– Уверена? – взгляд старухи буквально прожигал, хотелось нырнуть под стол, затаиться и продолжать разговор уже оттуда. И ещё, показалось или нет, что отношение ведьмы к ней резко изменилось, стоило дать положительный ответ? Она будто презрением к собственному потомку прониклась.

– Да. Что нужно для приворота? У меня фотография есть… Что ещё? – Варя распустила тесёмки тряпичной сумки, принялась суетливо рыться в ней.

– Ничего не надо – устало повела плечами старуха. – С полки шкатулку достань.

Уронив сумку на пол, Варвара метнулась к полке, схватила увесистую шкатулку, едва не выронила её, охнула от неожиданной тяжести, но удержала, обрушила её на стол.

– Эта? Что дальше?

– Зажги свечу. Найди в шкатулке иглу старую, обувную.

– Нашла! – показала добытый трофей Варя. Зажгла толстую, оплывшую свечу, поставила её на стол, в ожидании дальнейших инструкций подняла глаза на старуху.

– Палец проколи, – последовал короткий приказ.

– Так она… ржавая…

– Коли так за порог ступай.

– Хорошо-хорошо… – Варвара зажмурилась и с силой воткнула в подушечку пальца изогнутую иглу. Боль прошила палец, заволокла сознание туманная пелена. Не от прокола, нет, что-то случилось, едва иголка окрасилась в алый цвет.

– Терпи, Варвара, сама дорогу выбрала, я не неволила.

– Терплю, – сквозь зубы выдавила Варя, усилием воли загоняя внутрь подступившую дурноту. – Что делать?

– Ладошку согни, собери в неё кровь, иглу положи, да запечатай всё воском растопленным.

– И всё? – изумилась Варя. – А как же… приворот?

– Пока воск застывать будет, думай об избраннике своём, а я заговор почитаю, помогу тебе.

Варвара старалась. Она очень старалась ни на секундочку не забывать о нём, о том, без кого жизни не видела, но мысли уносились прочь, к дару, который неизвестно как передавать ей ведьма будет. Дар – это власть. Зачем ей ЭТОТ мужчина, когда любой может стать её, стоит только захотеть. Мечты уносили её всё дальше и дальше, воск на ладони смешивался с кровью, а душу заполняло ликование. И вдруг мысль вынырнула из ниоткуда, встрепенуться заставила, стёрла улыбку с лица.

– А ты не обманешь? Точно дар отдашь?

– Он уже твой. Игла мой дар хранила. Теперь твой хранить будет.

Варвара нахмурилась. Как-то странно всё это.

– А как пользоваться им? Кто меня научит?

– Память. Память предков, тех, что до тебя даром владели. Но хранить его надо, беречь ото всех, и от себя в первую очередь.

– Но я… ничего не чувствую. Кроме тошноты и головокружения…

– Это правильно. Так и должно быть. Что бы дальше не происходило с тобой – терпи. Терпи и воздастся. А теперь уходи. Часть воска отломи, припрячь в доме того, на кого ворожишь, остальное дома спрячь, да так, чтобы ни одна живая душа найти не могла. Уходи!

Варвара хотела сложить рассыпанные по столу швейные принадлежности обратно в шкатулку, но ведьма снова повторила приказ, да так, что девчонка опрометью в сени бросилась, не вспомнив о мозолях сунула ноги в ботинки, и, не завязав шнурки, выскочила под проливной дождь. И только теперь, в серых холодных сумерках будто очнулась. Поняла, что натворила, забилась, закричала. Снова вбежала на крыльцо, принялась трясти дверь, но та оказалась надёжно заперта. И конечно, дверь Варе никто не открыл. Только кошка, примостившись на перилах крыльца, с любопытством наблюдала, как терзает дверную ручку глупая девчонка. Мявкнула что-то презрительно, бесшумной тенью соскочила с перил и растворилась где-то за поленницей.

Варя без сил опустилась на крыльцо. Рыдания рвались из груди, слёзы смешивались с дождём, и девушка то и дело отирала их рукавом. Вспомнила что-то, разжала кулак, с отвращением посмотрела на розовый от крови кусок застывшего воска. Нет, она не понесёт домой эту дрянь. Вздохнув, Варвара полезла под крыльцо, завернула воск в носовой платок, запихнула в самый дальний угол. Здесь ему самое место, а ей пора.

