Мне до сих пор приятно на нее смотреть, в любом из состояний. И завидно, когда она смотрит на Барха, потому что мне этот взгляд уже никогда не поймать.

Полтора года прошло, а я все еще немного болею. Вроде привык, но иногда, бывает, внезапно сердце что-то прокалывает. Досада, наверное.

– С днем рождения, Димуля! – шипит Зефирка и поднимается с кресла, простирая объятия.

Я с удовольствием принимаю ее в себя. Она такая маленькая, проваливается в моих руках. Боюсь ее сломать ненароком – очень крепко к себе прижимаю, и целую белую макушку.

– Спасибо.

– А с носом че? – спрашивает Барх, наклоняя голову то на одну сторону, то на другую, с разных ракурсов рассматривает мой агрегат.

– Светик разукрасила.

Он хохочет, а Зефирка давит на мою грудь, пытаясь выбраться из хищной хватки. Я не поддаюсь.Мне мало. И прижимаю ее сильнее. Наслаждаюсь теплом.Только укоряющий взгляд Барха заставляет меня ее отпустить. Зефирка вываливается, поправляя на лету прическу, и падает обратно в кресло.

– Это ты в честь моего ДР такая красивая? – скольжу взглядом по ее платью, пересчитывая сердца.

– Мы со Славой сегодня идем в театр. Там его сестра играет в спектакле, – Зефирка очерчивает руками свою талию, как бы благодарит платье за комплимент.

А я-то думал… Барх кивает и тянется ко мне с раскрытой ладонью.

– С днюхой, бро, – он тоже меня обнимает. И его я крепко обхватываю, чтобы утешиться. Прикола ради даже кладу голову ему на плечо, как девица, и закрываю глаза.

Зефирка хихикает, стараясь сильно не расходиться, а то Регина Антоновна нас всегда палит.

– Отлипни, теленок, – смеется Барх и отпихивает меня.

Грубо, вообще-то.

– Мне не хватает любви, – совершенно искренне это говорю, опускаясь в кресло. – Могли бы и поделиться.

У них-то ее хоть отбавляй. А я завидую.

Барх поднимает бейсболку и заправляет отросшие волосы назад. Рожа довольная до безобразия. В зеленых глазах даже светятся золотые кольца, которые обрамляют его зрачки. Необычная особенность. Зефирка, наверное, только в это и влюбилась. А так он ничем не лучше меня. Ну да, диджеит еще круто и музыку создает классную. Но как человек-то… тоже ниче. Ладно, я смирился.

– И у тебя любовь наклевывается, – Зефирка играет бровями, давя широченную лыбу. – Ты, конечно, на мелочи не распыляешься. Тебе сразу ректорскую дочку подавай!

Они переглядываются, смеясь. Я кошусь на Зефирку с унылым видом. Как Сквидвард из «Губки Боба Квадратные штаны». Мне вот не смешно.

– Вы угораете, а я на грани отчисления, – достаю шопер и выкладываю из него все вещи на стол. – Воронцова, кажись, того. Смотрите, что она держит в своем альбоме.

Я высовываю блокнот, раскрытый на странице с фоткой парня, у которого проколоты глаза. Барх его тут же подхватывает и вытягивается в лице.

– Хе-хе, Кирыч, походу, следующим будешь ты.

Барх сначала внимательно разглядывает фото с изуродованным пацаном, а потом оттягивает от себя, как что-то радиоактивное.

– Сбегай, покрестись, пока тебя не прокляли, – Зефирка кивает на окно.

Раздается звон колоколов неподалеку. Я укоряю ее глазами. Все стебется надо мной.

Она отбирает блокнот у Барха и вглядывается, приближая фото к лицу максимально.

Да, неудобно, когда нельзя позумить¹⁰.

– О, это же Брусевич, – Зефирка округляет глаза и ахает. – Блин. Крипово немного.

Меня это совсем не обнадеживает. Я беру фотографию и еще раз ее рассматриваю. Что пытаюсь понять? По глубине прокола, насколько Воронцова ненавидит человека на фото?

– А кто он?

– Тот самый, – Зефирка понижает голос до заговорщического и оглядывает нас с Бархом попеременно, – которого якобы ректор отчислил по жалобе дочери.

Так и знал.

– А за что? – я хмурюсь, уводя взгляд. Страшно смотреть на чувака с выколотыми глазами.

