Сегодня я сказал, что хочу её трахнуть. Только за подобные мысли меня спокойно могут лишить лицензии врача. Не говоря уже о том, чтобы произносить их вслух, смотреть на неё пылающим взглядом и пытаться усмирить болезненно твёрдую эрекцию, возникающую всякий раз при появлении её хрупкого силуэта в поле зрения.

Долбанный извращенец, с каких пор меня стали возбуждать малолетки?

Глава 13. Ты мне не поможешь

Сена.

Нет, это уже перебор! Одно дело – видеть его во снах, и совсем другое – ощущать в собственной комнате его сводящий мужской аромат: свежий и соленый, с опьяняющим шлейфом сандалового дерева. Запах Курта как сильнодействующее зелье, вызывает привыкание, заставляет хотеть сбросить все запреты и прижаться к его горячему телу.

Что это за новый вид галлюцинаций?

Я открываю глаза и вместо привычного белого потолка вижу дизайнерскую люстру в виде созвездия.

Это совершенно точно не моя спальня!

Поворачиваю голову влево, уже заранее зная, что увижу: изящную тумбочку из тёмного дерева. Затем смотрю вправо: окно, задрапированное тяжёлыми шторами, не пропускающими солнечный свет. Опускаю взгляд на себя – шелковый пододеяльник цвета морской волны заботливо накрывает мои обнаженные ноги, как океан защищает свою русалку.

Поздравляю, Золотова! Ты снова проснулась в постели доктора Максвелла, но без самого доктора Максвелла!

Эта повторяющаяся ситуация напоминает мне фильм «День сурка»: словно я застряла в бесконечной временной петле, каждый день просыпаюсь в его постели, совершенно не помня, как попала сюда.

Резко вскакиваю с кровати и тут же опускаюсь обратно: голова будто чугунная. Что я вчера делала? – Точно! Я же напилась по случаю своего триумфального пролета с Олимпиадой. Но что было потом?

Замечаю на тумбочке стакан с водой и таблетку аспирина.

Ну конечно! Пьяная и несчастная, я снова попалась на глаза доктору Максвеллу, который в своей извечной манере бросился спасать всех страждущих – в частности меня, бедную и беспомощную «собачонку».

До чего раздражает эта его всепоглощающая забота! Особенно потому, что вызвана она исключительно его воспитанием и врождённой галантностью, а вовсе не симпатией ко мне. Это как застрять во френдзоне: лучше уж вообще не быть знакомой с человеком, который тебе нравится, чем навсегда остаться для него просто другом. Ведь однажды оказавшись там, выбраться практически невозможно.

Хватаю таблетку вместе со стаканом и решительно вылетаю из комнаты с намерением немедленно заявить Курту, чтобы он перестал меня спасать и вообще вмешиваться в мою жизнь без спроса. Нашёлся тут папочка! Моралист недоделанный!

– Ай! – едва распахнув дверь спальни, я мгновенно врезаюсь в чей-то каменный торс и щедро обдаю его водой из стакана.

– Сена! Ты… – Курт собирается высказать мне всё по поводу моей неуклюжести, но тут полотенце, небрежно обмотанное вокруг его бёдер, предательски сползает вниз и грозит открыть самую интригующую часть мужского тела. Пока Максвелл ловко перехватывает махровую ткань и предотвращает незапланированный стриптиз, мой взгляд уже безнадёжно захвачен пленительными линиями его пресса, которые уверенно ведут вниз к весьма внушительному достоинству.

– Зефирка, мои глаза выше, – насмешливо произносит Курт, упирая руки в бока.

Прозрачные капли бегут по точеному телу, прорисовывая каждую впадинку мышц… Это так красиво и…

– Сена…

– А? – я растерянно моргаю и заставляю себя поднять глаза выше. – Прости… э… я думала…

– Неважно. Дай пройти, мне нужно одеться, – он решает пресечь мои бессвязные оправдания и мягко отодвигает меня с дороги.

– Ах! Да-да, конечно! – торопливо шагаю в сторону и пропускаю его. Однако вместо того чтобы прийти в себя и уйти в гостиную, я продолжаю очарованно пожирать глазами его безупречную фигуру.

Какие плечи! Это должно быть незаконно: награждать одного человека одновременно блестящим умом и таким идеальным телом. Несправедливо по отношению к остальным смертным, наверняка, у него есть какой-то весомый недостаток. Например, у него идиотский смех.

