Отец странно говорил. Со мной он говорит терпеливо, взвешенно, с братом легко и шутливо, с мамой нежно, а сейчас он говорил будто с посторонним, словно в кокпите присутствовал кто-то еще, за спиной…

– Не понимает, – прошептал брат. – Он действительно не понимает…

У моего брата хорошая работа. Сиди на дне, погружайся в пещеры, лови зубастых рыб и придумывай им названия, а когда всех переловишь, можно перебраться на Селесту, там морей полно, ныряй себе, лови, сравнивай их с земными, составляй атлас различий.

– Ладно, я не очень… не очень понимаю… Что вы от меня хотите?

Брат возмущенно прищелкнул языком.

– Мы хотим от тебя взрослого отношения. Ответственности и понимания.

Сказал отец.

Брат промолчал.

– Хорошо, – согласился я. – Я никуда не полечу.

Глава 3
«Тощий Дрозд»

В тиши глухих пещер и хладных темных вод
Увидят те, кто мимо
Пройдет, всё, что осталось
От нас. Но лавр весною новой
Зацветет.

Повторите, пожалуйста.

Все говорили, что надо увидеть сову, но в свою первую смерть я видел лишь темноту. Вернее, ничего не видел. Я умер, я воскрес. Несколько секунд после тьмы чувствовал на переносице холод. Однажды брат так пошутил – я уснул, а он принес сосульку и положил мне на лоб. И мне сразу же стали сниться сугробы, льдины и другие холода. А в первую смерть ничего, только в ушах потом чесалось. Я повторил, пещеры воды, лавр, воды… еще что-то… цветы зацветут…

– Уважаемые пассажиры, VDM-фаза завершена, приятного пробуждения!

Я воскрес и открыл глаза.

Не все хорошо переносят первую эвтаназию, преодоление барьера Хойла, прыжок, последующую реанимацию, говорят, что некоторые вовсе не возвращаются из первой смерти, так в ней и остаются. Я в это не верю, я умер и воскрес через шесть минут и пятьдесят световых лет, были сухи и скорбны листы, были сжаты и смяты листы, за огнем отгоревшего, повторите, пожалуйста.

Тест.

Я повторил. Один раз запнулся, в пределах.

Стазис-капсула успела демонтироваться, надо мной был низкий потолок каюты, под потолком покачивала крыльями деревянная утка счастья. Вырезанная из северной яблони, или из липы, или лиственницы, нос этой утки всегда смотрит на Землю.

– Пожалуйста, задержите дыхание.

Я задержал дыхание, две минуты.

Тест.

Я могу на пять, если что, а если плыть, то на три.

– Сатурация в норме.

Я вдохнул. Сейчас утка смотрела в сторону двери каюты. Глаза у утки круглые и выпуклые. Похожа на утконоса с крыльями.

– «Тощий дрозд» прибыл в точку промежуточного финиша, первый вектор завершен. Рекомендуем не пренебрегать медицинскими процедурами и не совершать резких движений, примите электролит.

Я выбрался из капсулы и обнаружил, что левая нога слегка подрагивает, наверное, процедурами действительно не стоит пренебрегать… да и электролитом… пить охота…

Я вскрыл банку с электролитом, выпил. На вкус как соленая вода.

– Первый прием пищи не раньше чем через два часа…

«Тощий дрозд», голос капризный, считается, это отвлекает пассажиров от мыслей о смерти.

Рассказывали, что в первый раз может что-нибудь омертветь – кончики пальцев, щеки, уши, у некоторых немеют веки, или на теле появляются нечувствительные пятна, смерть оставляет метку, отпечаток ладони. Hexekuss, тавро Хойла.

Рассказывали про свет. Что некоторые после смерти видят свет, яркий, после пробуждения еще несколько секунд он сияет в глазах. Свет, после которого мир кажется серым, картонным, ненастоящим.

Говорили про голос, прекрасный настолько, что его хочется слушать вечно и возвращаться нет сил.

Отец рассказал мне про свою первую смерть. Он, будучи аспирантом, шел на «Сиплой» к Сердцу Карла и именно тогда первый раз перенес VDM-фазу. После воскрешения его преследовало острое ощущение отделения от тела и от окружающей реальности, затихавшее несколько дней, каждое движение сопровождалось нейроэхом, стены каюты покачивались и расплывались, коридоры мучительно двоились. Это затихало несколько недель.

