– Ну так что? – пожав плечами, улыбнулся парень, – Может, хватит на сегодня уроков музыки?

– Может и хватит… – устало проговорила девушка, всё ещё разглядывая незнакомца. В свете фонаря хорошо его видно. Высокий, хорош собою, правда бородатые мужчины ей никогда не нравились, но его борода не портит, напротив, мужественности придаёт что ли…

Благодаря ему прекратилась её сегодняшняя пытка, ей бы спасибо сказать, но девушка лишь нахмурилась, сведя к переносице брови. Можно ли доверять ему? На маньяка вроде не похож… Хотя кто их знает, маньяков… вот как они выглядеть должны?

– Проводить тебя? – спросил мужчина. Чуть поколебавшись, он снял с себя тёплую куртку, подошёл, накинул ей на плечи. О как ей хотелось швырнуть чужую вещь на землю, а потом заорать: «Чего тебе надо от меня, недоумок?!», даже язык прикусила, чтобы грубые слова не сорвались с губ в ответ на его благородный жест, промолчала. Предложенную куртку запахнула плотней. Тёплая.

– Меня Григорием зовут, – представился парень, – А тебя не Настенькой случайно?

– Почему Настенькой сразу? – буркнула девчонка сквозь зубы. На улыбку его не ответила, вот ещё!

– Напомнила мне Настеньку из «Морозко». Помнишь? «Зовут меня Настей», – тонким голосочком пропищал он.

– Даша! – хмуро и отрывисто представилась девушка. Может, теперь он отвяжется и позволит ей пойти домой?

– Не буду спрашивать, что ты делаешь ночью на погосте, – усмехнулся парень, – Вижу, что музицировать пытаешься, спрошу о другом: ты позволишь проводить тебя? Ну если не до дома, так хоть до выхода. Можешь не сомневаться, я не маньяк, – лукаво подмигнул он. Девчонка оказалась несговорчива.

– Все вы, маньяки, так говорите! – сердито огрызнулась Даша, – Но мне всё равно, маньяк ты или нет. Уходи. Я доберусь сама! – и украдкой покосилась на могилу. Ага, доберётся, как же! Стоит уйти нечаянному свидетелю, Матвей снова её музыкой изводить начнёт. Нет бы пристать к кому-нибудь ещё, да так уж вышло, только она его видит и свободно может общаться с ним. Правда, всегда только здесь, на кладбище.

Она и рада бы не ходить на погост, что за удовольствие среди могил ночами бродить, но нет у Даши власти над собой, Матвей всю душу вымотал. И он сам, и её неправильная любовь-нелюбовь, напоминающая тяжёлое заболевание, почти всегда убивающее жертву… – Ладно! –девушка передумала, – Пошли. Только ты впереди иди. И руки на виду держи!

– Замётано!

Она шла сзади, кутаясь в его куртку, вдыхала аромат его парфюма, и любопытство потихоньку начинало одолевать.

– Эй! Как там тебя? Гриша, да? – не выдержала она, – А сам-то ты что на кладбище делал?

Он с тоской посмотрел куда-то в сторону, подавил вздох и… промолчал.

– Ну ладно, – насупилась Даша, – Не больно-то и хотелось знать…

– Ты местная? – перевёл разговор в другое русло Григорий.

– Нет. Не совсем… – запуталась Даша. – Я из Москвы, а здесь… дом достался в наследство. Теперь, можно сказать, да.

– А! Так это ты в дом на Садовой заселилась?

– Ну я… наверное.

– Давай, Снежная королева, прыгай в машину, довезу. Замёрзла совсем.

– Да не… – неожиданно для себя девушка улыбнулась, но тут же стёрла улыбку с лица, плеснулся испуг в глазах, – Вот ты замёрз без куртки… – смутившись, предположила она и отвернулась.

А в свете уличных фонарей закружились пока ещё одинокие снежинки…

Даже пешком от кладбища до дома идти недолго, а на машине долетели в один миг, Даша и согреться-то толком не успела. Она всё косилась опасливо на своего спутника, старательно пряча от него израненные в кровь пальцы. Так ей хотелось снова задать тот же вопрос, выяснить, что парень делал ночью на кладбище. И понимала, что его ночные прогулки вовсе не её дело, её они волновать в принципе не должны, а поди ж ты, волновали, да ещё как! Казалось, ответ на этот вопрос сейчас важнее всего, но почему-то повторить его девушка стеснялась.

Вот и дом. Даша стремительно выскочила из машины, подхватила с заднего сиденья гитару и, бросив на спутника короткий взгляд, не попрощавшись, скрылась за калиткой.

