Глава 2

Основание подо мной исчезает, и я грохаюсь вниз. Хорошо, что держусь за шею Кирова. Поэтому падаю на ноги. От боли тихо взвываю, но быстро возвращаю себе нормальное лицо, ибо папа уже таращит на нас глаза. Сразу сужает их и усмехается:

– Могу поздравить молодоженов? Вы прямиком из ЗАГСа?

Я выдыхаю и жмурюсь на мгновение. Стыд оседает на щеках сажей. А внутри меня все клокочет.

Ну и кретин же, этот Киров! Чертов джентльмен! Мне сейчас очень хочется, чтобы папа отчислил его моментально. В сию же секунду. Пинком под зад выгнал из академии и велел не возвращаться. И я бы ему добавила прощального пенделя.

– Поэтому, Яна, тебя на занятиях не было?

Черт, я забыла ему написать.

– Согласен, причина более чем уважительная, – папа опускает смешливый прищур на куртку, в которой я все еще хожу, и перебрасывает его на Кирова за мной.

Я тоже оборачиваюсь и вижу, как тот стоит истуканом, с распахнутыми глазами и сжатыми челюстями. В шоке.

– Пап, ты не так все понял! – выставляю обе ладони торопливо и трясу головой.

– А как это понимать? – папа вскидывает густые брови. Маленькие глаза расширяются. – Кавалер несет тебя на руках домой, никак жениться собрался?

Я чувствую, как он пригвождает Кирова взглядом. Мне мерещится, что тот аж плавится от этих слов. Киров в одной футболке, но дрожит, кажется, не из-за холода. Мы с ним переглядываемся. В красных глазах стынет ужас. Он о чем-то меня громко спрашивает без слов. Или молит.

– Пап! Да не так все! – я делаю полушаг вперед. Больная нога сразу напоминает о себе и останавливает меня.

– А что это тогда было? – папа переводит недоуменный взгляд с меня на Кирова и хмурится. – Неужели моя дочь тебе не мила?

– Мила, – по-пионерски отвечает тот, поднимая голову. Тут же тушуется и пожимает плечами. – Просто я ей… не очень.

Совсем болван?! Зачем признаваться в том, чего нет? Арх!

Папа довольно смеется. Беззвучно, но я слышу в пульсирующих ушах громкое «о-хо-хо».

– Пап, да врет он! – воплю на исходе. Хотелось бы еще ногой топнуть, но она болит.

– Брось, Яна, ты уже большая девочка, я все понимаю, – а говорит так, будто я маленькая и ничего не решаю, еще и отмахивается от меня рукой, типа не тявкай.

– Ничего ты не понимаешь, – цежу, как нашкодившая собачонка, которую в качестве наказания забили в угол.

Папа делает шаг вперед и протягивает Кирову ладонь, игнорируя мои отрицания.

– Афанасий Игнатьевич.

– Очень приятно, Дима. Киров. Учусь в вашей академии, на третьем курсе, – отвечает тот и пожимает ее.

– Полагаю, мистер АСИ не нуждается в представлении, – папа кладет руку на пояс, убирая пальто назад, и разводит другой в воздухе, как часто делает во время разговора с кем бы то ни было. Жест прицепился еще со времен преподавательской деятельности. – Признаться, Яна впервые меня знакомит со своим кавалером. Я польщен.

– Пап, никакой он не кавалер. И тем более не мой, – я сжимаю кулаки и стучу ими, только они ни обо что не ударяются. Смотрю папе в глаза. Пытаюсь его убедить. – Просто помог.

Киров опускает уголки рта разочарованно, как будто, правда, расстроился и переводит горящий взгляд с меня на папу и обратно, но молчит.

– Яна своенравная. Ты же понимаешь, девушку надо добиваться, – папа ему подмигивает и даже хлопает по плечу, как боевой товарищ. – Ты, вижу, славный малый. У тебя все получится.

Что?! Папа это говорит? Этому мажору на пафосе? Да что с ним?

У меня сердце так колотится от негодования, что я сейчас тысячи киловатт электричества произвожу. И все уходит в атмосферу просто так. А хочется эту энергию в кого-то направить. То ли в папу, то ли в Кирова. Второго совсем не жалко, и я перевожу на него злобный взгляд. А он свой быстро уводит, смотрит прямо, боится попасться.

