– Лерыш, я же про других говорю. Пацаны жаловались просто…

– Тааак! Давай выясним, чего там твоим пацанам не хватает. Секса, значит? Устрою! Легко! Садомазо, хочешь?

– Помилуй, Лерыш. Я пошутил, – Барх скатывается почти под стол, спасаясь от ее гнева, но смеется.

– Нет уж. Сам напросился. Че ты раньше молчал? Копил в себе, чтобы вот так, при всех, выплеснуть?

Оу, Барх, кажись, влип похлеще меня. Сам дебил. Мда уж. В такие моменты я даже счастлив, что Зефирка выбрала не меня.

Мне выдается минутка поразмышлять самому. Я протираю лицо ладонью и хватаюсь за подбородок. Одно хорошо – парня у Воронцовой точно нет. А то бы еще с ним выяснять отношения пришлось. Хотя, если бы такой нашелся, может, стал бы моим спасением. Она бы познакомила отца с настоящим женихом, и ректор бы отстал от меня. Звучит как стратегия. Только я даже брату пару найти не могу, а тут левую девчонку с кем-то сводить – ну такое…

Эти уже мирятся. Барх хватает Зефирку и чмокает. Все лицо по периметру проходит. Она быстро сдувается, румянится, хихикает под конец, отпихивая его слабыми кулачками. Я бы ее так – мне бы сразу по яйцам прилетело.

Острое чувство прожигает всю грудную клетку. Это уже не ревность, а чистая зависть. Я свое, кажись, отревновал. Теперь просто хочу так же. Не с Зефиркой, с другой, совсем другой. Ведь Бархом мне никогда не стать все равно.

– Вы заколебали. Дома налюбитесь, – я хлопаю ладонью по столу, ибо нестерпимо.

Оба резко затихают и поворачивают ко мне красные лица.

– Че мне с Воронцовой делать? – спрашиваю больше у Зефирки. Жду от нее женской мудрости.

Она выпрямляется, снова поправляет прическу и платье, садится в кресле по-ученически, руки на коленки, и смотрит на меня во все глаза. Я до сих пор в них тону.

– Кхм-кхм. Ситуация сложная, согласна, – Зефирка опять включает деловитый тон и кивает на альбом Воронцовой. – Но раз уж ты записался в женихи, предлагаю узнать ее получше. Все равно придется за ней ухаживать. Как минимум до летней сессии. А там посмотришь. Может, сам захочешь жениться к тому времени.

Она скалится. Я перевожу взгляд на Барха. Надеюсь, что он меня, как мужик, поддержит, а он:

– Либо закачай сталь в яйца и иди признайся ректору, что дочь его ты просто так лапал, никакой ты ей не жених, да еще и сбил ее на светофоре по пути в академию.

Я сглатываю. Вариант «либо» мне точно не нравится. И стали у меня нет. А яйца – пока да, и я не хочу без них оставаться.

Часть 7

Глава 1

В «Анастасию» я приезжаю ровно в семь вечера. Знаю, что никто в нашей семье никогда не торопится и приходить заранее просто нет смысла. И я доверяю Даше, директору ресторана, которая всегда все готовит для нас по высшему разряду.

Вечером город искрится гирляндами и рекламными вывесками. У «Анастасии» она фиолетовая с белой подсветкой, потому что мама обожает пурпурный. В понедельник народу много быть не должно, но минимум половина столиков всегда занята. Деловые люди любят здесь ужинать и проводить переговоры. Поэтому парковка заставлена машинами. Я нахожу себе местечко в уголке. Только вылезаю и натыкаюсь на Вовкин джип. Он еще за рулем.

Допив кофе и заблокировав «инфишку», я стучу в его окно. Брат шугается и трясет отросшими кудрями. Выглядит, как бродяга. Вот у Барха волнистость своя, натуральная, а Вован специально волосы завивает. Смотрится по-идиотски, на мой взгляд, особенно когда они такие длинные, уши почти закрывают. Каждый раз, когда его вижу, хочу их срезать. Но ему нравится. Или похер. Раньше он чаще стригся, а сейчас и бреется редко. Хотя сегодня выглядит приличнее обычного: поросли на лице отбарбершоплены, волосы уложены, голубая рубашка торчит из-под куртки.

– Здорова, – я обхожу капот и протягиваю ему руку.

Вован вылезает из салона и, хлопнув дверцей, сжимает мою ладонь в кулак. Мы обнимаемся.

