– Я тебе не верю, – сказал он, покрывая поцелуями ее морщинистые щеки. – Ты не похожа на тех женщин, которые бьют маленьких мальчиков за то, что они не могут усидеть на месте. Когда ты была маленькой, тебе ведь тоже было трудно сидеть неподвижно?

– Когда меня просили, я сидела смирно, – сказала Марилла, пытаясь сохранять суровый вид, хотя сердце ее размякло от милой и искренней ласки Дэви.

– Это потому, что вы были девочкой, – сказал Дэви и ползком отодвинулся от нее, еще раз крепко обняв на прощание. – Ведь вы когда-то были девочкой, хотя сейчас это трудно представить. Вот Дора может часами сидеть спокойно… но мне кажется, это ужасно скучно. Какая все-таки тоска быть девчонкой. Давай-ка, Дора, я тебя расшевелю.

В представлении Дэви «расшевелить» означало схватить Дору за кудряшки и хорошенько дернуть. Дора взвизгнула, а потом разревелась.

– Как можно быть таким шалуном, да еще в день похорон твоей бедной матушки? – возмутилась Марилла.

– Мама хотела умереть, – доверительно произнес Дэви. – Я это точно знаю, она мне сама говорила. Болезнь ее ужасно измучила. Мы с ней долго говорили вечером перед ее кончиной. Тогда она и сказала, что вы нас с Дорой заберете к себе на зиму и я должен вести себя, как хороший мальчик. Я таким и собираюсь быть. Но разве чтобы быть хорошим, нужно обязательно сидеть сиднем, а не бегать и резвиться? И еще она сказала, что я должен всегда быть добр к Доре и заступаться за нее, что я и собираюсь делать.

– Так ты думаешь, что, дергая ее за волосы, поступаешь по-доброму?

– Но никому другому я не позволю этого делать, – сказал Дэви, нахмурившись и сжав кулачки. – Пусть только попробуют. А дергаю я не больно, она плачет просто потому, что девочка. Я рад, что родился мальчиком, только жаль, что мы с Дорой близнецы. Когда сестра Джимми Спротта начинает с ним спорить, он сразу говорит ей: «Я старше и потому лучше знаю», – и она затыкается. А Доре я так сказать не могу, и она остается при своем мнении. Разрешите мне немного подержать вожжи – ведь я как-никак мужчина.

Марилла испытала большое облегчение, когда вечером подъехала к своему дому. Осенний ветер гонял по двору сухие, бурые листья. Энн встретила их у ворот, приняла детей на руки и спустила на землю. Дора вежливо подставила щечку для поцелуя, а Дэви отозвался на приветствие бурными объятиями и весело представился:

– Я мистер Дэви Кит.

За ужином Дора держала себя как маленькая леди, а вот манеры Дэви оставляли желать лучшего.

– Я такой голодный, что мне не до манер, – сказал он в свое оправдание, когда Марилла сделала ему замечание. – Дора и вполовину не так голодна. Ведь я всю дорогу не сидел на месте. Ой, какой вкусный сливовый пирог. Дома мы давно не ели пирогов – мама была слишком больна, чтобы их печь, а миссис Спротт сказала, что хватит и того, что она хлеб печет – какие еще пироги! Миссис Уиггинс никогда не кладет сливы в пироги. Ух, до чего вкусно! Можно еще кусочек?

Марилла не собиралась ему потакать, но Энн отрезала мальчугану еще один щедрый кусок, напомнив Дэви, что в таких случаях следует говорить «спасибо». Он широко улыбнулся и основательно откусил от пирога. Расправившись с новой порцией, он сказал:

– Дайте мне еще пирога, и я скажу «спасибо» сразу за все.

– Нет, тебе хватит, – сказала Марилла не терпящим возражений тоном, который Энн хорошо знала, а Дэви предстояло узнать.

Дэви подмигнул Энн и, перегнувшись через стол, выхватил из рук Доры кусок пирога, который она только что надкусила, и, широко раскрыв рот, запихнул его туда весь. У Доры задрожали губы, а Марилла от ужаса потеряла дар речи. Энн хорошо поставленным «учительским» голосом воскликнула:

– Джентльмены так себя не ведут!

– Я знаю, что не ведут, – согласился Дэви, как только смог снова говорить, – но я не джентльмен.