Тётя удивилась, увидев на пороге своего дома промокшую до нитки племянницу. Ни о чём не спросила её, благоразумно оставив расспросы на потом, всплеснула руками, потащила отогреваться в баню, благо день был субботний, как раз затопили, и только после того, как согревшаяся девчонка успокоилась и, закутавшись в вязаное покрывало с кружкой травяного чая в руке, застыла в плетеном кресле, отважилась спросить:

– Варенька, а как ты здесь оказалась?

Врать тёте Варя не хотела, да и смысла не видела, всё равно на ходу правдивую историю не сочинить, ответила, как есть, ровным голосом, лишённым эмоций.

– К Валентине ходила. Приворот делать.

– И что? – голос тёти дрогнул, она насторожилась, проворные пальцы замерли, вязальные спицы, звякнув друг о дружку, остановились и лишь подрагивали слегка, выдавая волнение хозяйки.

– И ничего. Не стала она приворот делать. Обманула, – горько вздохнула Варя. Открывать всю правду не хотелось. Да и какова она, правда? Не разобрать. То ли сделала что ведьма, то ли нет. То ли дар отдала, то ли нет, во всяком случае, изменений в себе Варя не чувствовала.

– Обманула? – вязание отложено в сторону, тётя подошла к креслу, приложила ладонь к Вариному лбу, наклонилась, взяла за подбородок, пытливо заглянула девушке в глаза.

– Обманула. Посулила, а потом… Не стала. Сказала, что от приворота всем плохо будет. И ему, и мне. Обоим.

– А когда ты с ней разговаривала, Варюшка? – спросила вкрадчиво. Если бы Варя не была так погружена в собственные мысли, наверняка обратила бы внимание, вопрос, заданный тётей, прозвучал так, будто являлся самым важным.

– Да вот… часа два назад, – с раздражением ответила Варвара. Нет, ну действительно, к чему выяснять, как давно она разговаривала с ведьмой. Что изменится от её ответа?

– Часа два назад? Да точно ли с ней? Не обозналась ли ты?

– Марусь… ну что же вы сегодня все такие странные? – Варя устало потёрла глаза, зевнула, прикрыв рот ладошками. Она никак не могла согреться. Не помогла ни баня, ни горячий чай, Варя мёрзла и куталась в плед. – Ну как я могла не узнать её? Ну скажи? Я ж выросла тут! Сколько раз она нас хворостиной со своего огорода гоняла!

– Так ведь… – женщина мелко перекрестилась, посмотрела на Варвару с испугом, ответила, едва шевеля трясущимися губами. – Так ведь… схоронили её… Дней шесть уж, как схоронили.

Варвара рывком поднялась с кресла. Всё закружилось перед глазами, сознание ухнуло в пустоту.

Глава 2

Ночь стояла морозная и колючая. Звёзды мерцали на чернильном небе, но они не давали света, так же, как и одинокий фонарь, скрипящий на перекрёстке. Тускло светил фонарь, выхватывал из темноты лишь небольшой фрагмент, да и тот выглядел не очень – покосившаяся ограда, наполовину заваленная чёрным, неприглядного вида сугробом, да серый могильный крест, скромный совсем, без следов полировки, без вензелей и узоров, лишь две даты можно разглядеть на нём, да имя, а вместо фамилии через всю надпись тянулся скол. Казалось, что кто-то большой и сильный с размаху рубанул по кресту острым предметом, да так, что высек из твёрдого дерева кусок, отметину оставил, похожую на рваную рану…

Начало мая холодным выдалось. И днём-то подмораживало, а ночами вовсе зима возвращалась, лютовала, никак не желая смириться со сменой сезона. Хоть и сошёл уже снег, но кое-где, в тени ещё хранили память о зиме грязные, рыхлые проплешины, которые и сугробами-то не назвать, так… жалкое подобие. Тихо в эту ночь было на кладбище, впрочем, погост, в принципе, самое тихое место в любом населённом пункте, не зря говорят о нём – тихая обитель. Мёртвые неподвижны и молчаливы, а живые… те приходят изредка и стараются не нарушать покой усопших, так уж заведено.