– Для меня принарядился? – я показываю ему класс, оглядывая сверху вниз. Он даже не джинсы, а брюки надел, не совсем классические, но смотрятся солидно. По сравнению.

– Ага, канеш, – брат достает что-то с заднего сиденья и блокирует джип. – Девушку ищу. Не хочу встретить ее в дурацком виде.

– Тогда перестань бигуди крутить, – я треплю его кудряшки.

Вован уворачивается и отходит на целый шаг. Поправляет их тут же, смеясь. А предмет выпадает из рук, прямо в слякоть под колесами.

– Бля, это подарок, вообще-то, – он поднимает небольшую коробку аккуратно пальцами.

– Что это? – я сразу отбираю и изучаю упаковку.

На лицевой стороне изображена вагина. Силиконовая, рельефная, полностью имитирующая настоящую. Даже волосы, как усики Чарли Чаплина, приклеены над клитором. Помню, было такое у Пелевина. В книге про далекое будущее девушки специально делали такие стрижки и называли их коротко «адольфычами»¹¹.

Ну, конечно, чего еще следовало ожидать. Я перевожу на брата усталый взгляд.

– Что? – Вован пучит невинные глаза. – Купил две по акции. А у тебя как раз день рождения. Удачно подвернулось.

– Извращенец, – я опускаю руку вместе с коробкой и иду к ресторану между рядами машин.

– Ой, бля буду, ты свою быстрее меня задрочишь.

Он выставляет квадратный подбородок вперед и зачесывает пряди назад, а они опять валятся на лоб, но брат не устает повторять это бессмысленное действие.

– Ко мне, между прочим, сама мисс АСИ подкатывает, – хвастовство из меня само прет, только без гордости, скорее, в отместку на обиду. Выходит по-детски глупо.

– Тогда отдай обратно, раз тебе есть че трахать, – Вован тянет руки за моим подарком.

– Да не собираюсь я ее трахать, – прячу от него коробку в подмышку с другого бока.

– Кого, мисс АСИ? – он искренне удивляется и переводит взгляд на коробку. – Неужели ты надрессировал свой стояк, наконец? Я думал, он у тебя лихач, сам по себе.

Две секунды Вован стоит, моргает, а потом ржет. Прям заливается весельем.

– Да бля, Вов, – я краснею, как лох. Мне перед ним всегда стыдно, но в такие моменты особенно.

Вспоминаю наш с ним разговор, когда я признался, что спал с его девушкой. До сих пор перекручиваю все брошенные тогда фразы по несколько раз на дню. В шестнадцать я искренне верил в то, что влюбился, и не мог противостоять этой силе любви, а еще стояку, который тогда был перманентным и реагировал на любую дырку, куда мог уткнуться. И три года я жил в этой иллюзии. Пока Инна не забеременела.

Я оправдывал себя этим стояком, а Вован только угорал, не понимал и до сих пор не понимает, как так можно не управлять собственным членом. Теперь я и сам не понимаю.

– Шучу я, расслабь булки, – он хлопает меня по плечу и ведет в ресторан.

А я, наоборот, весь сжимаюсь. Совесть колется изнутри острыми пиками. В сердце, в легкие, в печень. Больно. Все еще очень больно. Но наверняка не так, как ему.

В ресторане тепло и уютно. Звучит лаундж музыка. И вечерний свет задает всему спокойный тон. Я расслабляюсь, но коробку с вагиной все еще сжимаю в обеих руках и несу перед собой, как сокровище.

Оглядываю вместительный зал. Еще не был здесь после ремонта. Старый дизайн казался мне вычурным, сильно отдавал шиком и гламуром, а новый уже вполне соответствует тенденциям времени – выдержанная во всем красота не пестрит и не просится в фокус. Пастельные тона глушат фон. Изящная мебель простых форм и фасонов выглядит удобной и не более. Мне нравится.

Нас встречает шикарная хостес в пурпурном мини. Мы с Вованом оба невольно пялимся на ее задницу, переглядываемся и уводим лица в стороны. Он опять зачесывает непослушные волосы назад. Я робею. Начинаю чувствовать себя дикарем. Заглядываюсь на девушек хищнически.

