И Валерьян только-только подумал, что надо бы их всё-таки забрать – пока их не укатило куда-нибудь водой, – когда земля рядом с ним задрожала уже по-настоящему: сильно и глубоко. В тот же миг маленькая птичка выпорхнула из сиреневых кустов и, заполошно взмахивая крылышками, устремилась прочь – полетела к Духовской церкви. А Валерьян перестал прятаться – встал возле обелиска в полный рост, опираясь на него одной рукой. Когда б ни эта опора, он почти наверняка упал бы. Причём даже не из-за того, что земля в прямом смысле уходила у него из-под ног.

Литой чугунный крест, установленный на соседней могиле, вдруг резко ухнул вниз – его словно бы кто-то утянул под землю. А потом могильный холм просел – обратился в неглубокий провал. И наружу из этого провала через пару мгновений высунулось что-то округлое, желтоватое, покрытое подобием старой пакли.

«Я ошибся – поднял из гроба не того мертвеца? – ошалело подумал Валерьян. – Или с чем-то переборщил?..»

И ответ он получил тотчас.

Из могилы, на которой только что стоял чугунный крест, начало выползать существо с чёрными провалами на месте глаз, с почти лысым черепом, в одежде, истлевшей настолько, что неясно было: мужчине она принадлежала когда-то или женщине? И одновременно с противоположной стороны от Валерьяна стал осыпаться внутрь ещё один могильный холм. А потом – вздрогнула и чуть просела чёрная глыба мрамора, на которую Валерьян облокотился.

И он не стал ждать, что произойдёт дальше. Наплевав на драгоценные камни, что так и остались лежать возле алтыновского склепа, махнув рукой на то, чтобы воочию узреть результаты своего эксперимента, Валерьян Эзопов отскочил от провала, в котором тоже уже наметилось некое шевеление. И очертя голову побежал к видневшимся за деревьями воротам в кладбищенской ограде.

Те располагались недалеко. Однако по пути Валерьяну пришлось совершить три или четыре козлиных прыжка, чтобы перескочить через возникающие ямы в земле – всё новые и новые. А один раз он и вовсе решил: ему конец! Кто-то бросил прямо посреди погоста чугунный прут с заострённым наконечником, явно выломанный – неведомо зачем – из кладбищенской ограды. Валерьян запнулся об эту чёрную пику, начал заваливаться вперёд – и как раз в этот момент соседний могильный холм стал проседать. Лишь каким-то чудом, махая руками, будто голубь – крыльями, Валерьян сумел устоять на ногах. И, весь в ледяном поту, понёсся дальше.

Кладбищенскую калитку кто-то замкнул на ключ: сколько ни дёргал её Валерьян, она не поддавалась. А ведь когда он давеча в неё входил, она была открыта! Не иначе как здешний поп, уходя, решил её запереть. И Валерьяна уже окатывало волнами ужаса: из земли лезли всё новые и новые кадавры. Но тут вдруг он заметил, что двустворчатые чугунные ворота погоста закрыты чисто символическим способом. Толстая железная цепь стягивала крайние прутья воротных створок, однако никакой замок концы этой цепи не скреплял. И Валерьян кинулся её разматывать.

3

Иванушка после турманов выпустил в небо чистых голубей. Те летали не так затейливо, но зато годились для «голубиной охоты»: приманивали к себе на голубятню чужих птиц.

Сначала Иван спугнул из голубятни правиков – тех птиц, которые имели привычку закладывать круги вправо, когда спускались к земле. Потом пришёл черёд левиков. Птицы стали нарезать в небе сходящиеся круги, а Иванушка, запрокинув голову, следил, не вмешается ли в его стаю чужой голубь, которого его «охотники» могли бы завлечь к себе на голубятню. На этот случай у Ивана был заготовлен у слухового окна тайник – сеть, которую нужно было быстро набросить на пришлеца, чтобы не дать ему улететь. Но пока что ни одного чужака он среди своих голубей в небе узреть не мог.

Смотрел он в основном вверх. Что делается на земле, не видел. И в сторону Духовского погоста поглядел чисто случайно, когда с полдесятка его голубей вдруг отбились от общей массы и полетели вдоль Губернской улицы к Духову лесу.