– И ты не хочешь им быть? – спросила пораженная Энн.

– Конечно, хочу. Но не могу им быть, пока не вырасту.

– Нет, можешь, – торопливо произнесла Энн, чувствуя, что у нее появился шанс посеять в эту душу семя добра. – С детских лет можно воспитывать в себе джентльмена. А джентльмены никогда ничего не отбирают у леди… и спасибо не забывают говорить… и за волосы не дергают.

– Не очень-то им весело живется, – откровенно заявил Дэви. – Лучше я подожду, когда вырасту.

Марилла с отрешенным видом отрезала Доре кусок пирога. Она чувствовала, что в настоящий момент не может совладать с Дэви. День выдался трудный – сначала похороны, потом долгая дорога домой. В будущее она смотрела с таким пессимизмом, что могла бы обставить саму Элайзу Эндрюс.

Внешне близнецы не особенно походили друг на друга, хотя оба были белокурыми. Длинные, мягкие локоны Доры всегда выглядели аккуратно; голову Дэви покрывали непокорные золотистые кудряшки. Взгляд карих глаз Доры был спокойным и мягким, а у Дэви – озорным и лукавым, как у эльфа. У Доры нос был прямой, у Дэви – вздернутый. Дора несколько жеманно складывала губки, а у Дэви они всегда излучали улыбку. На одной щеке у Дэви была ямочка, на другой она отсутствовала, что придавало лицу мальчика, когда он смеялся, забавное и милое выражение. Озорная улыбка не сходила с его лица.

– Пора спать, – сказала Марилла, решив, что надо отдохнуть от детей. – Дора ляжет у меня, а Дэви отведи в комнату под крышей с западной стороны, хорошо, Энн? Ты не боишься спать один, Дэви?

– Не боюсь, но я не хочу так рано ложиться, – уверенно заявил Дэви.

– Тебе придется, – устало произнесла Марилла, и было в ее голосе что-то такое, что заставило замолчать даже Дэви. Он послушно последовал за Энн по лестнице.

– Когда стану большим, первым делом проведу ночь без сна – посмотрю, что это такое, – сказал он доверительно.

В последующие годы Марилла никогда не могла вспомнить без содрогания первую неделю пребывания близнецов в Зеленых Крышах. Не то чтобы эта неделя была намного хуже других, но в первые дни Марилла испытала настоящий шок от новых ощущений. Когда Дэви бодрствовал, редкий час удавалось отдохнуть от его проказ. Однако самая неприятная история произошла спустя два дня после его прибытия в воскресное утро – прекрасное, теплое, туманное и волшебное утро. Энн приводила в порядок Дэви перед походом в церковь, а Марилла наряжала Дору. Мальчуган отчаянно сопротивлялся, отказываясь умываться.

– Марилла меня вчера уже умывала… а в день похорон миссис Уиггинс оттирала меня грубым мылом. Хватит на одну неделю. Не вижу никакой пользы в ежедневном умывании. Насколько удобнее не мыться.

– Пол Ирвинг умывается каждый день по собственному желанию, – назидательно произнесла Энн.

Дэви провел в Зеленых Крышах чуть больше сорока восьми часов, но за это время успел привязаться к Энн и полюбить ее, и с тем же мальчишеским пылом возненавидеть Пола Ирвинга, которого Энн не переставала ставить ему в пример. Если Полу Ирвингу нравится каждый день умываться – пусть продолжает. Он, Дэви, тоже будет умываться – пусть даже это и убьет его. Такие мысли помогли ему выдержать дальнейшие испытания, и когда утренний туалет был закончен, перед Энн предстал вполне симпатичный мальчик. Когда она подводила Дэви в церкви к местам, издавна закрепленным за Катбертами, то испытывала почти материнскую гордость.

Поначалу Дэви вел себя вполне пристойно, обводя любопытным взором сидевших поблизости мальчиков и задаваясь вопросом, кто из них Пол Ирвинг. Первые два гимна и отрывок из Священного Писания прошли благополучно. Сенсационное событие произошло во время чтения мистером Алленом молитвы.

Лоретта Уайт сидела впереди Дэви со слегка склоненной головой, между двумя длинными льняными косами среди кружевных оборок открывалась соблазнительная белая шейка. Полненькая, спокойная восьмилетняя Лоретта вела себя в церкви безукоризненно с самого первого дня, когда мать принесла ее, полугодовалую, на службу.

