– Вы и выглядите как вор, – заявил Лоример, оглядывая атлетическую фигуру своего друга, облаченную в свободный, но прекрасно скроенный белый фланелевый костюм, сшитый специально для путешествий на яхте, с серебряными пуговицами с эмблемой в виде якоря. Он также отметил про себя гордо посаженную голову, красивое породистое лицо, а затем, посмотрев вниз, обозрел изящные ступни с высоким подъемом. – Ну да, прямо-таки вылитый грабитель, так ведь? Странно, что я не замечал этого раньше. По идее, любой лондонский полисмен должен был бы арестовать вас прямо на улице из-за того, что вы очень подозрительно выглядите.

Эррингтон тихо рассмеялся.

– Что же, мой друг, о чем бы ни свидетельствовала моя внешность, сейчас я в любом случае нарушитель права чужой собственности, незаконно забравшийся в частные владения – и вы, кстати, тоже. Что будем делать?

– Найдем входную дверь и позвоним в звонок, – тут же предложил Джордж. – Скажем, что мы несчастные заблудившиеся путешественники. Надеюсь, этот самый бонд всего лишь сдерет с нас кожу живьем. Наверное, это будет больно, но вряд ли затянется надолго.

– Джордж, вы неисправимы! Предположим, что мы пройдем через эту сосновую чащу где-нибудь в другом месте. Возможно, в этом случае мы выйдем к фасадной части дома.

– Я не вижу причин, по которым мы не могли бы просто обогнуть дом с другой стороны, пройдя мимо окна. А если нас из комнаты увидит эта красавица, мы можем сказать, что пришли повидать бонда.

Молодые люди, сами того не замечая, перестали сдерживаться и, споря, заговорили громче, чем прежде. Внезапно после последней фразы Лоримера на их плечи легли тяжелые ладони. Чьи-то мощные руки развернули их в противоположную сторону от окна, в направлении которого они продолжали смотреть.

– Бонда? – услышали они низкий мощный голос. – Ну что же, молодые люди, можете больше не искать – я и есть Олаф Гулдмар!

В этих словах прозвучала такая же гордость, как если бы незнакомец заявил: «Я – император!»

Эррингтон и его друг на какой-то момент потеряли дар речи – отчасти из-за бесцеремонности, с которой их ухватили за плечи и развернули, словно каких-то безродных молокососов, отчасти от изумления и даже безотчетного восхищения, которые вызывал у них человек, который безо всякого внешнего усилия подверг их такому неучтивому обращению. Перед ними стоял мужчина выше среднего роста, который мог бы стать прекрасной моделью для честолюбивого скульптора, решившего вылепить статую предводителя войска древних галлов или бесстрашных викингов. Он был крепкого, даже могучего сложения, мускулистым и явно обладающим исключительной физической силой. В то же время в его осанке и движениях чувствовалась неуловимая грация, что делало его внешность еще более колоритной. У него были широкие плечи и мощная грудь. Его крупное лицо покрывал румянец. Но наибольшее внимание привлекала его голова. Ее украшала густая шевелюра белоснежных седых волос, которые сверкали на солнце, словно серебро. Густая борода незнакомца была коротко подстрижена – как у воинов Древнего Рима. Из-под густых седых бровей смотрели на мир пронзительные глаза. Взгляд их был острым и смелым, словно у орла или другой хищной птицы, и на редкость пристальным – казалось, что от такого взгляда не укроется даже самая незначительная ложь. Мужчина выглядел лет на пятьдесят восемь – шестьдесят. На самом же деле ему минуло семьдесят два, но он был сильнее, энергичнее и решительнее многих из тех, кому еще не исполнилось тридцати. Его необычный наряд напоминал одновременно традиционные костюмы шотландских горцев и древних греков: что-то вроде нательной фуфайки, а поверх нее – куртка из шкуры северного оленя, обшитая непонятными значками и украшениями из суровой нитки и разноцветного бисера. На плечи его был небрежно накинут и завязан узлом у пояса широкий шарф из белой шерстяной ткани, на вид очень теплой и мягкой. На поясе висел огромный охотничий нож. Говоря с незваными гостями, мужчина небрежным жестом положил одну ладонь на увесистый сосновый посох, который был испещрен причудливыми письменами и резными фигурками и на одном конце имел чуть изогнутую рукоятку. Хозяин явно ждал, что пришельцы заговорят, но, видя, что они хранят молчание, сердито сверкнул глазами и повторил:

– Я бонд – Олаф Гулдмар. Говорите, зачем явились, и уходите. У меня мало времени!