Зрением купеческий сын обладал чрезвычайно острым – даром что ли высматривал турманов в заоблачных высях! Но сейчас он поначалу разглядел только Зину: она стояла на самой верхотуре церковной колокольни, на огороженном чугунной оградкой круговом балкончике под колоколенными часами. Белое платье так трепыхалось от ветра на тоненькой Зининой фигурке, что невысокая девушка походила издалека на голубку с распущенными крыльями. Соломенная шляпка свалилась с её темноволосой головы и держалась на одних только лентах – Иванушка и это разглядел! И, уж конечно, увидел он и то, как Зинуша отчаянно, заполошно размахивает обеими руками, вскинув их над головой.

Зину Тихомирову, дочку протоиерея Александра – настоятеля храма Сошествия Святого Духа, – Иванушка знал с самого детства. А его собственный отец по нескольку раз в году посылал Зине в подарок большую корзинку со сластями из своей лавки: на Пасху, на Рождество, на именины, ко дню рождения. И даже заводил с сыном разговор – не приглянулась ли ему поповская дочка? Однако Иванушка очень долго и сам не знал, чувствует ли он к этой пригожей черноглазой девице что-то большее, чем просто дружеское расположение. А когда разобрался с этим, его отец отчего-то перестал свои вопросы задавать. Решил, должно быть, что проку всё равно не будет: его сынок ленив сердцем так же, как и умом.

Иванушка – надо отдать ему должное – не раз и не два порывался с отцом откровенно поговорить. И хотя бы намекнуть, что – да: Зина нравится ему. Однако всякий раз ему что-то мешало это сделать. А потом из-за границы вернулась Иванушкина тётка вместе с его двоюродным братцем Валерьяном. И красавчик Валерьян, едва только Зину увидел, так и принялся вокруг неё увиваться! То подносил ей в подарок парижские каталоги с изображениями дамских платьев. То декламировал ей какие-то непонятные стихи на иностранном языке. То просил её спеть – и аккомпанировал ей на фортепьяно. А на её именины – восьмого июня – вызвался сам отнести ей корзинку со сладкими подарками.

И Зина – ничего: принимала его знаки внимания, не возражала. Мило улыбалась Валерьяну. А уж какими он улыбками её одаривал! У него-то все зубы были на месте – никто его Щербатым дразнить не стал бы… Даже и то, похоже, не вредило ему в глазах поповской дочки, что он никогда не посещал церковь – на что отец Александр не раз ему пенял.

– Надеюсь, сын мой, увидеть тебя в храме Божием, – сказал как-то раз священник Валерьяну в присутствии Иванушки.

И у Ивана Алтынова болезненно защемило под рёбрами слева, когда он услышал, как протоиерей Тихомиров называет сыном его двоюродного брата.

Так что, увидев Зину на колокольне, купеческий сын усомнился: а ему ли девушка машет? И может ли она видеть его с такого расстояния? Да и с какой стати ей вообще вздумалось карабкаться на колокольню?

«Да ну её!..» – с досадой подумал Иванушка и снова перевёл взгляд на голубей.

Он знал: поповская дочка частенько помогала своему отцу в храме – отливала из воска свечки, к примеру. И делала это весьма искусно – в маленькой мастерской за церковью. Вот и сегодня она наверняка должна была именно этим делом и заниматься, а не забираться черт-те куда и размахивать руками. Для чего бы это могло ей понадобиться?

Впрочем, Иван Алтынов тут же сам себя и одёрнул. Какая ему, в сущности, разница, для чего Зина залезла на колоколенный балкончик?

– Не моё дело, – в полный голос произнёс Иванушка. – Пифагоровы штаны на все стороны равны…

Но, следя за теми птицами, что кружили над Духовским кладбищем, купеческий сын снова перевёл взгляд на колокольню. И удивился тому, что Зина продолжает махать – причём делает это с поразительным упорством, почти с отчаянием.

«Может, – подумал Иван, – с батюшкой моим что-то стряслось?»

Но тут же он эту мысль и отринул. Будь так, поповская дочка догадалась бы воспользоваться телегой, на которой отправился к храму его отец. И быстрёхонько доехала бы сюда – рассказала, в чём дело. Ведь что это была за диковинная мода: размахивать руками, стоя на верхотуре? Никто вовек её не увидел бы – снизу. Иванушка и сам бы её не заметил, когда б не находился на крыше.