Хостес тоже новенькая. Они здесь часто меняются. Директор Даша тщательно следит за ротацией, чтобы гостям не надоедали. В хостес и официантки предпочтительно нанимает смазливых и нескромных. Раньше я часто цеплял здешних красавиц. Специально заходил сюда отужинать, чтобы увести кого-нибудь на завтрак. И сейчас бы не прочь. Тут все попки такие сочные… Бляааа…

У Вована тоже глазки разбегаются.

Я с желанием скольжу взглядом от тонкой лодыжки по рельефным икрам под пурпурную юбку, которая чуть выше колен. Синие венки вплетены в кожу красивым узором. А дальше идет сногсшибательная попа – два таких кругленьких полушария, крепкие, как орехи. Официантка переминается с ноги на ногу у специальной стойки, где они вбивают заказы. Я наслаждаюсь стройной фигурой в приталенной блузке. Густые волосы цвета молочного шоколада закрывают плечи. Дикарь внутри меня жаждет увидеть лицо и особенно губы. Мне почему-то представляются губы Воронцовой, как эталонные. Этой красотке они бы очень пошли… Я уже смакую на языке, какие они вкусные.

Краем глаза замечаю, как Вован тоже на ней залип. Весь вожделеет, вот-вот слюнки потекут. И взгляд блестит маслом. Во мне сразу все рушится. Возбуждение скатывается обратно в пах, откуда и вылезло.

Девушка оборачивается решительно, но замирает, увидев нас. Карие глаза, подчеркнутые жирными стрелками, округляются. Щеки сильно румянятся. А губы сжимаются в линию.

– Здрасьте, Римма Семеновна, – охреневаю я.

– Володя? – она сглатывает собственное дыхание и лупит на брата, моргать забывая, а меня в упор не видит.

Вот это поворот.

Глава 2

Из глаз Вована все вожделение как ветром сдуло. Осталось только удивление.

– Римма? Привееет, – брат улыбается и простирает руки для объятий. – Сколько лет!

Она не двигается, даже чуть-чуть пятится и переводит на меня испуганный взгляд. Он цвета кленового сиропа. И ощущается таким же тягучим.

– Здравствуй, Дима, – с волнением произносит Римма Семеновна. Дыхание томное. Или это меня помутнение еще не отпустило.

Вован, не получив обнимашку, прокашливается и прячет руки за спину. Голову опускает, потому что краснеет. Нам всем троим неловко. У Риммы Семеновны смуглая кожа, поэтому румянец не виден, да и освещение подводит. Но по плечам, которыми она пожимает едва заметно, словно блузка туга, я понимаю, что ей стыдно.

– Давно не виделись, – продолжает брат. Голос набрал силы. Робость прошла. Он снова улыбается, бегая глазами по лицу Риммы Семеновны.

Хм. Любопытно. Кто они друг другу?

После Инны у Вована точно никого не было. А с Инной он вообще с первого курса встречался. В школе дружил сначала с Олей, потом – с Машей. Никакой Риммы я не помню. Если бы он кого-то безответно любил, я бы наверняка был в курсе. Но я не в курсе. А они так тушуются… Друзья бы так не тушевались точно. И тем более приятели. Может, Римме Семеновне просто стремно, что она здесь официанткой работает?

– Да. С самого выпускного, – она то бросает в брата смущенный взгляд, то снова бегает им по залу.

Вован почему-то каменеет. И мы все втроем молчим. Может быть, всего несколько секунд, но, по ощущениям, долго. Я невольно верчусь корпусом. Самому хочется деться куда-нибудь. Здесь, как назло, все пространство открыто. Все у всех на виду. Даже бармен за стойкой спрятан всего наполовину. И Даша, директор, уже за нами наблюдает.

– А вы как… здесь? – подаю голос, а то пауза затянулась. Только отчаянные глаза Риммы Семеновны заставляют меня постесняться собственного вопроса. Хотел разбавить, а лишь добавил неловкости.

– Подрабатываю. Приходится, – выдыхает она и пожимает смиренно плечами. Потом переводит внимание на Вована и улыбается застенчиво. – Я же в академии нашей работаю. В отделе по внеучебной деятельности. Бюджетникам не так много платят. А здесь… чаевые хорошие.

Я снова пробегаюсь глазами по залу. Действительно. Тут все «папики» Москвы кучкуются. Суют купюры налево и направо под юбки официанткам просто за эстетичный вид на время трапезы. Не сомневаюсь, что порой позволяют себе и больше. А Римма Семеновна всегда казалась из тех, кто не потерпит такого обращения. И как она сюда затесалась?