Лоример посмотрел на него, и на лице молодого человека возникло обычное слегка небрежное выражение, а на губах – легкая улыбка. Он сразу понял, что со старым фермером лучше не шутить, а потому, перед тем как заговорить, вежливо приподнял шляпу.

– Случилось так, – честно сказал он, – что мы забрели сюда без всякого дела – просто так, без каких-либо причин. И мы прекрасно это осознаем! Мы нарушили границы чужих владений, и это тоже понимаем. Умоляю вас, не будьте к нам слишком строги, мистер … мистер Гулдмар!

Бонд бросил на него пристальный взгляд, словно молнию метнул, и где-то в зарослях его бороды зародилось нечто вроде подобия улыбки. Он повернулся к Эррингтону.

– Это правда? Вы пришли сюда намеренно, зная, что эта земля является частной собственностью?

Эррингтон, в свою очередь, также приподнял шляпу, скрывавшую его густые каштановые волосы, с небрежным изяществом, но при этом выказывая уважение к собеседнику, – манера, давно ставшая частью его натуры.

– Да, так и есть, – признался он, решив следовать примеру Лоримера и видя, что в сложившейся ситуации лучше не вилять. – Мы слышали, как люди в Боссекопе говорят о вас, и пришли сюда, чтобы выяснить, не окажете ли вы нам честь и не позволите ли познакомиться с вами.

Старик сильно ударил сосновым посохом о землю, и лицо его покраснело от гнева.

– Боссекоп! – воскликнул он. – Вот уж осиное гнездо! Боссекоп! Там вы могли узнать обо мне достаточно, чтобы ваш аппетит к новостям был удовлетворен. Боссекоп! В те времена, когда мой род правил в этих местах, таким людишкам, как те, что живут сейчас там, дозволялось бы только править мой клинок на точильном камне. Эти ничтожества стояли бы, голодные, в очереди, дожидаясь, когда им бросят объедки с моего стола!

Пожилой фермер говорил с такой горячностью и страстью, что его явно требовалось как-то успокоить. Лоример исподтишка бросил взгляд на зарешеченное окно и увидел, что девушка, сидевшая у прялки, куда-то исчезла.

– Мой дорогой мистер Гулдмар, – с вежливой настойчивостью заговорил Джордж, – заверяю вас, что, по моему мнению, жители Боссекопа не заслуживают чести точить ваш клинок и питаться объедками с вашего стола! Лично я их презираю! И мой друг, сэр Филип Эррингтон, тоже относится к ним с презрением – верно ведь, Фил?

Эррингтон с притворной скромностью молча кивнул.

– То, что сказал мой друг – совершеннейшая правда, – продолжил Лоример. – Мы действительно очень хотим, чтобы вы оказали нам честь, познакомившись с нами. Для нас это величайшая радость. Мы были бы просто в восторге, если бы это произошло.

При этих словах лицо Филипа озарилось искренней мальчишеской улыбкой, которая была на редкость заразительной и, похоже, подействовала на старого бонда, потому что его тон стал намного мягче.

– Никто и никогда, молодые люди, не ищет знакомства со мной, – проворчал он. – Те, кто поумнее, стараются держаться от меня подальше. Я не люблю незнакомцев, зарубите это себе на носу. Но я готов простить вам то, что вы забрались в мои владения. Я вас отпускаю – идите себе с миром.

Друзья обменялись огорченными взглядами. Однако, похоже, им оставалось только одно – выполнить неприятное им приказание старого Гулдмара. Эррингтон, однако, решил все же предпринять еще одну попытку.

– Могу я надеяться, мистер Гулдмар, – поинтересовался он с изысканной вежливостью, – что вы хотя бы один раз нарушите свой обет затворничества и посетите меня на борту моей яхты? Вы наверняка ее видели – она называется «Эулалия» и стоит на якоре во фьорде.

Фермер посмотрел Эррингтону прямо глаза.

