Просто кайф. Все волнение после встречи с ректором и возмущение от его дочери сносит волной на дно желудка. Но извилины начинают шевелиться. И осознание всего загружается в мозг. Пока не понимаю, на что сейчас подписался и к каким последствиям все это приведет. Мне теперь придется за Воронцовой ухаживать? До самого диплома? Мне же еще полтора года учиться. Это значит, еще столько же без девушки мучиться? Как минимум. Бля.

Глава 4

Папа настигает меня в прихожей. Я даже дверь не успеваю за собой закрыть. Он проталкивает меня легонько вперед, чтобы уступила ему место на коврике. Я сажусь на пуфик и берусь за угги, которые все в дорожной слякоти. Куртку Кирова бросаю на пол рядом.

– Это он тебе дал? – папа косится на нее и, притоптывая на коврике, сбивает слякоть с подошв.

– Да, – киваю, не поднимая лица. Оно надуто и сердито. Папа меня все еще бесит. Жениха мне нашел, видите ли, и доволен собой. – Не трогай, она грязная.

– Хм.

Сняв ботинки, он делает шаг вперед, хочет пройти к шкафу, но упирается в меня. Чтобы дать ему пройти, мне приходится выпрямиться и поставить обе ноги на пол.

– Хороший вроде парень. С чего вдруг ты так взбунтовалась? – папа вешает пальто на плечики и убирает в шкаф, но дальше в коридор не уходит, а следит за мной.

Я хватаю угг за грязную пятку и с трудом стягиваю его с ноги. Носок улетает следом. Черт. Не то что из рук, даже с ног все валится.

– Потому что не надо женить меня на первом встречном, – я стараюсь держать тон невозмутимым, но нотка обиды все равно проскальзывает.

В школе он мне ни с кем не разрешал встречаться, типа не доросла еще, учиться надо, а как восемнадцать стукнуло, так сразу в старые девы записал, типа в академии учиться не надо. В каждом прохожем теперь жениха видит.

– Да кто ж о свадьбе-то говорит, – смеется папа и кладет руки на пояс. – Дай парню шанс.

– Зачем? Ты сам-то понимаешь, кому меня всучить хочешь? – я, наконец, перевожу на него взгляд, и встаю с пуфика.

– Не выражайся так, – папа меняется в лице. Уголки глаз перестают морщиться от улыбки. В них проявляется упрек. – Никому я не хочу тебя всучить. Ты же самое дорогое, что у меня есть.

Он поджимает губы и вздыхает, а затем опять улыбается. Быстро перебарывает гнев. Всегда завидовала его выдержке.

– Просто у вас возраст такой. Весна тем более на дворе. Надо влюбляться, глупить, веселиться. А то ты вечно в фотошоп⁷ свой уткнешься и сидишь часами.

– И мне хорошо, – я демонстративно ухожу в ванную комнату. Правда, от хромоты избавиться до конца не могу.

– А с ногой-то что? Поэтому он тебя тащил? – кричит в спину.

– Упала, ушиблась. Ничего страшного.

– Это врач сказал?

– Да, – я хлопаю дверью в ванную, отсекаю себя от надоедливого папы.

Он меня поражает. Внезапно решил поиграться в свата, как будто Милка его покусала и заразила этим неизлечимым недугом. Просто не знает про Матвея. И про то, как влияет на всех парней в академии невольно. Такой наивный, так легко поверил, что сам мистер АСИ, за которым наверняка все девушки охотятся, влюбился в меня с первого взгляда. Даже Матвей не влюбился. Ни с первого, ни с тысячного. Все просто не хотят мне отказывать, боясь кары. А Киров тот еще уж. Быстро сообразил, что к чему, и ляпнул глупость. И меня в это втянул. Папа теперь будет на мозги капать.

Я мою руки и умываю лицо. Кожа впитала в себя тепло Кирова. Набираю много пенки, чтобы хорошенько отмыться, но все равно еще чувствую фантомы его прикосновений.

На выходе из ванной мы с папой снова сталкиваемся.

– Больничный дали? А как же чемпионат? – он смотрит на мое бедро, которое я потираю рукой. Так словно легче терпеть боль.

– Нет, завтра пойду на учебу уже. А чемпионат придется пропустить. Елене Григорьевне я написала, – стараюсь придать тону голоса немного разочарования, но папа не покупается.