Однако, этой ночью, на редкость холодной и злой, всё шло не по плану. Прошуршали по гравийной дорожке чьи-то лёгкие шаги, прошелестел, подхваченный любопытным ветерком, короткий стон. И затаился погост, вслушиваясь, силясь понять, что понадобилось живому человеку ночью на кладбище, что заманило его в резные ворота, не запирающиеся на ночь, и заставляет бродить среди могил? А человек ступил в жёлтый круг света и замер прямо перед могилой с надтреснутым крестом. И оказалось, что любителем ночных прогулок по кладбищу была всего лишь девчонка. Девушка лет двадцати с небольшим. Она зябко куталась в кожаную куртку, дула на замёрзшие пальцы и всё смотрела, не отрываясь, смотрела на крест. Потом опустила глаза, глянула на фотографию, прислоненную к кресту, и отвернулась.

Лицо мужчины на фотографии казалось живым. То ли игра света-тени подобный эффект, то ли бурное воображение сыграло с девушкой злую шутку, но ей стало страшно. Черные глаза с фотографии заглядывали в душу, спасения от них не имелось. Девушка нервным движением поправила на плече лямку чехла, в котором, судя по габаритам, пряталась гитара.

– Ну что тебе ещё от меня надо?! – с тоской проговорила она. – Ты никогда меня в покое не оставишь, да? – обращалась она к фотографии. – Матвей! Ты, даже умерев, продолжаешь изводить меня… сколько можно?

Девушка присела на корточки, смахнула с основания креста снежный нарост, сугроб будто обнимал его серой лапкой, провела ладонью по холодной, шершавой поверхности.

– Я знаю, ты не слышишь меня. Я знаю, ты не виноват в том, что меня снова и снова тянет сюда. Матвей… Отпусти, прошу! Ты умер, я продолжаю жить, так дозволь мне научиться этому! Просто жить! Просто! Понимаешь, Матвей?!

Девушка коснулась ладонями креста, прочертила пальцами цифры – две лаконичные даты, насчитывающие между собой двадцать восемь лет, вздохнула, бросила взгляд на скулящий на ветру фонарь.

– Нет, нет… Ну не сегодня… – захныкала вдруг она, – Холодно очень, у меня пальцы одеревенели, – бормотала девчонка, доказывая что-то кому-то. Со стороны её монолог и разговор с невидимкой мог показаться странным, но, благо, ночами на кладбище нет никого, значит, свидетелей её безумию точно не сыщется. Разве что фонарь, но он не болтлив, её тайны не выдаст.

Медленно-медленно девушка сняла с плеч чехол. Взвизгнула, расстёгиваясь, застёжка-молния, а в чехле в самом деле оказалась гитара. Очень дорогой инструмент – для кого-то вся жизнь, девчонка же слишком небрежно достала его из футляра, смахнув прошлогоднюю листву присела на скамеечку, вздохнула тяжело.

– Может, не надо, Матвей? – робко спросила она. – Ну в самом деле холодно…

Горсть грязного снега полетела в лицо. Это и был ответ. Едва успев отклониться, девушка выронила гитару, испугалась, что разбила, подняла, оглядела со всех сторон.

– Ладно, попробую, – сердито буркнула она и на минуту зажмурилась, то ли настраиваясь, то ли вспоминая, как играть, а потом неумелые, замёрзшие пальцы коснулись струн, из гитары полились… звуки, способные любого нормального человека довести до трясучки. Лязг, скрежет, скрип… Шапка сама по себе сорвалась с головы девушки, упала на землю. – Дурак такой! – обиженно прошептала девчонка, – Сколько раз говорить? Нет у меня ни слуха, ни голоса! – она подвывала тихонько, терзая струны и собственные окоченевшие пальцы, но извлекать из многострадального инструмента жуткие звуки не переставала.

– Эй! – кто-то осторожно окликнул её. Чужой голос. Мужской. Незнакомый. – Ты чего здесь посреди ночи над гитарой издеваешься? – вроде пошутить хотел, а шутка не удалась, не смешной вышла, горькой.

Девушка, не поднимаясь со скамьи, накрыла ладонью струны. Показалось, гитара вздохнула с облегчением. Девушка тоже. Медленно обернулась, окинула незнакомца ничего не выражающим взглядом и промолчала. Парень поёжился, ему явно стало неуютно. Заговорил с девушкой, как лучше хотел, а теперь как вести себя – не знает. Ну вот о чём с ней говорить? Она же не в себе! Нормальный человек придёт ночью на кладбище?! А, ну да… сам-то он тоже здесь. Правда без гитары…