Небеса, путь – это будет так! Молю!

– Так и будешь гипнотизировать мою спину или наконец отвернёшься? – терпкий, насыщенный тембр заставляет меня вздрогнуть от неожиданности.

У него что – глаза на затылке?

– А что, нельзя? – вызывающе отвечаю я, сложив руки на груди. Легко быть дерзкой, когда не видишь его проницательных глаз.

– Решила посмотреть, как я переодеваюсь? – находясь в пол-оборота, спрашивает Курт вопросительно вздёрнув бровь.

О боже! В таком ракурсе он выглядит ещё соблазнительнее.

– Может быть! – демонстрирую напускную уверенность и стараюсь скрыть смущение за провокационным заявлением.

– Ладно, мне нечего стесняться, – беспечно бросает он и одним движением сбрасывает полотенце с бёдер.

Перед моими глазами открывается весьма впечатляющий вид на упругие ягодицы и…

– Курт! – пискнув, я поспешно прикрываю глаза ладонями.

– Что такое, Зефирка? Увидела нечто пугающее? – Пока я со всей силы сжимаю веки и для верности закрываю лицо руками. Максвелл, судя по шороху ткани, быстро натягивает одежду и подходит ко мне вплотную.

Меня окутывает приятный аромат геля для душа, смешанный с его персональным запахом, пробирающим до самых костей. Дыхание опаляет щеку, а глубокий и тягучий шепот парализует всё тело: – Или впечатляющее?

Внутри всё натягивается струной, пульс за секунду подскакивает до запрещенной скорости и предательски начинает бить по артерии проходящей в районе шеи. Я нестерпимо хочу, чтобы он не просто дразнил меня шёпотом, а наконец-то прикоснулся, но на этом его игра в альфа-самца заканчивается.

– Вчера ты была смелее, – усмехается засранец и игривой походкой направляется на кухню.

Смелее?

Я анализирую брошенные слова и в ужасающем шоке отмираю спустя пару секунд.

– А что случилось вчера? – Быстро перебегаю в гостиную и впиваюсь взглядом в широкую спину Максвелла. – Что я натворила?

Курт резко прекращает возню с посудой и застывает с двумя яйцами в руке над сковородкой.

– Да, собственно, ни-че-го такого…

Он что? Решил дать заднюю?

– Курт! Что я сделала?!

Прошу? Нет, требую я.

– Ты что, правда ничего не помнишь? – Он подозрительно хмурится, явно пытаясь понять, не притворяюсь ли я сейчас.

– Помню разговор с Ритой, потом как стащила алкоголь у Либи… – начинаю перечислять я растерянно.

– А дальше?

– Потом вроде бы проникла в комплекс и… – Чем больше я пытаюсь воскресить вчерашний вечер в своей голове, тем сильнее всё расплывается и превращается в ускользающую дымку. – Кажется, я катала свою программу на арене…

– Именно. Там-то я и нашёл тебя пьяной, горланящей какую-то русскую песню, – кивает Курт и разбивает яйца на раскалённую сковороду.

– Ох… Ну это ещё не самое страшное. А что было дальше? – выдыхаю в облегчении.

Он не торопится отвечать, внимательно изучая меня пристальным взглядом и очевидно размышляя, стоит ли говорить правду.

Дьявол! Что. Я. Сделала?

– Максвелл! Говори уже!

– Ничего! – Он резко отворачивается и начинает энергично орудовать лопаткой.

– Ты врёшь!

– Нет. Просто ты немного… эм, психовала… но это ведь твоё нормальное состояние, так что ничего особенного. – На его губах появляется ехидная улыбка.

– Придурок! – Я хватаю полотенце и начинаю азартно хлестать его по плечам. – Я уже решила… – удар, – что танцевала… – ещё один, – стриптиз на капоте машины… – не жалея сил луплю его – или бегала голышом по всему городу!

Курт заливается громким смехом, таким искренним и заразительным, что я мысленно вычёркиваю этот пункт из списка его недостатков. Его смех звучит так гармонично и приятно, что хочется слушать его снова и снова.

– Вот видишь! Что и требовалось доказать – истеричка! – Он продолжает хохотать, отбиваясь руками от моих атак полотенцем.

