Вот почему нам так трудно понять друг друга на уровне концепций. Договориться о терминах буквально невозможно: нет двух одинаковых депрессий, под одиночеством или восторгом каждый понимает настолько свое, что чем дольше люди пытаются разговаривать в общепринятых терминах, тем дальше они уходят от какой бы то ни было общей реальности. При этом они могут вовсе не замечать отдаления друг от друга: кажется, что если слова общие, то и значат они (как метафоры у Лакоффа) одно и то же. Обобщенное слово-концепт служит своего рода псевдометафорой: как только она начинает жить своей жизнью в нашем разговоре, оттенки смыслов в разговоре неизбежно разбегаются в разные стороны.

Метафорический язык в этом смысле дает некоторую надежду на восстановление понимания – именно потому, что он не прикидывается общим. Вот почему при использовании явных метафор мы обязательно должны помнить: хотя метафоры (по Лакоффу) универсальны, они (по Фоконье) всегда продукт смешивания нескольких смысловых полей и сильно зависят от индивидуального восприятия.

Когда я или мой клиент используем метафоры, стоит помнить, что у нас нет единого ключа к соответствию метафоры какому-либо состоянию или ситуации. Наши метафорические пространства могут только смешиваться, а наши понимания – сближаться, но идентичными они не будут никогда. Чтобы наши ошибки во взаимопонимании и восприятии не были слишком серьезными, а разрыв не достиг полного непонимания, терапевтические метафоры должны обязательно и постоянно сверяться с актуальной реальностью – моей и клиента.

Конечно, модели мира могут быть похожими, если, например, мы с клиентом живем в одной социальной среде. Этим можно пользоваться, но доверять этому на сто процентов не следует.

Во-первых, не надо считать метафору явлением истины и полагаться на нее как на некую притчу, объясняющую смысл происходящего. Метафора может быть приблизительной или вообще неверной и все же служить важным целям в сессии.

И, во-вторых, самое главное – это постоянная сверка наших полей, возвращение метафоры к реальности общения с клиентом, установление истинных координат того места, где мы вместе с клиентом находимся (в концептуальном смысле).

Я настаиваю: любая метафора должна быть с GPS, то есть должна постоянно апдейтить координаты, иначе взаимодействие заблудится и вместо помощи получится нечто туманное и неточное, разочаровывающее или просто бесполезное.

GPS-метафора

Каждый метафорический элемент информации, который выдает клиент, терапевт понимает и интерпретирует относительно собственной модели мира.

Я. Вы не любите ни этой скуки, ни апатии.

Клиент (К). С одной стороны, не люблю, а с другой – люблю. Я как Маяковский: на всем, что сделано, ставлю nihil. С одной стороны, скучно, а с другой – я это делаю всегда.

Это как процесс совместного приготовления пищи: клиент добавляет свою интерпретацию в то, как он относится к своей скуке и апатии. (Ранее он также упоминал пустоту и черную пелену.)

Дальнейшая работа будет учитывать куда более завершенную и точную карту описания чувств клиента. Этот поиск и учет могут вестись до самого конца сессии, и часто именно они помогают клиенту находить слова.

К. Я хожу по кругу, ищу ошибки.

Я. Вы занимаетесь самоедством…

К. Вот точно, самоедством.

Я. …с которым связана пружина потери доверия к себе.

К. И к другим, соответственно. То ли здесь обманут, то ли там.

Это быстрое уточнение метафорического описания того, как клиентка переживает определенные ситуации в своей жизни. Самоедство, потеря доверия – это точнее, чем просто поиск ошибок.

Я. Что вы в этот момент чувствуете?

К. Я чувствую, что они вообще не участвуют в происходящем, что им наплевать.

Я. Другие дети в песочнице не хотят с вами играть? Уходи из нашей песочницы?

К. Ну… не совсем. Скорее, ты сделай все сам, а мы тут будем сидеть и смотреть, как ты облажаешься.

Быстрое уточнение дает нам возможность говорить о проблеме сразу несколькими способами и выбирать, какой больше нравится. Неважно, как это на самом деле, важно, что сейчас мы сверили наши поля и нашли более-менее общее.

Представьте, что я настаивал бы на своем и углубился в детскую метафору, которую клиент не вполне принимает. (Иногда так и следует сделать, но об этом – чуть позже.) Или, наоборот, я пошел бы вслед за клиенткой из предыдущего примера и продолжил говорить о хождении по кругу. Пусть мне кажется, что я описываю точнее, это не имеет значения, если не происходит постоянного апдейта узнавания, а значит, контакта в метафорическом поле.

Контакт в метафорическом поле, гибкость и множественность метафор, адаптивность имеют такое же значение, как их точность и глубина. В разные моменты контакта важными становятся разные характеристики метафор. Игнорирование моделей мира клиента приводит к непониманию и невозможности услышать друг друга.

Мы никогда не сможем полностью понять, что нам говорит другой. Так же другой не сможет полностью понять, что мы говорим ему. По счастью, это и не нужно! Выход к истине осуществляется не по прямой дороге, а окольными тропками неточностей, приблизительностей и допущений. Мы приближаемся к глубокой коммуникации, хотя каждый раз можем идти немного не в ту сторону, но все же все более и более в ту.

В этом суть метафорического апдейта, GPS-метафоры, о которой я говорю. Именно поэтому метафора обычно не ходит одна: следует несколько последовательных разведок-приближений, каждая из которых дает какие-то свои аспекты понимания ситуации.

«Ныряние в себя»

Помимо совместного поиска, метафора требует постоянного внутреннего уточнения, которое предполагает возвращение в недра своей модели мира, чтобы лучше прочувствовать метафору. Без такой сенсорной информации метафора вряд ли сможет быть нам полезной и останется просто концептом.