Дэви полез к себе в карман и вытащил оттуда… гусеницу, пушистую, извивающуюся гусеницу. Марилла это заметила и потянулась, чтобы схватить его за руку, но было слишком поздно. Дэви посадил гусеницу Лоретте на шею.

Пронзительные крики прервали молитву мистера Аллена. Потрясенный, ничего не понимающий пастор остановился и поднял глаза. Головы прихожан взметнулись вверх. Лоретта подпрыгивала на скамье, судорожно пытаясь дотянуться до спины.

– Ой, мама… мамочка… сними это с меня… выбрось скорее… этот гадкий мальчишка посадил что-то мне на шею. О, мамочка, оно ползет вниз… Ой!

Миссис Уайт поднялась с места и с непроницаемым лицом вывела рыдающую и извивающуюся Лоретту из церкви. Через какое-то время рыдания девочки слышались все тише, и мистер Аллен продолжил службу. Но все понимали, что день испорчен. Впервые в жизни Марилла не слышала слов молитвы, а Энн сидела с пылающим от стыда лицом.

Когда они вернулись домой, Марилла отправила Дэви в его комнату и велела оставаться там до конца дня. Обеда он был лишен. Марилла разрешила дать ему только несладкий чай с молоком и хлеб. Энн отнесла Дэви эту скудную пищу и, пока он, не испытывая, похоже, никаких угрызений совести, с аппетитом ее поедал, печально сидела рядом. Наконец Дэви обратил внимание на грустные глаза Энн и встревожился.

– Наверное, Пол Ирвинг не бросил бы гусеницу за шиворот девчонки в церкви? – задумчиво спросил он.

– Конечно, нет, – скорбно произнесла Энн.

– Тогда я вроде бы сожалею о своем поступке, – признался он. – Но гусеница была такая толстая и забавная… Я подобрал ее на церковных ступенях, когда мы входили. Мне показалось, что нельзя не пустить ее в дело. И разве тебя не рассмешил визг девчонки?

Во вторник после полудня члены благотворительного общества, где состояла Марилла, решили провести очередное собрание в Зеленых Крышах. После уроков Энн заторопилась домой, зная, что Марилле потребуется помощь. В гостиной вместе с членами благотворительного общества сидела Дора, опрятная и чистенькая в накрахмаленном белом платьице с черным поясом; она скромно отвечала на задаваемые вопросы, а в остальное время хранила вежливое молчание, производя впечатление идеального ребенка. А в это время по уши грязный Дэви лепил куличики из глины на заднем дворе.

– Я разрешила ему поиграть, – проговорила устало Марилла, – подумав, что таким образом удержу его от других, не таких безобидных занятий. А так он просто перепачкается. Выпьем чай без него, а ему подадим позже. Дора может сидеть с нами, а Дэви… мне даже страшно представить его за одним столом с членами благотворительного общества.

Когда Энн вошла в гостиную, приглашая гостей к столу, она обратила внимание на отсутствие Доры. Миссис Джаспер Белл сказала, что видела, как Дэви звал ее с порога. Энн и Марилла, быстро переговорив на кухне, решили устроить чай детям отдельно от взрослых.

Трапеза уже близилась к концу, когда в комнату ворвалось какое-то ужасное создание, поистине чудо-юдо. Марилла и Энн застыли в ужасе, а дамы – в изумлении. Могла ли это быть Дора?.. Этим отчаянно рыдающим существом, в мокром платье, с которого, как и с мокрых волос, стекала вода прямо на новый, с рисунком в кружочек, ковер Мариллы?

– Дора, что случилось? – воскликнула Энн, бросив виноватый взгляд на миссис Джаспер Белл, про которую шел слух, что в ее семье никогда не бывает никаких неприятных происшествий.

– Дэви повел меня к свинарнику, – рыдала Дора. – Я туда идти не хотела, но Дэви обозвал меня трусихой. А потом заставил лезть на забор, откуда я свалилась к свиньям, испачкала платье, а одна свинья прошлась прямо по мне. Я была грязная с головы до ног, и Дэви предложил отмыть меня из шланга. Я послушалась, он окатил меня водой, но платье осталось грязным, а пояс и туфельки были испорчены.