– Придется? – он усмехается. – Очень видно, как ты расстроена.

Я игнорирую это. Хожу ведь на ходьбу, как он велит, – достаточно. Любить ее заставить он не сможет. Как и Кирова.

Папа как будто мысли мои считывает и говорит:

– Этот Киров – отличная партия. Я и маму его знаю. Она известный в городе человек. В культурной среде. Студентов наших курирует и помогает им устроиться в жизни. Проекты интересные для них организует, – папа застревает в проеме, поворачивая за мной голову. – А отец – успешный ресторатор. Приличная семья.

– Пап, перестань, пожалуйста. Это последнее из-за чего я буду выбирать себе молодого человека.

– Вообще-то, это немаловажно. Ты потом поймешь, – цокает он и пропадает в ванной.

Только захлопывает дверь, за ней возникает Милкина округлая фигура в синем платье. В таком бы на свидание ходить, а она в нем всю домашнюю работу делает, прикрывая поясным фартуком, который сам из белого тонкого хлопка и ни от чего не защищает. Руки она упирает в бока, бряцая браслетами, которые носит на каждом запястье пачками. Маленькие черные глаза смотрят очень зорко, в самый корень задних мыслей, поэтому я гляжу на фиолетовый аметист, утопающий в расщелинке между пышными грудями.

– Ну-ка, хвастайся! Кого ты там выбираешь?

Своих бровей у Милки почти нет, зато нарисованные – очень жирные, темно-коричневые, но не настолько, чтобы совпадать с угольным цветом ее волос. Одну из них она приподнимает.

– Ты бы хоть про ногу мою спросила, – бурчу я обиженно, потому что интересую Милку исключительно как объект сплетен. Не знаю, правда, с кем она потом их обсуждает. Разве что с бабушками у нашего подъезда.

– Да я слышала, что все в порядке, – Милка даже не смотрит на мое бедро, зато подмигивает. – До свадьбы же заживет?

И смеется.

– С таким подходом до свадьбы у нее никогда не дойдет, – впихивается папа в наш разговор, вылезая из ванной, и сворачивает на кухню.

– И не надо. Я не хочу замуж, – кричу ему в спину через Милкину голову. – И ты меня не выдашь.

– Он – нет, а я – да, – убежденно заявляет Милка и играет бровями по очереди.

Черт. Действительно. Папа-то успокоится рано или поздно, а Милка-то нет. Пока не сбагрит меня под венец.

Часть 5

Глава 1

В пути звонит мама. По видео. Я прочесываю волосы назад, чтоб уложились более-менее аккуратно, а то опять начнет предъявлять за мою неряшливость.

– Диша, ты меня удивил! – тянет она, мотая головой. Глаза у нее чаще прищуренные, но сейчас мама их давит из орбит. – Мне Афанасий Игнатьевич по секрету рассказал, что ты за его дочерью ухаживаешь.

Блядь. Не думал, что ректор АСИ такой сплетник. И часа не прошло, все уже в курсе, походу.

Судя по выражению, мама очень рада этой новости. Еле сдерживает ухмылочку. Глаза опять щурит лукаво. Ненавижу этот взгляд. Даже если через камеру, мне некуда от него деться. И сейчас приходится гореть под ним и мириться.

– Не знала, что тебе такие нравятся, – продолжает она, не получив от меня никакой словесной реакции, только вздох и жалостливые глаза. – Яна – отличная девушка. Не вертихвостка, как твоя Лера.

– Мам! – во мне быстро просыпается злость. Кофе ее чуть притупил, но несильно.

– Ну, было и было. Я рада, что ты нашел наконец-то нормальную девушку, – мама отводит от себя камеру обиженно и показывает крутой профиль, демонстрируя острые скулы. У меня всегда срабатывает ассоциация с Малефисентой⁸, которую исполнила Анджелина Джоли.

За копной крашенных белых волос едва ли что можно разглядеть, но я узнаю очертания маминого кабинета. Разгар дня. Все на работе.

– Еще бы Воше найти… – это она произносит с глубокой печалью, и я сразу чувствую себя виноватым. Даже не в том, что развел брата с невестой, а в том, что раньше него оправился. Как будто. Хотя нихуя это не так. Я не оправился. И обещание свое сдержу.

