Тимоте де Фомбель: Альма. Свобода

Перевод с французского Тимофея Петухова

Обложка Франсуа Пласа

Литературный редактор Марианна Кожевникова

Верстка Стефана Розова

Корректоры Светлана Липовицкая, Алёна Щербакова

Художественный редактор Юлия Сиднева

Ведущий редактор Катерина Шаргина

Главный редактор Ирина Балахонова

Timothée de Fombelle

ALMA

La liberté

В соответствии с Федеральным законом № 436 от 29 декабря 2010 года маркируется знаком 12+

Тимоте де Фомбель (1973) – знаменитый французский писатель и драматург. В 2024 году он девятый раз подряд попал в короткий список премии памяти Астрид Линдгрен, а роман «Альма» получил престижную премию Sorcières (2021).

Любое использование текста и иллюстраций допускается только с письменного согласия Издательского дома «Самокат».

Нет большей муки, чем нести в себе нерассказанную историю.

Майя Анджелу

Альма покинула долину, в которой укрывалась ее семья – последняя семья народа око, преследуемого охотниками за рабами из-за необычных способностей. Она ищет младшего брата Лама, который сбежал вместе с лошадью Дымкой.

В устье реки Нигер Альма тайком пробирается на судно «Нежная Амелия», которое везёт африканских невольников на плантации Сан-Доминго.

Во время перехода через океан её обнаруживает тринадцатилетний сирота Жозеф Март, который убеждён, что где-то на борту спрятаны четыре с половиной тонны чистого золота. Найти сокровище не удаётся, зато они сбегают вместе с человеком по прозвищу «великан с отрезанным ухом» – он последний видел Лама перед тем, как того увезли с побережья Африки. Во время их побега капитан корабля Лазарь Гардель получает ранение. Лишившись ноги, он живёт отныне лишь жаждой мести.

В то же самое время в Ла-Рошели у юной Амелии Бассак умирает отец, могущественный судовладелец, и оказывается, что всё семейное состояние Бассаков таинственным образом исчезло. Вместе с гувернанткой мадам де Ло Амелия отправляется жить в Сан-Доминго, где осталось единственное её владение: сахарная плантация «Красные земли», на которой трудятся сто пятьдесят рабов. В Ла-Рошели остаётся счетовод семьи Жан Ангелик, который от Амелии без ума, а она не выносит его, хотя и не знает, что именно по его вине лишилась отца и наследства. В то же время сам Ангелик не догадывается, что золото спрятано под днищем «Нежной Амелии», чей разрушенный остов лежит на отмели близ Английского побережья. Эту тайну знают лишь юная англичанка Пегги Браун, поселившаяся в обломках корабля, и плотник Жак Пуссен, друг Жозефа Марта.

По другую сторону Атлантического океана Жозеф продолжает искать золото, в то время как Альма вновь идёт по следу брата, начав поиски в Луизиане. В конце концов она оказывается в Версале и встречается там с Амелией Бассак, приехавшей взять заём у богатого кузена мадам де Ло, одного из приближённых короля. Амелия отправляется назад с суммой, которая должна спасти «Красные земли», но без верной гувернантки, так как её пригласили стать наставницей королевских детей. Среди багажа Амелии находится также темнокожий юноша, подаренный ей в Версале. Это не кто иной, как старший брат Альмы Сум, – ведь вся их семья уже рассеяна по миру, вдали от заветной долины.

Альма вновь встречается с Жозефом в Париже. Вместе они медленно сплавляются по Сене до моря и переправляются в Англию. Там, в сельском имении близ Ливерпуля, они освобождают девочку Сирим, которую Альма повстречала ещё в Африке. Втроём они отправляются во Францию.

Надежда оживает. Сирим говорит, что её держали в неволе вместе с Ламом. У неё есть драгоценные сведения про исчезнувшего брата Альмы. Похоже, перед Альмой наконец-то открыт новый путь.