Купеческий сын несколько раз махнул Зине в ответ – отмахнулся от неё. Дескать, не мешай. И стал присматриваться: не пора ли ему выхватывать сеть из насторожённого тайника? Его птицы вполне могли сегодня привести с собой пополнение.

«Но для чего же она всё-таки там, на колокольне, крутится? – почти помимо воли возник у него в голове вопрос – любопытство разбирало его. – Может, там есть что-то ещё, чего я не усмотрел?»

И он снова поглядел в сторону солнца, клонящегося к западу: на храм и погост. Только теперь, посмотрев на колокольню, где всё так же мельтешила Зина, он перевёл взгляд вниз – поглядел в сторону кладбищенских ворот. И от неожиданности выронил свой шестик с белой тряпицей на конце, который, гулко ударившись о кровельное железо, скатился с крыши и упал чуть ли не на голову Эрику, который снова ошивался у подножия приставной лесенки.

Котофей с возмущённым мявом отпрыгнул вбок, но Иванушка этого даже не заметил.

Глава 4
Тайна Иванушки, неведомая ему самому

1

Митрофан Кузьмич понял уже, что ему не дождаться нынче сынка-недотёпу. Тот на своей голубятне опять позабыл про всё на свете. Да и сам купец первой гильдии уже не столько молился на гробе своего отца в фамильном склепе, сколько отвлекался на мысли мирские и суетные.

Впрочем, а не для того ли, чтобы именно эти мысли привести в порядок, он и пришёл сюда? Ведь надо было что-то решать насчёт привлечения к делу племянника Валерьяна. И в зависимости от принятого решения переписывать или не переписывать свою духовную.

– Все мы под Богом ходим, – пробормотал Митрофан Кузьмич.

В пустом склепе его тихие слова гулко отразились от каменных стен и самому купцу показались чуть ли не оглушительными. Ему даже почудилось, что от его слов слегка вздрогнула дверь, которую он запер, заходя в погребальницу, чтобы никто не мог ему здесь помешать и отвлечь его. Иванушка – тот постучал бы, да. И в первый момент Митрофан Кузьмич решил: сынок его всё-таки явился и хочет, чтобы его впустили. Но нет: Иван так робко стучать не стал бы. Кто-то словно бы кончиками пальцев провёл по двери снаружи. Иван же вмазал бы по двери всем кулачищем – деликатностью манер он не отличался.

«Может, это Валерьян?» – подумал Митрофан Кузьмич.

Его племянник в последние дни держал себя с ним как-то странно, непонятно. Причём наметилась эта странность сразу после того, как Митрофан Кузьмич намекнул сыну своей сестры, что хочет сделать его первым помощником и доверенным лицом по купеческому делу. Но Валерьян, который до этого усердно ему помогал и должен был бы, по всем вероятиям, такому развитию событий обрадоваться, выказал в ответ что-то вроде смущённого недоумения. И с тех пор избегал встречаться со своим дядей глазами. А если тот пытался навести разговор на вопрос о будущности племянника, Валерьян быстро и ловко от этой темы уходил.

Но сейчас он, пожалуй что, мог решить: пора без обиняков обсудить всё с дядей с глазу на глаз. А какое место подошло бы для такого обсуждения лучше, чем это? И Митрофан Кузьмич сделал уже два шага к двери склепа – проверить, не стоит ли за ней его племянник. Но тут же и застыл на месте, словно его обухом оглоушили. И не потому вовсе, что понял: Валерьян не мог ничего знать о том, куда он, Митрофан Алтынов, сегодня отправился.

Гроб с телом его отца, Кузьмы Петровича Алтынова, стоял на невысоком постаменте возле стены склепа, упрятанный в гранитный саркофаг. Может, конечно, и нехорошо это было, что он оставил его поверх земли, но не мог Митрофан Кузьмич себя заставить отца закопать. Положить его в здешнюю торфянистую грязь, к червям и личинкам. А так он тешил себя иллюзией, что отец всё ещё рядом с ним. В буквальном смысле рядом: всего в нескольких вершках от него, хоть и упрятан в дубовый гроб и гранитный футляр поверх него.

И вот теперь внутри этого дубово-гранитного вместилища что-то явственно зашевелилось – как если бы там передвинулся с места на место джутовый мешок с грецкими орехами.