– Найдет, – говорю сломанным голосом, но я на самом деле убежден. – Уже начал искать.

– Это хорошо, – мама смотрит в камеру и улыбается мне. Встряхивает головой и снова становится кокетливой. – Как давно ты общаешься с дочерью ректора? Где вы встретились? Почему со мной не знакомил?

– Потому что мы не встречаемся.

И я трачу целых пятнадцать минут, то есть всю оставшуюся дорогу до академии, чтобы убедить маму в отсутствии отношений между мной и Воронцовой. Но полную правду я рассказать не могу. Приходится придерживаться той же версии, что и для ректора.

Во-первых, мама за меня уже обрадовалась. И расстраивать ее мне не хочется. Она и так сильно переживала за нас с братом, боялась, что мы теперь навеки останемся волками-одиночками и даже друг с другом уже не помиримся до конца. А значит, оба помрем от обезвоживания, потому что некому будет поднести стакан воды на предсмертном одре.

Во-вторых, мама всегда ненадежна и может легко проговориться ректору, раз у них, оказывается, такое тесное общение. И почему-то я убежден, что тогда меня ничто не спасет, ни звание мистера АСИ, ни авторитет матери, ни даже его дочь, на симпатию которой мне и надеяться теперь не стоит.

В-третьих, мне все равно придется за Воронцовой ухаживать. Ректор мне столько подсказок дал и наверняка огорчится, если завтра его дочь придет без цветов.

Бля. Я сам себя засадил в капкан.

– Ой, Диша, Афанасий Игнатьевич прав. Девушку надо добиваться, – вздыхает после всего мама. – Те, что сами на шею вешаются, как правило, ничего и не стоят.

Я не согласен. Вон Зефирка Барху тоже сама навесилась. И я до сих пор ему завидую, потому что она лучше многих. По крайней мере, из тех, кого я встречал. Мне бы тоже так хотелось. Не париться, жить себе, не тужить, а однажды просто быть пойманным в чьи-то уютные сети. Я бы, честное слово, не рыпался.

Хотя… в змеиную ловушку Инны я именно так и угодил. Дурак. Или ублюдок.

– Да, мам. Я буду ее добиваться.

Какого хрена я раздаю всем налево и направо это обещание? Что-то сомневаюсь, что Воронцовой понравится. Впрочем, она такой властью, как ее отец, не обладает. Потерпит.

– Обращайся за советом, если что, – мама расплывается в улыбке и бровями играет.

Сколько советников вокруг. Все норовят устроить чужую личную жизнь. В своей бы разобрались. Вряд ли разведенный человек может научить семейному счастью.

Сегодня они с отцом встретятся.

– А если папа на ужин явится? – говорю с осторожностью, глядя не в камеру, а на дорогу.

Там все спокойно, но я с утра еще не отошел. Собью опять чью-нибудь дочку. Мэра, например. Тогда даже папин авторитет меня не спасет.

– Пусть, – нарочито холодный тон всегда отличается от обычного равнодушного. Мама так и не научилась ничего к папе не чувствовать, кажется. Даже если твердит, что это давно не так. – Мы взрослые люди. У нас двое сыновей. Нам придется сталкиваться периодически. Потерплю пару часиков общество этого подонка.

Я усмехаюсь, хотя мне совсем не смешно. Наоборот, обидно. И за то, что папа – подонок, и за то, что мама его так называет. И за то, что мы с братом слышали это с детства и принимали за норму. И за то, что у нас семья не семья. Каждый сам по себе. И только на мой день рождения они кое-как собираются. Одолжение мне делают. За это обиднее всего.

Вздохнув, я чувствую, как тяжесть немного отпускает грудь, но совсем чуть-чуть. Основной массив остается там. Давно все перегнило и закаменело. Кажется, теперь всю эту залежалую муть оттуда не выскрести. Так и будет давить и отравлять меня, пока не сдохну.

– Ты не обязана, если что. Никто из вас не обязан, – говорю я смиренно. Без претензий и саможалости.

Я каждый год раньше надеялся, что вот-вот, ну в этот раз, все точно станет, как надо, а оно каждый раз выходило через жопу. Все хуже и хуже. И это первый раз, когда я ничего уже не желаю. Просто по старой привычке зачем-то всех созвал. И все по привычке согласились.