенциальным чудовищем.

– Тогда прошу меня простить, я сейчас приведу…

Хэллам привстал, предлагая себя на роль провожатого, но Грант покачал головой. Очевидно, он хотел воочию увидеть реакцию девочки на то, что было за оградой.

Когда инспектор вышел, Марион Шарп объяснила матери, зачем здесь Блэр.

– С его стороны было очень любезно приехать так быстро, – прибавила она.

Роберт вновь ощутил на себе взгляд бледных старческих глаз. Он был готов поклясться, что старая миссис Шарп вполне способна в любой день недели избить семерых в перерыве между завтраком и обедом.

– Я вам сочувствую, мистер Блэр, – сказала она без малейших ноток сочувствия в голосе.

– Почему, миссис Шарп?

– Вряд ли вы в своей работе имеете дело с Бродмуром ^[2].

– С Бродмуром?

– С умалишенными уголовниками.

– На мой взгляд, все это весьма любопытно, – сказал Роберт, отказываясь идти у нее на поводу.

На лице старухи мелькнула тень улыбки, как будто она оценила его замечание. Роберту почему-то показалось, что она ему благоволит, хотя вслух она ничего такого не сказала. Сухой голос язвительно произнес:

– Да, думаю, развлечений у нас в Милфорде немного. Моя дочь, например, гоняет кусок гуттаперчи по полю для гольфа…

– Теперь уже не гуттаперчу, мама, – вставила дочь.

– Но для людей моего возраста в Милфорде нет даже таких развлечений. Приходится мне заливать сорняки пестицидами – это законная форма садизма наравне с тем, чтобы топить блох. Вы топите блох, мистер Блэр?

– Нет, я их давлю. Но моя сестра раньше охотилась на них с куском мыла.

– Мыла? – искренне заинтересовалась миссис Шарп.

– По-моему, она била их влажной стороной, и они прилипали.

– Как интересно! Никогда не слышала о таком способе. В следующий раз надо будет попробовать.

Роберт ненароком услышал, как Марион участливо беседует с отвергнутым инспектором.

– Вы превосходно играете в гольф, инспектор, – говорила она.

Его посетило то чувство, которое бывает в конце сна, когда вот-вот проснешься, и потому уже не важно, что за чепуха творится вокруг, так как совсем скоро вернешься в реальный мир.

Впрочем, это чувство было обманчивым: реальный мир сам вошел в дверь, когда вернулся инспектор Грант, вошедший первым, чтобы видеть выражения лиц присутствующих, и придержал дверь для служащей полиции и девочки.

Марион Шарп медленно встала, будто желая достойно встретить то, что ей предстоит, но ее мать осталась сидеть на диване, держа спину прямо, как делала это в детстве, пришедшемся на Викторианскую эпоху, сдержанно сложив на коленях руки с таким видом, будто давала аудиенцию. Даже невзирая на растрепанные волосы, создавалось впечатление, что она хозяйка положения.

Девочка была одета в школьную форменную куртку и неуклюжие детские школьные туфли на низком каблуке. Из-за этого она выглядела младше, чем предполагал Блэр. Невысокая, и хорошенькой ее не назовешь. Но было в ней – как бы точнее выразиться – нечто притягательное. Темно-голубые глаза были широко расставлены на лице того типа, который в народе называют сердцевидным. Волосы мышиного цвета, зато линия роста надо лбом аккуратная. Под скулами по маленькой нежной ямочке, что придавало ее лицу очарование и трогательность. Нижняя губа полная, однако рот очень маленький. И уши тоже. Очень маленькие и очень плотно прижаты к голове.

В общем, самая обыкновенная девочка. В толпе на такую не обратишь внимания. Ни капли не похожа на героиню скандальной истории. Роберту стало интересно, как бы она выглядела в другом костюме.