Часть первая

I
Укрытие

Сверху, с высоты безоблачного неба, город на первый взгляд напоминает брошенные посреди травы осколки стекла – парижские крыши блестят под утренним солнцем. Сочная зелень полей и лесов плотно примкнула к окраинам и порой вторгается внутрь города пятнами садов и парков. А спланировав с эскадрильей крохотных птичек, мы увидим в подробностях, как прихотливо нагромождены эти груды камня, досок и глины, между которыми скользит змеёй Сена.

Двенадцатое июля 1789 года, семь утра. Один из первых по-настоящему летних воскресных дней. Город внизу будто притаился в засаде. Всё замерло. Мостовые теряются в расщелинах между домами. Вверх поднимаются лишь струйки дыма да ещё запах белья и горячего хлеба.

Мы резко ныряем с небес вертикально вниз и скользим вдоль крыш, уклоняясь от проносящихся мимо со свистом стрелы ласточек, от каминных труб и бельевых верёвок. Солнце светит нам в спину, а мы всё ближе к грязной и многолюдной сердцевине Парижа. Мы пролетаем над узкими улочками – Обезьяньей, Колодца, Вооружённого Человека, – замедляемся на углу улицы Белых Плащей и зависаем над крошечным двориком. Здесь, если удастся где-то примоститься, мы увидим перед собой, среди черепицы, маленькое квадратное окошко, открытое навстречу рассветному солнцу. Мы вглядываемся, что там, внутри. Мы затаили дыхание.

Грязь городских улиц осталась далеко внизу: это спокойное, чистое гнёздышко среди крыш, хотя белая штукатурка стен и потрескалась. Обстановка самая простая: кровать, коврик, стул, на нём одежда, а возле – таз и кувшин с водой. И ещё трое спящих: две темнокожие девушки на узкой кровати справа, у перегородки, и белый паренёк на полу рядом.

Укрыты они тонкими простынями, как раз для июльских ночей. Юноша подложил под голову холщовый мешок. Девочки лежат на матрасе спиной друг к другу. Младшая прижалась лбом и плечом к стене, ища прохлады. Ей десять. Ноги она раскинула, так делают во сне все дети, присваивая себе как можно больше территории. Вторая старше, но места занимает меньше. Выскользнувшая из-под простыни нога купается в солнечном свете. Остальное тело напряжено, оно лежит на боку, совсем с краю. На полу лук и колчан со стрелами. Девушка спит чутким сном тех, кто никогда не разоружается, кто всегда наготове.

Её веки как раз встрепенулись и поднялись, хотя вокруг тишина, ни движения. Альма переводит взгляд на окно, нащупывая лук. Она почувствовала: кто-то примостился снаружи. Но там никого, кроме почти горизонтального солнечного потока, который добегает по полу до самой её ноги, тёплый, как мёд или топлёное масло. Окно было открыто всю ночь. Ближе к трём становится прохладнее на пару часов, и малышка Сирим за её спиной пытается стянуть с неё всю простыню. Но зной уже возвращается. Лето. В мансардных комнатах ещё до полудня будет как в печи.

Всё ещё не двигаясь, Альма теперь смотрит на лежащего на полу юношу. Жозефа не смущает, что дубовые половицы жёстки, как камень. В глазах Альмы появляется улыбка. Жозеф не из тех, кто спит как она: чутко, настороже. Потому он и уступил им обеим кровать. Он может спать где угодно, – сейчас на животе, как будто его оглушили бревном. Альма ловит малейшее движение, дыхание, самый неприметный признак жизни. Так же, давным-давно, она разглядывала своего младшего брата Лама, когда во время сиесты он спал рядом с ней крепким сном. Тогда, лёжа среди трав их долины Изейя, она, чтобы он проснулся, запевала погромче или как следует толкала его бедром, и он открывал глаза, оживал и шевелился.

Но к Жозефу она не решается даже поднести руку.

Она прислушивается. Невозможно различить дыхание. Потому что за этим тихим гнёздышком, за тонкими его стенами ворчит шумный Париж.

Семь утра. Уличные шумы только настраиваются, замедляемые воскресной ленью. До настоящего гомона ещё несколько часов, но уже слышатся отдельные голоса, крики водоноса и прочих торговцев: свежий салат, ленты задёшево, улитки. Можно узнать скрип тележек, которые едут на ближайший базар, галоп извозчиков, развозящих последних господ после бала, их окрики:

– Берегись! Дорогу!

