– Неужели это вы, господин Невидимка?! Ооо, ну как же, вы переоделись, ни за что бы вас не узнал, если бы вы в руках не держали прошлогоднюю «Политику», только вы и читаете газеты прошлогодней свежести и не замечаете…

Если кто-то заказывал третью кружку пива, Лаза принимался поучать:

– Не слишком ли долго вы здесь бездельничаете… У тебя, Вучинич, водосточная труба на доме совсем никуда не годится, лучше бы ты привел ее в порядок, чем по ресторанам деньгами швырять и пытаться выдать себя не за того, кто ты на самом деле?!

Или, если ближе к вечеру какая-нибудь компания слишком наберется, Лаза и тут выступит с тирадой:

– Сперва языками чешете, сплетничаете, друг друга оговариваете за разными столами. А потом собираетесь вокруг бутылки, обнимаетесь и лижетесь, как мартовские кошки…

А уж если заметит, что кто-то в угаре тратит деньги на рулетку:

– Закрываем, этот стол закрываем! Как это – почему закрываем?! Да меня сейчас удар хватит, разбойник, не могу больше видеть, как ты отцовские деньги просаживаешь.

Хозяин Лаза Йованович из несостоявшегося владельца отеля, добитого поведением собственных гостей, их расточительностью, бесконечной пустой болтовней, неумеренностью в еде и выпивке постепенно превращался в того прежнего Лазу, прижимистого трудягу, обычного сапожника… Конец всему положила одна ночь, когда он заметил, как некая девушка при пособничестве горничной шмыгнула в номер к одному весьма важному постояльцу, преуспевающему политику. Он ворвался к ним разъяренным. Разразился неслыханный скандал. Девушку укутал в собственное пальто, позвал кучера и распорядился на фиакре отвезти девушку домой, а своего весьма важного постояльца выгнал на улицу прямо в нижнем белье. Не помня себя, он кричал:

– Сюда, значит, пришел развратничать?! Борделя тебе мало?! Парламента мало?! Решил среди простых людей поразвлечься, осел!

На следующее утро Лаза Йованович выставил отель на продажу. Продав, вернул все долги. Осталось у него ровно столько, чтобы купить себе и сыновьям скромные лавки, где можно заниматься ремеслами и мелкой торговлей. У него больше не было никаких великих планов. По ночам во сне он видел ноги. Ему снились тысячи ног с израненными ступнями, в пыли, среди них иногда попадался костыль или палка. Но всякий раз, когда он хотел поднять голову, чтобы посмотреть, кому принадлежат эти бесчисленные ноги, куда они идут – просыпался, весь в поту. Кроме того, у него было чувство, что там, в той колонне, идет и он сам, хотя своих ног ни разу не увидел, внизу были скорее какие-то нечеловеческие ступни, что-то похожее на копыта, словно по этой дороге его на карачках нес сам черт.

«Югославия» досталась группе арендаторов. Одни занялись рестораном. Маэстро Панте замены найти не смогли, никто из местных обжор до него не дорос. То, что для других было основным блюдом, ему подошло бы только в качестве легкой закуски.

Другие держали комнаты. Официально: «Пожалуйста, никаких девушек сомнительного поведения…». А неофициально: «Ваши пожелания? Вас больше интересуют брюнетки или блондинки…»

Третьи взяли в наем большой зал для танцев и концертов. Где-то в бухгалтерских книгах осталась запись, что этот зал с примыкающей к нему летней верандой, теперь уже под названием «Урания», арендовал киномеханик Руди Прохаска. Он демонстрировал там самые популярные фильмы того времени, главным образом комического или любовного содержания.

Продажа, ипотека, закрытие ипотеки, выписки из регистрационной книги, покупка, гарантия, договор о найме – Малишич-Государство только успевал пучить губы, никогда еще не приходилось ему заверять за такое короткое время столько документов. И всем срочно. И все, наученные опытом, сокрушенно спрашивали:

– Господин Государство, а может, пивка?

Даже в раю люди повсюду прилепляли бы жвачку

В начале мая

В начале мая 1980 года я отправился в кинотеатр «Сутьеска». Показывали фильм, название которого припомнить не могу. Более того, возможно, не без причины, не удается мне и вспомнить, был ли тот фильм художественным или документальным.

