Старик в последний раз смотрит в нашу сторону. Мне кажется, он пялится прямо на меня. Потом качает головой и возвращается в дом.

– Как у нас шумно стало… – ворчит он, закрывая за собой дверь.

Мои подруги заливаются громким смехом и с весёлым визгом несутся по деревне дальше. Я бегу за ними по улицам, покрытым чёрной пылью, вырвавшейся из Этны. Они вообще её не убирают? Какие же они грязные, эти люди. Моя мама при малейшем извержении убирает весь дом сверху донизу.

Откуда этот запах? Похоже на рыбу. Люди просто обожают рыбу, но в такой бедной деревне это большая редкость. Любопытно взглянуть. Я иду на запах и оказываюсь перед большим просторным домом с низкой крышей. Рядом с домом – невысокий забор. Я взбираюсь на него, чтобы удобнее было смотреть, и кричу подругам:

– Идите сюда!

Две совсем юные девушки суетятся над большой чёрно-красной тарелкой, аккуратно раскладывая сардины и большие ломтики жареного тунца. Они заговорщицки посматривают друг на друга и время от времени смеются. Похоже, они счастливы.

– Кора, подвинься, нам не видно!

Подбежавшие подруги цепляются за меня, чтобы лучше видеть, что происходит за забором.

– Смотрите, какой у неё пеплос^[2]! – Лигейя как зачарованная смотрит на девушку слева от неё.

Её яркая длинная накидка высоко подпоясана красивым поясом. Может, у них тут праздник какой-то.

– Ой, а на другой вообще непонятно что надето, – добавляет Парфенопа, указывая на одежду второй девушки. – Зато сама какая красавица…

У девушки в простоватом голубом пеплосе и вправду очень милое лицо, обрамлённое непослушными кудрями, выбившимися из-под ленты на голове. Я не могу оторвать глаз от её плавных движений. Она разбавляет водой багрово-красное вино и расставляет на столе большие керамические кувшины. Посуда у неё не бог весть какая, но девушка обращается с ней так, будто она сделана из чистого золота.

– Кора, пойдём посмотрим, что за домом! Вдруг там тоже что-нибудь интересное!

Я не успеваю ответить. Парфенопа уже тащит меня за собой. Мы оказываемся во дворе с видом на Этну и возделанные поля.

– Красиво… – выдыхаю я, любуясь светлячками, которые заполонили всю долину и вспыхивают как маленькие огоньки.

Я и не заметила, как наступила ночь.

– Давайте побудем здесь с ними, пожалуйста… – вслух произносит Левкосия то, о чём каждая из нас думает.

Ничего не отвечая, мы направляемся к длинному столу в центре. Двор освещают большие факелы, воткнутые в землю.

– Они собираются есть! – догадываюсь я, глядя на расставленную на столе еду.

Ещё дымящиеся лепёшки, белый пшеничный хлеб, несколько ломтиков ароматного сыра. Почти на всех заполненных ячменём глиняных мисках видны мелкие трещинки. В мисках поменьше налито оливковое масло и аппетитные соусы.

Дверь дома распахивается настежь. Мы вздрагиваем от неожиданности.

Навстречу нам, громко разговаривая, идут четверо мужчин. Один из них небрежно кладёт на стол инжир, который он, вероятно, только что сорвал. Среди мягких зелёных плодов выделяется один очень крупный и ярко-красный.

– Смотрите, какое чудо! Наш первый гранат!

Он такой красивый, что я гляжу на него как зачарованная. Парфенопа рядом со мной что-то говорит, но я не слышу ни слова. Я наклоняюсь над столом, чтобы получше рассмотреть гранат, и тяну к нему руку. Мои пальцы почти касаются его, когда я чувствую какое-то быстрое движение в воздухе. Что-то проносится мимо, и меня пробирает дрожь. Я отдёргиваю руку, оглядываясь в замешательстве. Вроде никто ничего не заметил. Мои подруги продолжают беспечно болтать. Но мне кажется, что слева от них воздух сгустился тёмной тенью, образовав какое-то вытянутое чёрное пятно, которое постепенно приняло очертания человека могучего телосложения.

– Что… – пытаюсь выговорить я, но с моих губ слетает лишь слабый вздох.

Я подношу руки к лицу, тру глаза, и через мгновение тень исчезает. Что это было? И откуда этот внезапный запах смерти?