– Яна, пригласи гостя с нами отобедать. У меня как раз есть часик. Познакомимся поближе, – папа кивает на подъезд с радушной улыбкой. Ведет себя как ни в чем не бывало. Будто давно этого Кирова знает, будто уже благословил нас на брак.

– Неет! – я возмущенно выдыхаю и кошусь на Кирова опять. Мне все-таки удается поймать его взглядом. Надеюсь, там много ярости. – Не надо его никуда приглашать. Найдет, где поесть.

Тот кивает покорно и смотрит на папу щенячьими глазами.

– Дочь, ты почему такая невежливая? Кажется, я тебя по-другому воспитывал, – папа вжимает бородатый подбородок в шею. Из-под него вылезает тонкий второй. На Кирова он глядит украдкой, с извинением, словно стыдится меня.

– Недовоспитал! – отрезаю и пропадаю в темноте подъезда. Невыносимо больше там находиться и краснеть.

Я двигаюсь слишком резко. Сенсорная лампа загорается с опозданием, когда я уже у лестницы. Бетонные ступеньки часты и высоки. А мне на четвертый этаж. Боль на каждом подъеме выстреливает в бедро, но не возвращаться же назад и не просить Кирова меня донести. Однако где-то между вторым и третьим этажами, прислоняясь к стене, тяжело дыша, я сильно жалею о том, что выпендривалась.

В принципе, можно было и не упрямиться. Он бы тогда спокойно меня донес и успел уйти незамеченным папой. На нашем этаже целых три квартиры. Мало ли Киров мог к соседям заглядывать.

Арх… Все глупости.

Ну или… хотя бы папа не застукал бы нас в такой неприличной позе.

Это все из-за него! Киров, гадкий нахал! Думает, раз мистер АСИ, то все ему позволено? Облапал меня всю, фу! Истинным джентльменством тут и не пахнет.

На щеке догорают следы его прикосновений. И в носу стынет его аромат. Или это от куртки? Черт. На мне же до сих пор его кожанка.

Я тут же ее скидываю с себя. И топчу. Размазываю пяткой, растираю носком. Плююсь и ругаюсь в уме. Давно меня ничто так из себя не выводило. Даже гнусный поцелуй Матвея с Улей. Заколебало все!

Не знаю, сколько времени проходит, пока я выплескиваю все, что накопилось. Куртка измята и затоптана, но кожа ни в одном месте не протерлась, ни один шов не разошелся. Мажористая скотина! Эта кожанка наверняка десять моих дубленок стоит.

Я завтра еще в слякоти ее извозюкаю, так и отдам. Пусть химчистит. И больше ко мне не приближается. Возмещать ничего не буду.

Глава 3

Дверь подъезда громко хлопает, и я остаюсь с ректором один на один, лицом к лицу. По спине мурашками бегает холод. И я весь ежусь. Ветер хлещет голые руки. Хочется сжаться, чтобы согреть себя, но я не осмеливаюсь. Вообще пошевелиться не могу.

Афанасий Игнатьевич смотрит проницательно, по-доброму. Я не чувствую от него реальной угрозы, хоть и волнуюсь. Просто не знаю, как себя вести. Ляпнул глупость в отчаянии, не подумав, теперь не понимаю, как из этого выкрутиться. В настолько идиотские ситуации я еще не попадал. Полный ступор. Зачем было врать, что его дочь мне нравится? Расскажу Зефирке, она будет месяц надо мной угорать.

– Ты на Яну не сердчай, – говорит Афанасий Игнатьевич, покачивая головой из стороны в сторону. – Она в неловких ситуациях всегда нервничает и теряется.

Как я ее сейчас понимаю. Вроде научился за годы жизни в неловких ситуациях ловко импровизировать, но сейчас такая, где хрен развернешься. Я растерян, как школьник. Уже и забыл, каково это чувствовать себя нашкодившим сопляком. Мама с папой давно забили на мое воспитание, все выкрутасы предпочитают игнорировать. А тут…

Взбрендило же мне поднять Воронцову на руки. В голове хороводом крутится множество стикеров «рука-лицо». Это мне самого себя хочется прихлопнуть. Хотя… я искренне пытался помочь.

Она, вообще, там добралась до квартиры? Может, свалилась сразу же за дверью подъезда и встать не может. И разумеется, сгниет лучше, чем о помощи попросит.

– Все в порядке. Я привык, – киваю для убедительности.

К чему привык? Зачем усугубляю ситуацию?

Афанасий Игнатьевич усмехается.