– Ну, как обычно, дела амурные, – Зефирка разводит руками и поджимает губы. – Бабы мужика не поделили. Кажется, обе, Яна и Уля запали на Матвея, а он, тоже мутный тип, то с одной, то с другой. Непонятно, короче, они же втроем дружили.

Моя ситуация ухудшается. Элина медленно уплывает за горизонт. Мне теперь ни с кем нельзя будет мутить до выпускного, даже если я Вована в хорошие руки отдам.

– А подругу эту не отчислили? – Барх опережает меня с вопросом.

– Ее нет, – Зефирка смотрит не на меня, а сквозь. Думает. – Странно, конечно. Я бы на месте Воронцовой лучше от соперницы избавилась, а не от парня.

Мы с Бархом усмехаемся. Она не способна на такое зло, даже если захочет кому-то причинить вред, оплошает по несчастливости своей.

– Бля, – это короткое слово лучше всего передает всю тупиковость моего положения.

Я сокрушительно опускаю голову и протираю лицо ладонями.

Глава 2

– Ты же вину загладил? – у Барха в глазах зреет беспокойство. А в моих, я уверен, сейчас закипает отчаяние.

– Хуже. Я ей в женихи записался. Точнее, в зятья ректору, – и смачно прикладываю себя ладонью по лбу.

Сладкая парочка ржет. Долго и на всю библиотеку, невзирая на суровый взгляд Регины Антоновны.

– Киров, утихомирь своих дружков, – орет она почему-то на меня.

Но те сами затыкаются.

– Извините, Регина Антоновна, – отвечает ей Барх. – Мы тут изучаем природу смеха.

– Знаю я, что вы там изучаете, – ворчит она уже тише и снова прячется за администраторской стойкой.

Мы все втроем переглядываемся и вжимаемся в кресла.

– Так, давай по порядку, – шепчет Зефирка, щурясь от смеха. – Как ты до этого докатился?

Я набираю побольше воздуха в легкие и рассказываю им всю историю от начала и до конца. Зефирка с Бархом уже в процессе хохочут. И после тоже хохочут. В этот раз тихо, закрывая рты руками, чтобы Регина Антоновна опять не возбухала.

– Проржались? – я перевожу взгляд с Зефирки на Барха и обратно.

– Мда, Димуль, – громко цокает она, разглаживая ладонью фотографию несчастного Брусевича. – Ты, как всегда, – сначала делаю, потом думаю.

Мне остается только плечами пожать. Да, я такой.

– Ну все уже сделано. Настало время думать, – взмахиваю рукой и смотрю на них. Они на меня. Мы все по очереди хлопаем глазами. Ни в одном глазу я не вижу, чтобы закралась идея, хотя бы искорка.

– А что тут думать? – говорит Барх. – Теперь придется каждый день ее на руках носить.

Бля. Я совсем не то хотел услышать.

– Да не расстраивайся так, – Зефирка тянет руку к моему плечу, но не дотягивается. Я специально приближаюсь, чтобы она меня погладила. – Авось она тебе понравится.

– Еще и диплом получишь в качестве приданого, – добавляет Барх.

Они переглядываются и снова смеются. Я отворачиваюсь к стеллажу с книгами, скрещивая руки. На кривые переплеты смотреть сейчас приятнее. Они надо мной не издеваются.

– Ты же искал любовь, – Зефирка распахивает огромные глаза. – Она буквально сама тебе под бампер свалилась.

– Да эта Воронцова… странная же.

Безглазый пацан каким-то боком косится на меня с фото. Жуть.

– Да адекватная она вроде. Ну, скрытная, да. Общается всегда сухо. Но таких людей много. Им просто время нужно, чтобы раскрыться, – Зефирка переводит взгляд на высокий потолок, который весь исписан мудрыми фразами великих мужей. Иногда залипательно их почитать, но сейчас не до этого. – Уля с Матвеем ведь дружили с ней нормально. Она с ними даже в клуб ходила.

– В клуб? – у меня бровь заскакивает на лоб. – Неожиданно.

Воронцова – та еще загадка. То есть клубок противоречий.

– В клуб твоей мамы, кстати, – Зефирка улыбается.

– Хм. Это неудивительно. Он же самый популярный в городе, – я горжусь.

– И диджей там самый крутой, – добавляет Барх, приподнимая кепку, типа к нашим услугам.

Никогда не упустит случая похвастаться, кто он есть и чем занимается. Даже перед нами. Мы с Зефиркой смеемся.

Успокоившись, она снова смотрит на меня серьезно. Голубые глаза мне что-то внушают.