– Фу, как от них воняет… – с усмешкой говорит Парфенопа, прерывая поток моих мыслей.

Я смотрю по сторонам, ничего не понимая. Она права: наверное, этот жуткий запах исходит от людей. Какие они всё-таки грязные, их кожа и одежда вечно пахнут по́том.

– Что с тобой? – спрашивает меня Лигейя.

– Ничего… – шёпотом отвечаю я.

Я больше не вижу никого, кроме крестьян, уставших от тяжёлой работы в поле. У одного из них, самого старшего, добрый утомлённый взгляд и слегка приоткрытые в искренней беззубой улыбке губы.

Крестьяне устраиваются за столом, мы располагаемся между ними, а они и не подозревают о нашем присутствии. Мы с Левкосией занимаем пустые места, Парфенопа и Лигейя облокачиваются о стол.

– Мы ждём! – полушутя кричит один из мужчин, хватая и надкусывая кусок сыра.

Девушки, которых мы видели в доме, быстрым шагом выходят во двор, неся блюдо с рыбой и кувшины с вином. Аромат жареного тунца плывёт над столом.

– Это их рабыни? – спрашивает меня Лигейя.

– Мне кажется, они бедные, не думаю, что они могут позволить себе рабов… – рассуждаю я, наблюдая за сценой. – Наверное, это дочери их обслуживают.

Девушки исчезают в доме так же быстро, как появились.

– Деметра и сегодня щедра к нам. Это для неё! – восклицает старик, беря лепёшку с тарелки перед собой.

Я только теперь замечаю, что на керамике изображена мама. Мои подруги тихо хихикают.

– Пусть она всегда защищает нас от голода, и да будет наш стол всегда таким же богатым! – вторит ему человек, который мне кажется хозяином дома.

– Богатым? Судя по посуде, не скажешь… – замечает Парфенопа с озорной улыбкой.

– Им и так хорошо. Значит, им хватает.

Мне почему-то хочется защищать их. Человек рядом со мной берёт немного ячменя из полупустой миски. Я смотрю, как он подносит его ко рту. По-моему, он очень голоден. Когда мой взгляд падает на миску, она внезапно наполняется ячменём. До самого края.

– Кора, ты что делаешь?! – вскрикивает Парфенопа.

Левкосия и Лигейя тоже уставились на меня. Я не понимаю, что происходит.

– Я не знаю, я…

– Кора!

Ячмень в другой миске начинает набухать, как будто что-то снизу подталкивает его к самому краю.

– Кора, мне кажется, это уж слишком…

Ячмень пересыпается через край, шуршит по столу.

– Останови его!

Я чувствую, что у меня начинает гореть лицо, я волнуюсь. Я смотрю на ячмень и умоляю его остановиться. И зёрна замирают как по команде. Крестьяне мирно беседуют между собой, ничего не замечая. Мои подруги заливаются смехом, я успокаиваюсь. Потом тоже начинаю смеяться. Я впервые пустила в ход свою божественную силу?

– Бедные крестьяне! Давай, Кора, дай им ещё добавки! – дразнит меня Лигейя.

Может, попробовать? Интересно, у меня получится ещё раз? Я смотрю на блюдо с изображением моей матери, и оно вдруг доверху наполняется лепёшками. Я перевожу взгляд на своих белокурых подруг. Они уважительно кивают головами.

Пожилой крестьянин замечает внезапно наполнившееся блюдо и в ужасе отскакивает.

– Это невозможно! – кричит он, но остальные как будто не слышат его, наливая себе ещё вина. – Я ведь их съел! Я уже съел все лепёшки… Тарелка была пуста! – продолжает кричать крестьянин.

– Дедушка, успокойся! – со смехом говорит самый молодой из пирующих.

Но когда его взгляд падает на миски с ячменём, с лица, раскрасневшегося от вина, сходит румянец. Миски полны до краёв.

– Это Деметра! Она услышала наши молитвы, смотрите! – потрясённый юноша вскакивает из-за стола.

Мои подруги смеются и подходят ближе, чтобы лучше видеть ужас в его глазах.

Остальные крестьяне тоже вскакивают, смотрят на полные миски и бросаются на землю, воздев руки к небу. Они обещают жертвоприношения и обильные дары. Они воспевают имя моей матери и моё имя. Они воспевают Кору, маленькую дочь великой богини.