Техника эвтаназии с тех времен заметно усовершенствовалась – я никакого отделения не чувствовал, стены оставались недвижимы, ни света, ни голосов, и ничего вроде не омертвело. Нога немного. А зуд в ушах прекратился, и почти сразу заглянул доктор с блокнотом и портативным медсканером, поинтересовался, не чувствую ли я запах хвои.

А брат…

Брат про свой первый вектор не рассказывал вовсе.

Доктор Уэзерс, бортовой медик, лет шестидесяти, хотя кто его знает, пространство влияет на людей, на каждого по-своему.

– Я не чувствую запаха хвои, – ответил я.

– А у меня в первый раз был можжевельник, – ностальгически признался доктор и навел на меня сканер. – Знаешь, на Валдае есть можжевеловые рощи, в жаркий полдень, когда на ягодах закипает сахар, воздух наполняется ароматом, от которого слезятся глаза…

Доктор несколько раз втянул воздух, словно надеясь почувствовать можжевельник своего детства, разочарованно улыбнулся и принялся проверять показания медсканера.

– Это ведь как рождение, – бормотал доктор. – Но родиться можно один раз, а умереть, получается, сотни… Умри-воскресни, смерть-жизнь, тик-так, тик-так, что видел, если не секрет? Приснилось что в летящем смертном сне?

– Я не очень… помню… – сказал я на всякий случай.

Доктор Уэзерс отложил сканер и сделал отметку в блокноте.

– Понятно… А как зрение? Неприятные ощущения… мертвые поля, мерцание? Зажмурься!

Я зажмурился, а доктор стал довольно болезненно давить мне на глаза через веки. Я увидел множество бордовых и оранжевых пятен, крутящихся безо всякой системы, доктор резко надавил сильнее, так что я дернулся, но Уэзерс не отступил, продолжил копаться в моих глазах.

– Все вроде в порядке, – заверил доктор через минуту. – Рефлексы в пределах нормы, показатели… стандартные, левая нога… немного повышен тонус, обязательно прими электролит. Сейчас же!

Я снова принял электролит.

– Рекомендую пойти размяться, – посоветовал Уэзерс. – Общая длина палуб «Дрозда» семь километров, прогулка позволит улучшить мозговое кровообращение… но к вечеру голова все равно заболит, предупреждаю заранее. Не забывай про электролит. И пообедать! Обязательно пообедать!

Я пообещал погулять, улучшить и пообедать, и не забывать про электролит, доктор удалился, и явилась Мария в фиолетовых очках, и с порога спросила, видел ли я сову, и, не дожидаясь ответа, сообщила, что она да, сова сидела на камне, вертела сиплой… сизой головой…

– Что у тебя с глазами, Мария? – спросил я.

Мы познакомились в пассажирском терминале Лунной базы, Мария сидела на оранжевом чемодане и ела мороженое, больше в зале никого, вероятно, остальные члены Большого Жюри погрузились раньше.

– Мария, – представилась девушка.

– Ян.

– Ты на Реген? – спросила Мария. – Если туда – можешь отдыхать. Часа полтора еще ждать, не меньше.

– Что случилось?

– Инженер трюма не явился на борт, – ответила Мария.

Мороженое апельсиновое в шоколадной глазури, я тоже такое люблю.

– Не явился?

– Не явился, – подтвердила Мария. – Теперь, думаю, ищут замену. Зачем вообще нужен инженер трюма? Без него никак?

Мы сидели в пустом пузыре терминала, а я думал, что все не так уж и плохо. Да, я не особо рвался на Реген, но, с другой стороны, это путешествие могло получиться.

– «Тощий дрозд» – это грузовик, – сказал я. – Трюм большой, грузов много, без инженера на векторе никак, вдруг что-нибудь… открепится…

Мария, кажется, не скучная.