Зато я прекрасно помню, что зал кинотеатра уже тогда находился в плачевном состоянии. Собственно говоря, упадок начался с послевоенной национализации гостиницы «Югославия» (кинотеатр под именем «Урания» входил в гостиничный комплекс), и хотя его несколько раз перестраивали, ремонт толком так и не сделали. Думаю, в таком жалком виде он просуществовал до 1991 года, потом некоторое время простоял под замком и по своему первоначальному назначению до настоящего времени больше не использовался.

В городе остался только один кинотеатр, «Ибар», тот, что рядом с гостиницей «Турист». Но эта история не про «Ибар», хотя и тут есть о чем рассказать.

Скучное воскресное послеобеденное время

Интересно, что наряду со многими вещами, которые я не могу вспомнить, не помню я и того, каким по счету был этот сеанс.

Может быть, он входил в воскресную позднюю утреннюю программу, обычную для выходных, когда солдатам давали увольнительные в город на целый день? Дежурные офицеры проводили смотр в автомобильной части неподалеку от нас и в казарме танкистов, немного подальше, обращая особое внимание на наличие у каждого, кто идет в увольнение, иголки и нитки, чтобы пришить пуговицу, если вдруг оторвется. Ведь об авторитете Югославской народной армии судят и по таким вещам. Потом произносили несколько слов о сложной внешнеполитической обстановке, добавляли еще несколько слов о ничуть не менее деликатном моменте, который переживает наша страна, и наконец ворота открывались. Комнаты в отеле «Турист» оккупировали счастливцы, к которым приехали жены или девушки. Входили они туда бледными, выходили разрумянившимися. Скамейки в парке были плотно забиты новичками в военной форме, окруженными родственниками, прибывшими со всех концов страны. У каждого второго новобранца на коленях стояла обувная коробка, служившая обычной упаковкой для домашних пирожных и пирожков, и на вопросы любопытных членов семьи он отвечал с набитым ртом. Солдаты, к которым никто не приехал, задумчиво ждали в длинной очереди перед главпочтамтом. В тесных телефонных кабинах было душно и пахло потом и другими, весьма разнообразными, запахами человеческого тела, тепло предыдущего разговаривающего не успевало остынуть, даже черные бакелитовые трубки оставались влажными от только что державших их ладоней. Из соседних кабин слышалось, как кто-то кричит («Алло! Алло!»), кто-то смеется («Да не может быть…»), кто-то чуть не плачет («Прошу тебя, передай ей привет…») – но каждый старался остаться как можно дольше. Кончалось дело тем, что сердитая телефонистка с точностью до мельчайшей мелочи подсчитывала цену разговора, и солдаты снова отправлялись задумчиво слоняться по городу… В конце концов разбредались по кинотеатрам. Смотрели что угодно, то есть то, что показывали в «Сутьеске» или «Ибаре».

Итак, возможно, этот сеанс относился к поздним утренним, но не исключено, что он был и первым послеполуденным, рассчитанным на тех сограждан, которые не любят подремать дома после слишком обильного воскресного обеда и еще меньше хотят с бокалом разбавленного газировкой белого вина слушать доносящуюся со всех сторон радиотрансляцию футбольного матча чемпионата страны, начинавшуюся, как всегда, с натужно веселого аншлага в стихах: «Программа наша вроде торта, слой развлечений и слой спорта!» А может быть, этот сеанс был рассчитан на тех, у кого еще нет семьи, или на разведенных, или на вдов и вдовцов, на тех из них, кому тяжело переносить одиночество, особенно в майский день после обеда. Первых никуда не пригласили, и по мере того как шло время, становилось все понятнее, что уже и не пригласят – ну, не навязываться же самому? Вторые, после всего, что сказали сами и что было сказано им, никогда больше не стали бы общаться со своими недавними ближними – ну, не унижаться же? А третьи? Они с утра сходили на кладбище, отнесли туда лилии, зажгли свечи, подстригли траву и безо всякой необходимости протерли мокрой тряпкой памятник, который протирали и вчера, в ближайшей часовне ради общения выразили соучастие семье совершенно незнакомого покойного… Именно такие, отверженные по воле рока, отчаянно ищут место, где есть хоть кто-то. Безразлично, кто и где, на остановке автобуса, в зале ожидания на вокзале, на площади, где только что закрылась выставка народного искусства или авиамоделизма, у кромки тротуара на улице, где вот-вот должны промчаться участники велосипедной гонки, в кинотеатре… В противном случае, может быть, именно сегодня они решились бы на то, о чем подумывают уже давно: на самоубийство.