Я. Вы были возбудимым ребенком.

К. Да.

Я. А сейчас во что бы то ни стало хотите быть всегда тормозной. И для этого вам нужны эти тупари, катамаран с тупарями. Пучок тупарей обучишь – стала не такая возбудимая, а более плавная, более мягкая. А вы: ж-жих, ж-жих.

К. Да. Я этого ж-жих боюсь.

Я. А там люди где-то позади.

К. Да.

Я. Запрос на относительно быстро, чтобы не скучно, чтобы все-таки не все плелись вдали.

К. И еще по шапке не давали, типа куда ты побежала?

Я. Человек пришел в зоопарк и говорит: я очень животных люблю, только я медленный. Приходит, видит черепах. Где черепахи? Вышел покурить, они так: ж-жих, ж-жих – и все мимо. У вас противоположный случай.

К. Есть такое.

Я. Вас надо к птицам. Все птицы разлетятся.

Приведенный выше диалог – это и есть непрерывное внутреннее уточнение согласны? – согласна на все новых маленьких картинках: ж-жих-ж-жих, тупари, катамаран, чтобы не давали по шапке, черепахи и птицы. Это еще даже не полноценные метафоры, но тут уже натягиваются ниточки их создания.

У меня есть грех: я часто использую одни и те же волшебные сказки, например «Гадкого утенка» и «Золушку». Почему? Многие клиенты легко соотносят себя с персонажами этих сказок, с их конфликтами, с тем, что сами переживали и переживают. Метафора легко ложится на их внутренние проблемы и поэтому может быть использована в качестве эскиза. Но у всех клиентов Золушки и мачехи разные, и поэтому сказкой мы никогда не ограничиваемся. Нужен внутренний сенсорный поиск.

Вот как описывает свою Золушку одна из моих клиенток.

В. Это была бы опера в стилистике Вуди Аллена, с интеллектуализацией и юморком. Золушка не была бы странноватой покорной девушкой, перебирающей бобы. Она бы точно была с легким юморком и троллем по отношению к сестрицам и мачехе. Я не могла бы ее изобразить такой наивной. Она бы все понимала. Надо сделать вид, что горох перебирает, – пошла, поперебирала немножко. Потом мышей созвала, они ей сделали все. Она бы понимала, что принц там есть.

Внутренний поиск и есть способ генерирования метафор: сказка или метафорическая система – лишь отправные точки для обогащения модели мира клиента и совместного решения проблемы.

Понятно, что метафора сохраняет структуру проблемной ситуации, межличностные взаимоотношения и паттерны, при помощи которых мы можем оперировать внутри контекста метафоры.

Но потом путем внутреннего сенсорного поиска клиент с моей помощью создает уточненный смысл метафоры в применении к себе.

Метафорический изоморфизм на примере сказки

Как метафора легко становится метаметафорой и как ее части могут быть подобны действующим лицам конфликта или субличностям? Остановимся подробнее на сказках.

Сказка – целостная метаметафора, которую люди неплохо узнают и помнят. На сказку хорошо проецируются противоречивые состояния человека, которые диалектически совмещаются в рамках сюжета.

Так, Золушка для меня – метафора сменяющихся фаз, цикличности.

Есть Золушка на балу – энергичная, общительная, она всем нравится, смеется, у нее все получается.

Есть Золушка за печкой – покорная, грустноватая, в затрапезном платье, выполняющая рутинную работу.

Обычно разговор о состояниях спада и подъема на этом и заканчивается.

Но, по моим наблюдениям, фаз никогда не бывает две. Есть мачеха-бандерша, которая бесцеремонно хозяйничает в реальном, не волшебном мире.

Есть фея-крестная (умершая мать Золушки), которая ведет человека к его идее, помогая преодолеть невозможное.

Есть дочки, которые живут по инерции, подражая другим и завидуя тем, кто способен покорять вершины.

Ярко увидев в себе одного из персонажей, клиент может с моей подсказкой начать видеть и остальных, дать им голос, перестать игнорировать.

Из этой же сказки растет целый куст метафор: чистить и убирать, переодеваться в затрапезное, блистать, убегать без пяти двенадцать (вовремя) и так далее.

Нередко встречается мне метаметафора «Кота в сапогах»: топ-менеджера наперебой хантят на рынке труда, он мечтает уйти в свой бизнес и стать собственником, но почему-то у него раз за разом ничего не получается.

Служу хозяину, ради него могу свернуть горы, но сам на принцессе никогда не женюсь. Потому что я хоть и в сапогах, но всего лишь кот, главный герой на вторых ролях, причем не мельница и не осел, и не могу требовать ничего, кроме сапог и ружья. Зато и создаю для клиента нечто настолько волшебное, что без меня никакая мельница и никакой осел не могут дать. Я лучшая инвестиция: совсем дешев, да еще и корма не надо (мышей ловлю).

Внутренние метафоры андерсеновского «Гадкого утенка» раскрываются через внешность и воспоминания о школьных, подростковых годах:

• Как у вас было с общением в школе?

• Кем вы себя ощущали в пятнадцать?

• Вы нравились девочкам/мальчикам, когда были подростком?

Особенно актуальны эти вопросы, если разговор на сессии вертится вокруг странности, нетаковости, боязни быть непризнанным и непринятым.

Гадкий утенок – это мальчик из провинции, чудом поступивший в престижный вуз, к мажорам.

Это внезапно выросшая семиклассница, которую одноклассники дразнят жирной.

Странный чудик, который сумел конвертировать свои особые причуды в деньги, бизнес, признание, но так и не сумел избавиться от ощущения хихиканья за спиной.