– А потом, штатное расписание нарушать нельзя – с этим в космофлоте строго…

– Рассказывай-рассказывай, – ухмыльнулась Мария. – Знаю я, как у них строго… Я, между прочим, должна была лететь через полтора месяца. Через полтора! Я собиралась в Рим, поработать над диссертацией – и тут вызов! Через полтора месяца никак не получится, или сейчас или жди полгода. Я решила, что лучше сейчас. Я все бросила, не успела толком собраться, со мной связались сегодня в одиннадцать, а через три часа я на Луне… И узнаю, что инженер не явился! А ты про расписание…

Мария вздохнула.

– Я поражаюсь, как мы вообще умудрились добраться до звезд!

– Ну…

Я не придумал что ответить.

– Как-то долетели… – сказал я.

– Летает гагара, – перебила Мария. – И томагавк.

Мария поглядела на меня с подозрением.

– Что? – осторожно спросил я.

– Я знаю как минимум пять книг, в которых интрига строится на том, что перед рейсом грузовой инженер отравился голубцами и вместо него отправился случайный человек. И ничем хорошим это не закончилось…

Отравиться голубцами не так уж и плохо.

– Нет, я никого не заменяю, – заверил я. – В том смысле, что я не вместо инженера, я сам по себе…

– Физик? – перебила Мария. – Или навигатор? На навигатора не похож…

– Почему?

– Они лысые. Голову нарочно полируют, чтобы нейросенсоры плотнее прилегали.

Я машинально потрогал волосы.

– И втирают масло оливы…

– Нет, я не… навигатор. Я спасатель.

– Зачем на Регене спасатели?

Я растерялся, а Мария ответила сама:

– Понятно зачем. Туристическую секцию станешь вести… ну и спасешь кого при случае. Там, насколько я знаю, есть и реки, и болота – кто-нибудь обязательно провалится в провал, или будет тонуть, или заблудится, а ты рядом. Так?

– Да… А ты? Ты чем занимаешься?

Мария не ответила.

– Ты – воспитатель! – предположил я.

– На Регене нет детей, а физиков воспитывать бессмысленно, – возразила Мария. – Я не воспитатель.

– Тогда биолог. Могу поспорить, ты любишь животных… медведей, гагару… латимерию.

В терминал вошел человек в блестящем глубинном костюме. Не в скафандре, а именно в подводном костюме, в тяжелых балластных башмаках и в круглом медном шлеме, мне показалось, что с костюма даже капала вода.

– Интересно-интересно… – сказала Мария. – Откуда тут сей водолаз?

Вообще-то на Лунной базе есть искусственные водоемы, находящиеся под поверхностью, – Море Спокойствия, Берег Прибоя, Берег Надежды. А на этих водоемах пляжи, сосны и дюны, рыбалка и серфинг, возможно, водолаз обслуживает гидравлические системы. Ходит по трубам, чистит водосбросы, пугает расплодившихся в коллекторах кальмаров.

– Это, наверное…

Водолаз тяжело прошагал мимо, на нас внимания не обратил, я почувствовал сильный запах водорослей и еще чего-то морского, из пучин.

– Это, пожалуй…

– Все понятно, – прошептала Мария. – Это он.

– Кто он? – так же шепотом спросил я.

– Поток Юнга.

Мария повертела пальцем вокруг головы.

– Мы сидим на Луне, ждем вектора на Реген. Но с точки зрения синхронной физики мы уже на Регене. Мы в потоке, и Реген здесь, вокруг нас, Вселенная есть выдох и неизбежность… Чувствуешь?

Терминал. Морская соль, ею пахнет, может, и выдох.

– А при чем здесь водолаз?

– Искажения потока, – объяснила Мария. – Странные происшествия, необычные люди, навязчивые дежавю, небывалые совпадения… Синхронная физика, превосходство четвертого уровня.

Я поглядел на Марию с уважением и сказал:

– У меня брат, кстати… в чем-то водолаз.

– Брат-водолаз – это интересно… Старший или младший? Брат… тебя старше?

– Младше. На двадцать минут.

– А почему «в чем-то водолаз»?

– Он ихтиолог, изучает глубинных рыб. И в глубинных костюмах работает… То есть он водолаз, но вынужденный…

Я замолчал.

– Вынужденный брат-водолаз… – задумчиво произнесла Мария. – Гагара и водолаз… Это хорошо! Спасатель, брат водолаза, ты знаешь, где находится Реген?

Я посмотрел в прозрачный купольный свод терминала.