Обежав стол, Курт хватает со стойки сотейник и выставляет его перед собой словно шпагу в защитной стойке:

– Спокойно!

– И что? Собираешься усмирить меня сотейником?

– Как минимум отражу твоё нападение!

Я снова замахиваюсь полотенцем, но внезапная ноющая боль в висках напоминает о себе.

– Ой! – Я хватаюсь за голову и пытаюсь справиться с накатившей тошнотой. – Куда я засунула аспирин?

Веселье мгновенно слетает с лица Курта. Он бросает сотейник и осторожно усаживает меня на стул.

– Почему сразу не выпила таблетку? Голова кружится? Тошнит?

Неподдельная тревога, внимательный взгляд, который цепляет каждый мой нерв. От этой неожиданной заботы по коже пробегает целая стая мурашек. Хочется немедленно превратиться в капризную барышню и злоупотреблять вниманием снова и снова.

– Немного… – признаюсь тихо, массируя виски пальцами: кажется, они вот-вот взорвутся от острой пульсации.

– Сейчас! – Курт вновь превращается в доктора Максвелла: стремительно исчезает из поля зрения и почти сразу возвращается с шипящим стаканом воды.

На этот раз я не медлю и без лишних слов опустошаю стакан до дна.

– Зачем ты это сделала?

Я не сразу понимаю, о чём он спрашивает, но по серьёзному тону догадываюсь: речь идёт вовсе не об аспирине и моей битве с полотенцем.

– Подростковая глупость, – выдавливаю из себя улыбку, однако этого явно недостаточно, чтобы убедить Курта в моей лжи. А у меня уже нет ни сил, ни актёрского таланта, чтобы продолжать увиливать и сочинять нелепые оправдания своим поступкам.

– Сена, хоть раз скажи мне правду… – Он не злится и даже не требует, как делал раньше, а лишь устало просит, будто утомлённый бесконечными загадками. Одной рукой он опирается о стол за моей спиной, другой придерживает спинку стула, на котором я сижу. Курт не касается меня, но словно окружает собой со всех сторон, замыкая в тесном кольце рук и погружая в пьянящую ауру своей властной защиты. В ней я ощущаю себя маленькой девочкой в руках сильного мужчины.

– Это правда была просто глупость… – смущённо мямлю я, признаваясь в своей безрассудности.

– Расскажи мне, что случилось? Вчера ты сказала, что тебя нет в списке претендентов на Олимпиаду. Но ведь до неё ещё полгода – многое может измениться.

Поднимаю веки и встречаюсь с его янтарными глазами, полными беспокойства и тепла. Душа рвется на части – ещё чуть-чуть, и я точно не сдержу поток слёз.

– Вчера мне выдали гражданство… – произношу я и тяжело и сглатываю комок в горле. Воспоминания о том, как я была счастлива узнать эту новость и как жестоко растоптали мои надежды позже, словно осколки битой бутылки торчат из груди, обливаясь алой кровью.

– Но ведь это хорошо, разве нет? – Максвелл слегка наклоняет голову, пытаясь поймать мой потухший взгляд. – Ты кому-нибудь рассказала об этом?

Я молча киваю, не в силах произнести ни слова.

– Это была Рита? Она тебя расстроила?

Снова кивок.

– Что она сказала?

Первая слеза предательски скатывается по щеке и обжигает кожу.

– Зефирка, позволь мне помочь… – он бережно берёт моё лицо в ладони и осторожно стирает слезу большим пальцем.

Наши взгляды пересекаются, и сердце предательски ликует, словно исполняет в моей груди сложнейший четверной аксель. Суставы и кости превращаются в желе, а внизу живота разливается приятная ноющая слабость. Курт слишком хорош для простого человека: он искренне пытается поступать правильно, но каждым своим действием только глубже проникает в моё сердце и вероломно забирает контроль себе. Если он продолжит в том же духе, я обречена. Мне придётся выдирать его образ из-под кожи с мясом.

Он никогда не станет моим, даже если сам этого захочет.

Мне не нужна его помощь и сострадание – только не от него! Ведь я просто не выдержу ещё одного пылающего взгляда и слов о том, что мы всего лишь друзья. Да, к чёрту всё! Пусть лучше считает меня несносным ребёнком!

Собираю остатки сил и решительно вырываюсь из его рук:

– Спасибо за помощь! Мне пора!

– Сена, подожди! Мы не договорили…