– Я видел ее. Красивая игрушка для молодого повесы! Значит, вы тот, кого в Боссекопе, этом скопище дураков, называют «богатым англичанином» – бездельник, который не знает, чем заняться, и у которого поэтому масса свободного времени. Праздношатающийся путешественник, прибывший с тех туманных берегов, где толстосумы копят золото и не могут удовлетворить свой аппетит к богатству, пока не умрут от обжорства! Я слышал о вас – рыцарь из рода паразитов, плесень с благородными манерами, эфемерный росток, отпочковавшийся от гниющего старого дерева, корни которого превратились в труху и остались в давно забытом прошлом.

Густой низкий голос старика вибрировал, когда он произносил свою тираду, а на лице проступила тень меланхолии. Эррингтон слушал его совершенно спокойно и безмятежно. Его нисколько не обидело то, что у пожилого фермера имелся свой взгляд на молодого аристократа, на его образ жизни, его богатство и титул. И, хотя бонд продолжал пристально смотреть на него, сэр Филип не отвел взгляд, а лишь легонько наклонил голову, давая понять, что с уважением относится к его мнению.

– Вы совершенно правы, – просто сказал он. – Мы, современные люди, всего лишь пигмеи по сравнению с гигантами прежних времен. Даже королевская кровь теперь уже не та. Но, что касается лично меня, то я не придаю значения ни титулу, ни деньгам, ни прочим атрибутам, то есть всему тому, если можно так выразиться, багажу, который сопровождает нас в нашем кратком путешествии по этой жизни. Мне достаточно самой жизни.

– И мне, – заявил Лоример, который был просто в восторге от того, что его друг вполне благодушно отнесся к презрительным характеристикам, которые дал ему старый фермер. – Но, знаете ли, мистер Гулдмар, прогоняя нас, вы осложняете нам жизнь. Наша беседа становится такой интересной! Почему бы не продолжить ее? У нас в Боссекопе нет друзей, а нам хотелось бы задержаться в этих местах на несколько дней. Надеюсь, вы позволите нам прийти сюда снова и повидаться с вами?

Олаф Гулдмар молча сделал шаг вперед и стал настолько откровенно и пытливо разглядывать молодых людей, что оба они, зная, что на самом деле привело их к дому бонда, невольно покраснели, особенно Эррингтон, который побагровел до корней своих каштановых волос. Однако старик продолжал изучающе рассматривать их, словно желая взглядом проникнуть в их души. Затем он что-то пробормотал себе под нос по-норвежски, после чего, к искреннему изумлению обоих англичан, выхватил из ножен свой охотничий нож и быстрым, сильным движением бросил его на землю и поставил на него ногу.

– Да будет так! – произнес он. – Я убираю свой клинок! Вы мужчины и, как должно мужчинам, говорите правду. А раз так, я готов вас принять! Если бы вы сказали мне хоть маленькую ложь по поводу своего прихода сюда – попытались бы сделать вид, что заблудились, или испробовали какой-то другой трюк, наши с вами пути больше никогда бы не пересеклись. В общем, я говорю – добро пожаловать!

С этими словам Гулдмар с достоинством вытянул вперед руку, ногой все еще прижимая нож к земле. Молодые люди, пораженные его действиями и обрадованные тем, что он явно сменил гнев на милость, о чем говорило и смягчившееся выражение суровых черт его лица, с готовностью обменялись с ним рукопожатиями. Фермер поднял с земли нож и убрал его в ножны с таким видом, словно не сделал ничего особенного, а затем предложил гостям подойти к самому окну, к которому их взгляды были прямо-таки прикованы еще совсем недавно.

– Пойдемте! – сказал он. – Мы с вами должны выпить по бокалу вина прежде, чем вы уйдете. Не зная здешних мест, вы по ошибке пошли не по той тропинке. Я видел вашу лодку, пришвартованную у моего пирса, и задался вопросом – кто же это такой храбрый, что решился прогуляться по моему лесу. Я мог бы догадаться, что только двое беззаботных молодых людей вроде вас могли зайти на территорию, которой все добропорядочные жители Боссекопа, а также все последователи дьявольской лютеранской веры избегают, словно здесь можно заразиться чумой.

Старый фермер гулко расхохотался, и его искренний смех оказался таким заразительным, что Эррингтон и Лоример присоединились к нему, толком не понимая, чему именно они смеются. Лоример, впрочем, подумал, что, может быть, таким образом они с другом протестуют против того, что гостеприимный хозяин отнес их к категории «беззаботных молодых людей».