– Воронцова просто выплеснула злость на фотографию. С кем не бывает. Наверное, Матвей ее серьезно обидел.

И во мне на мгновение просыпается надежда, но снова тонет, еще глубже, пробивая дно. Интересно, насколько серьезно я ее обидел?

– А че он конкретно сделал? – аж перепонки настраиваются на Зефиркин тихий голос. И весь я сам льну к столику, поближе. Любопытно, что у них за отношения. То есть вообще удивительно, что у этой Несмеяны были какие-то отношения. Кажется, проще из швабры чувства выбить, чем из Воронцовой.

Зефирка пожимает плечами и почему-то хватается за телефон, но не разблокирует экран, а просто гладит пальцем по нему, оставляя жирные разводы.

– Да фиг его знает точно. Я же в чужую жизнь не лезу.

Мы с Бархом на это улыбаемся. Оба знаем, что Зефирку хлебом не корми, дай посплетничать да наладить чужую жизнь. Она всех своих подруг уже пристроила. Меня вот только все никак. Я ее главное разочарование.

– Воронцова типа застукала Матвея и Улю целующимися и взбесилась. Уля говорит, что Матвей ее против воли поцеловал, – Зефирка разглядывает себя в темном отражении экрана и поднимает на меня взгляд. – Это как раз, когда они в клуб пошли тусить втроем.

Я киваю.

– Матвей поначалу, наоборот, оправдывался, что это Уля к нему пристала, а он типа с Воронцовой уже замутил. Но после отчисления он Воронцову говном поливал. Типа она ему решила отомстить за отказ, – Зефирка пожимает плечами. – Не понимаю, зачем тогда Улю оставила. Но своей версией Воронцова, разумеется, не делится. Хер разберешь, короче.

Они с Бархом смотрят друг на друга и оба опускают уголки губ. Я повторяю за ними. Она продолжает:

– Уля считает, что ее не отчислили, потому что она умная, типа такую трудно завалить. Хотя она сама все у отличника Перфильева списывает и вообще эксплуатирует его по полной, – в тоне Зефирки появляется много пренебрежения и чуточку зависти. А еще обида за Перфильева. У нее просто бывают обострения в случае несправедливости. – А он, влюбленный дурак, кажется, на все готов ради крох ее внимания.

– Понятно, – выдыхаю удрученно, хотя нихера не понимаю. Одного отчислили, другую – нет, притом все виноваты, и никто себя виновным не считает. Реально муть.

– Ну, и короче, с тех пор Воронцову все игнорят, – Зефирка рассекает ладонью воздух, подчеркивая отрицание. – Она как призрак теперь. Уля даже чат создала, куда пригласила всех, кроме Воронцовой. Там всякие сплетни в основном обсуждают. Вроде. Я просто выключила уведомления и не читаю. Изредка только, от скуки.

– Травят ее? – я хмурюсь. И внутри появляется уплотнение – аллергия на несправедливость. Наверное, от Зефирки заразился.

– Да не особо. Она же ректорская дочка. Такой отчаянный у нас только ты, – усмехается она, а Барх подхватывает. – Просто никто с ней не общается. Разве что Перфильев, которого тоже в этом чате нет.

– Так что делать-то? – прочесываю волосы и гляжу на друзей с надеждой.

– Моли о пощаде, – равнодушно предлагает Барх. Совсем ему меня не жалко.

– Либо влюбись в нее, – Зефирка играет бровями, а глаза искрятся от воодушевления. Довольная такая. Счастлива, что скоро от меня избавится. Так или иначе. – Она же тебе понравилась?

Жмется ко мне сбоку и снизу заглядывает в глаза. Как будто так лучше видно. Хотя Зефирка и без того меня отлично считывает. Любое настроение, любую мысль, которую я сам порой себе не могу сформулировать.

– Да бля… Ректор же! – я закутываю голову руками по самые локти и резко выпрямляюсь. – Не хочу жить как на минном поле. Хер пойми, где подорвешься. Я хочу спокойных отношений. С регулярным сексом и без мозгоебства.

– Ооо, бро, – Барх хлопает меня по спине утешительно, украдкой поглядывая на Зефирку. – Без мозгоебства не дают. По-любому будет. Регулярнее, чем секс.

– Эй! – она толкает его в плечо. – В смысле? Ты чем-то недоволен?

Мы с Бархом переглядываемся. Он вжимается в кресло, боясь пушечной атаки, а я ржу.