Им отвечают другие голоса, мешаясь с мычаньем коров, блеянием овец и коз и стуком копыт старых лошадей, что степенно шагают по мостовой к скотобойням на улице Сицилийского Короля.

Необычайно чуткое ухо Альмы выхватывает каждый звук, отделяя его от других. Совсем близко – шаги соседей в их крошечных квартирках, ребёнок плачет, дом пошатывается, когда сходят по лестнице, две курицы отчаялись в прицепленной к крыше клетке, внизу на улице Белых Плащей спорят в длинной очереди в булочную. Она слышит котов, барабаны, мелькнувший вдали звук флейты, нескольких чаек в небе над городом. И наконец всё заглушают колокола. Они отмеряют часы, половину часа, четверть, возвещают о службе в церкви, похоронах, крещении, венчании, о войнах и мире. Бессчётные колокола ещё не знают, что скоро их, один за другим, переплавят на монеты и пушки. Но пока что воскресным утром они трезвонят вовсю, трезвонят стократно, потому что вокруг комнатушки тридцать церквей и монастырей, не считая больниц, ратуши, а ещё бубенцов слепых и точильщиков ножей.

Альма осторожно вылезла из-под застиранной, почти прозрачной простыни. Она сидит на краю кровати, ступни касаются пола. Внутри у неё расправляется дар её народа око: мета охоты. В общем гуле она различила голоса со стороны двора. Склонив голову, Альма вслушивается. Слов в разговоре не разобрать. Однако того, как их пытаются спрятать, нарочно приглушить, притушить, хватило, чтобы выдернуть её из постели.

Но вот голоса смолкли. Послышался стук подъездной двери, дрогнули неплотно пригнанные стёкла.

Альма оборачивается. Кладёт ладонь на плечо спящей Сирим. Никакой реакции. Альма сжимает плечо.

– Сирим…

Девочка поворачивается, жалобно простонав. Неизвестно, из каких далёких грёз она возвращается.

Сирим трёт нос. Возможно, она спала в своём глиняном дворце на берегу реки, положив голову на колени матери и зарывшись лицом в складки платья и белые хлопья жасмина.

– Идём, Сирим, – шепчет Альма.

У девочки слипаются глаза, она ничего не понимает.

– Делай точь-в-точь, как я.

Жозеф у их ног всё спит. Под простынёй его не видно. С лестницы доносится скрип, что-то шелестит в коридоре. Кулак трижды обрушивается на дверь.

Жозеф не шелохнулся.

Стук повторяется.

– Открывайте!

Тишина.

– Откройте, или я ломаю дверь.

– Не ломайте ничего, – умоляет откуда-то сзади запыхавшаяся женщина. – Вот ключ!

Звон металла в замочной скважине. Дверь снова толкают.

– Должно быть, закрыта на крючок.

На этот раз от удара плечом стены вздрагивают, крючок отлетает в другой конец комнаты, а дверь распахивается.

Белая простыня на полу наконец зашевелилась. Но Жозефа пока не видно. Как будто медведь выбирается из-под снега.

Показывается голова. Жозеф приподнимается на локтях. Двое мужчин стоят над ним, третий в дверях, а низенькая женщина носится по комнате, шумно размахивая ключами. Жозеф узнал в ней хозяйку комнат, худую, в слишком просторном сером платье, с полотняным чепцом на голове. Она несколько раз залезает под кровать, поднимает матрас.

– Где они?

Женщина суетится для вида, но в комнате нет ни шкафа, ни чуланчика, ни камина, где можно было бы спрятаться. Всё залито солнцем.

– Где они?

Жозеф задаётся тем же вопросом. Он оглянулся на пустой матрас. Даже простыня исчезла.

– Что ты делал на полу? – спрашивает один из мужчин, по-видимому главный.

– Не знаю, – отвечает Жозеф, зевая. – Я пришёл домой поздно. Лёг спать. Наверное, с кровати упал.

– А девчонки?

Жозеф ерошит рукой волосы и смеётся, вопросительно глядя на хозяйку. Пожимает плечами:

– Какие девчонки?