Занавеска из тяжелого темно-синего плюша

С другой стороны, хорошо помню, что в упомянутый день в начале мая зрителей в «Сутьеске» было немного, человек тридцать. Прежде чем погасить свет и звонком дать киномеханику знак, что можно начать демонстрацию фильма, старик билетер Симонович еще раз разочарованно оглядел жидковато заполненные ряды и, привыкший, что никто его не слушает, словно для очистки совести продекламировал часть инструкции «О мерах и действиях в случае чрезвычайных ситуаций»: «Зрители покидают данное помещение спокойно, без паники, следуя указаниям ответственного лица и руководствуясь светящимися надписями…». В общем, произнес нечто похожее просто для очистки совести, ведь он давно потерял надежду, что здесь может произойти что-нибудь значительное. Тем не менее это «нечто похожее» он провозгласил с серьезностью библейского пророка, видимо, еще и для того, чтобы на практике применить знания, полученные на курсах гражданской обороны, раз уж у него нет возможности, как в кино, лично спасать людские души из адова огня.

Понятно, что ничего такого здесь случиться не может, репертуар все хуже, зрителей все меньше, – Симоновичу не было никакого смысла продолжать. Он уже годами испытывал глубочайшую печаль. Где те золотые времена, когда на него, стоящего у двустворчатых дверей кинотеатра «Сутьеска», смотрели с трепетом, прямо как на святого Петра, сторожащего врата рая? Где те дни, когда от него зависело, кто торжественно вступит в зал, а кто не сможет и одним глазком заглянуть в него, даже во сне? Теперь он чувствовал, что его положение пошатнулось. Может быть, ему действительно нужно уйти на пенсию? Он чувствовал, что с каждым днем все равнодушнее надрывает билеты… А с тех пор, как отменили нумерованные места, его никто больше не уважает как билетера, садятся где попало… Неужели эта грубая публика воображает, что за свою мелочь приобретает право чуть ли не на все?

Можно не сомневаться, даже и в раю, только пусти их туда, только дай им волю, вырежут перочинными ножиками на всем деревянном инициалы, свои имена, важные для них даты, интимные послания и всевозможную чушь и грубости.

Первым здесь подписался Дж. Дж.

1968.М.

З.Б. и К.Т.

З.Б. и Д.С.

НИ ХРЕНА!

ТЕОФИЛ Ф. ДЖ.

БУРДЮК З.Б. и Г.Н.

Шоле!!! Сладжана Д. Ожегович

27.02.1969

Мирья-

на, очень люблю тебя!

Дани-

ла, и я тебя люблю!

Здесь я со страшной силой

обнимался с Мирьяной.

Да,

Данила в мечтах!

(Вообщето ты прыщавый кретин!)

5. сент. 1978.

Добровольная пожарная дружина:

Ссакич (председатель),

Ссакан (член),

Ссачевич (член),

Ссун (практикант)

Умники грамотные

Нет сомнения, люди в раю, если там найдется хоть одна-единственная стена, будут исписывать ее граффити, заклеивать плакатами, клеить объявления, вывешивать призывы и названия фирм везде, куда дотянутся…

БЕРЕГИТЕ БРАТСТВО И ЕДИНСТВО

КАК ЗЕНИЦУ СВОЕГО ОКА!

Ремонт фасада произвел КОМГРАП.

А дверь? Могли бы ее хотя бы нарисовать!

Хлопчатобумажное белье —

тотальная распродажа.*

*Пока есть в наличии. «Партизан» до могилы

«ЦАРЕВНА ЗВЕЗДА» НАД МОГИЛОЙ!

«КОРОНА» – интернациональный цирк!

Грандиозный концерт народной музыки:

«Приходите, давайте стариться вместе».

ЭЛВИС ЖИВ! Жив и я, я не умер!

Мужские рубашки – восьмомартовская скидка.