На шум из дома выходят девушки и присоединяются к молитвам.

– Мы приглашаем вас на пир, – кричит им хозяин дома. – Сегодня боги к нам благосклонны!

Старик не перестаёт недоверчиво качать головой. Парфенопа нежно проводит рукой по его лицу – скорее всего только для того, чтобы сосчитать морщины.

Вечер продолжается священными песнями и вином. Девушки всё сильнее разбавляют вино водой, чтобы его хватило надолго, но пирующие всё равно пьянеют. Старик всё кивает головой и глуповато улыбается. Все остальные начинают петь и танцевать. И мы вместе с ними. Хозяин дома ритмично бьёт большими узловатыми пальцами по деревянному ящику. Он задаёт нам всем темп. Мы танцуем, и гулкий стук эхом разносится по долине, давно погружённой во тьму.

– По-моему, он не из их семьи… – говорит Левкосия, кивая на юношу, который полулежит за столом и не спускает глаз с хорошенькой девушки в голубом пеплосе.

Она, кажется, отвечает ему взаимностью, робко смотрит на него, а потом тут же опускает глаза. Они не брат и сестра, это точно.

– Давайте поможем им! – кричит Парфенопа, пытаясь заглушить голоса пирующих.

С озорным видом она подходит к юноше и шепчет ему что-то на ухо. Юноша тут же вскакивает на ноги и громко объявляет:

– Давайте сыграем в коттаб^[3]!

Я подношу руку ко рту, чтобы сдержать смех, забыв, что люди не могут меня услышать. Я поняла, что задумала Парфенопа.

На моём острове все без ума от коттаба. Я с удовольствием наблюдаю за подготовкой к игре. Крестьяне берут маленькие чаши и пускают их плавать в большой сосуд, наполненный водой. Потом они отходят, наполняют свои килики^[4] вином и залпом выпивают его, оставив на дне всего несколько капель.

– Я первый! – кричит хозяин дома, когда все снова занимают свои места за столом.

Он поднимает килик и неестественно вытягивает руку. Он, видно, очень хорошо играет: именно так и надо держать кисть.

Парфенопа встаёт за его спиной и опирается на неё локтями. Она не хочет, чтобы он попал по плавающим в воде чашам оставшимися в килике каплями вина. Он не должен победить сегодня. Парфенопа смотрит на нас и делает вид, будто левой рукой хлопает по его ягодицам. Левкосия и Лигейя лопаются от смеха.

– За мою дорогую жену, как будто она всё ещё здесь, с нами! – кричит крестьянин, сопровождая восклицание быстрым движением руки.

Парфенопа толкает его, и капли падают мимо цели. Ничего не подозревая, жертва моей коварной подруги смущённо смеётся и, потирая запястье, ставит свой килик на стол, приготовившись наблюдать за другими игроками.

Сразу за ним приходит черёд юноши.

– Давай, смелее! – кричит ему Парфенопа, стоя у него за спиной и направляя его руку.

– Сам бы он ни за что не попал… – вставляет сидящая рядом со мной Левкосия.

– За милую Фебу, которая угощала меня сегодня лучшим вином, какое только есть на нашем острове! – восклицает юноша. В его голосе слышится решимость, но глаза, обращённые к девушке в голубом пеплосе, выдают сильное волнение.

Хозяин дома, кажется, доволен: он, очевидно, не против возможного союза дочери с этим юношей.

Метание вина проходит удачно лишь благодаря Парфенопе. Капли попадают по чашам в воде, и посетители взрываются радостными криками. Мы тоже встаём, чествуя победителя.

Глаза юной Фебы наполняются слезами радости. Юноша подходит к ней, чтобы забрать причитающийся ему приз.

– Кора, отвернись! Мама не хочет, чтобы ты это видела! – подшучивает надо мной Парфенопа.

Я бы и рада смотреть в другую сторону, но как заколдованная не могу оторвать глаз от юноши и девушки. Они стоят уже совсем близко друг к другу, юноша подносит руку к лицу Фебы. Она закрывает глаза. Кажется, ей страшно. Юноша гладит её по щеке – наверное, чтобы успокоить. А потом касается её губ своими. Вокруг раздаются восторженные возгласы.

У меня пылают щёки, но я не могу отвести взгляд.