– Признаться, я боялся, что Яна приведет какого-нибудь хулигана, – у него голос такой доверительный. Ложится на уши, как бальзам. – Ну знаешь, анархиста из панк-группы, например, который весь в пирсинге и непонятно что употребляет.

Я сглатываю. Сам тоже иногда не понимаю, что употребляю.

– А тут ты, мистер АСИ, – Афанасий Игнатьевич оглядывает меня бегло. – Я ведь и маму твою неплохо знаю. Анастасия столько делает для наших студентов и академии. Очень уважаю ее за это.

Теперь понятно, откуда такая благосклонность. Мне остается только поддакивать и соглашаться. И благодарить маму за авторитет, которым я могу защититься. Выходит, можно было и перед Воронцовой на карачках не ползать? Бля.

– Поэтому я буду рад тебе помочь, – Афанасий Игнатьевич подходит сбоку и кладет руку на мои плечи. – А с носом что?

Он рассматривает меня внимательно. Есть в его взгляде немного жалости и сомнения.

– Я тайским боксом занимаюсь. Вчера на спарринге неудачно увернулся от удара, – махаю рукой, показывая, что дело пустячное. Хотя на Светика все еще злюсь. Побаливает. И уродует мое прекрасное личико.

Афанасий Игнатьевич соглашается и кивает. Теперь в его взгляде – уважение. Или мне очень хочется это в нем увидеть.

– Яна твердит, что не любит цветы, но ты не обращай внимания, – он чуть притягивает меня к себе, теребя за плечо. – Все равно дари, она втайне будет радоваться.

Мне приходится коситься на него. Я улавливаю краем глаза его подмигивание. Становится совсем неловко. И жарко, и холодно одновременно. Сердце скачет галопом. Я пытаюсь хотя бы часто не дышать, но так только сильнее выдаю свою нервозность.

– Еще она любит корейскую кухню и фотографировать. Выставки всякие обожает посещать. Черпает в них вдохновение, – Афанасий Игнатьевич уводит мечтательный взгляд в небо.

И я за ним. Там пусто – ни облачка. Мы одновременно опускаем головы и встречаемся глазами. Я набираю побольше воздуха в легкие, которые становятся тугими от стеснения. Хотя он некрепко держит меня за плечи.

– Из литературы Яна предпочитает Ахматову и Мураками.

Рю или Харуки, хочется мне уточнить, но не решаюсь. Ладно, у нее самой спрошу, хоть будет о чем поговорить. Я ни того, ни другого не люблю. Тоскливые они слишком. Философии много, а движа мало. Но галочку в уме ставлю. Все пригодится.

– В общем, не сдавайся, Дима. Ты парень, уверенный в себе, неглупый, найдешь к ней подход, – Афанасий Игнатьевич хлопает меня по груди и наконец отпускает, а сам идет к подъезду. – Рад был познакомиться.

– Спасибо, взаимно. Буду стараться, – говорю ему вслед, моргая, как в комедиях Гайдая.

– Не прощаемся, – Афанасий Игнатьевич кивает мне напоследок и тоже пропадает в подъезде.

Посмотрев на часы, я понимаю, что на оставшиеся две пары еще успеваю. Решаю съездить на учебу, больше для того, чтобы встретиться с Зефиркой и Бархом и все им рассказать.

Садясь в машину, я первым делом пишу в чате сладкой парочке: «Пс, давайте в библе после пары. Есть разговор».

«Ой, ты еще жив?!😯» – удивляется Зефирка. Я даже через текст чувствую ее фальшь. Все-таки актриса она отвратительная. Тот редкий случай, когда много лет в драмкружке прошли вообще мимо. Но это смешно.

«И здоров😏, – усмехаюсь смайлом. – Пока. Меня пронесло. Расскажу при встрече».

Подмигиваю клубничкой и блокирую телефон. Надо выпить кофе, чтобы переварить целое утро и всю ту нелепость, которая случилась.

По дороге в академию я заезжаю в любимую кофейню, улыбаюсь миловидной бариста, которая краснеет под моим пристальным взглядом, подмигиваю ей на прощание и выхожу довольный со стаканом горячего напитка. Кофейный запах приводит меня в чувство. Пока есть в этом мире кофе, можно жить.

Первый глоток я всегда смакую. Только ради него, считай, и пью. В нем вся насыщенность вкуса и крепость. Остальное уже не то. И этот глоток выходит отменным. Кофе кажется идеально сбалансированным. То, что надо.