– Хоть бы поблагодарила, – досадливо дёрнув подбородком, пробормотал Григорий, стараясь не думать о том, что и ему есть за что благодарить странную девушку. Кто кого спас сегодняшней ночью, тот ещё вопрос, но Гриша, скорее всего, так и остался бы на погосте, если бы не раздражали так сильно доносящиеся до слуха гитарные стоны. Сначала тупое раздражение накатило, но чем дольше слушал, тем любопытнее становилось. Очень захотелось спасти инструмент и посмотреть, кто же так нещадно терзает струны. Ночью. На кладбище. Холодной весной. Странно же! Как не полюбопытствовать…

Что девчонка у могилы не одна, стало понятно сразу, да только собеседника видно не было, зато стало ясно, что не по своей воле девушка здесь, и, если не окликнуть её, повернуться и просто уйти, она, скорее всего, замёрзнет к утру. Слишком уж легко одета, а температура всё ниже опускается, вот уже и лужи корочками льда покрылись.

Девчонка позабавила его. Хочет казаться злюкой, огрызается, бухтит что-то под нос, а на деле… на деле наивная и добрая девочка, хлебнувшая в жизни немало горя, не понаслышке знающая, что, когда бьют, это больно, и что слова умеют ранить подчас сильнее удара. Гриша не знал Дашу, но стоило лишь заглянуть в её глаза, он всё понял. Девушка выпустила иголки не просто так, это привычка, сформировавшаяся давно и надёжно. Быть всегда начеку, быть готовой закрыться, во всём видеть подвох и не доверять людям настолько, что, скорее всего, нет в этом мире ни одного близкого ей человека.

Жаль, что путь до её дома таким коротким оказался.

Гриша тоже родился и вырос в Москве, но каждое лето проводил в деревне у бабушки. Вырос, почти забросил её, редким гостем стал, но теперь вот уже несколько месяцев проживает в деревне постоянно, ему резко опротивела Москва, в ней стало настолько неуютно, что хотелось подняться куда-нибудь повыше и… Но нет. Он даже этого не смог, и вместо того, чтобы завершить свой путь, просто сбежал в деревню. Струсил. Решил пересидеть тяжёлые времена под бабушкиной юбкой. Сам себе был противен, казался себе жалким и неспособным на настоящие мужские поступки, и оттого злился, запутываясь в собственных эмоциях будто в паутине.

В дом он зашёл на цыпочках, в прихожей свет включать не стал, пробирался в потёмках. Егорку разбудить не боялся, тот крепко спал, из пушек палить начнёшь – не услышит, а вот бабушка, как и все пожилые люди, спала чутко, могла проснуться от любого шороха. Сегодня, как выяснилось, вообще ещё не ложилась. Щёлкнул выключатель, залил прихожую мягкий свет, бабушка возникла на пороге кухни. Одарила внука суровым взглядом, вздохнув, покачала головой.

– Опять на погост ходил, горемыка?

– Опять, – проскальзывая мимо бабушки на кухню, подтвердил Гриша. Добрался до холодильника, вытащил из дверцы бутылку минералки, налил воды в стакан, разом осушил полстакана. На бабушку старался не смотреть, надеясь, что спать пойдёт. Но не тут-то было.

– Раз уж вышло так, что мы оба сегодня бессонницей страдаем, садись-ка, внучок, за стол, поговорим.

– Ба… Ну может завтра? – как маленький, заныл Гриша. Поперхнулся минералкой, кашлянул, с надеждой заглянул бабушке в глаза. Он так же не смел перечить ей, как было когда-то в далеком детстве, не боялся, конечно нет, но привычка срабатывала снова и снова: бабушкино слово – закон для внуков. И внуку-то тридцать лет уже, а поди ж ты, слушает бабушку до сих пор!

– Нет, Гриня, сегодня! – отрезала она.

Обречённо вздохнув, Григорий сел за стол, поставил на столешницу локти, на ладони примостил подбородок.

– И о чём говорить будем?

– Ты что же, внучок, Егория на меня оставить решил?! Ведь сгинешь же на погосте проклятущем! А не на нём, так ещё как… А сын? Ты подумал о нём? Я стара уже, мне о нём заботиться не позволят.

– Ба, ты сгущаешь краски, – поморщившись, возразил Гриша. – Да вот он я! Живой. Здоровый. Да что со мной станется?!

Старушка щедрой горстью сыпанула на стол гречку из холщового мешочка, хмурясь, принялась изучать что-то.

– Чего ж тебе, Гришка, спокойно не живётся? – вдруг, оторвавшись от изучения рисунка, спросила она. – Смотри… Тут и дорога, и опасность… да чего только нет! А всё она, Вероника твоя! Все беды из-за неё!

– Бабуль! Вероника женой мне была. Егорке мамой. – Сказал и сам усмехнулся досадливо. Женой! Как же… А мамой и вовсе никакой. Как-то вышло так, что ни отцу, ни матери Егорка не был нужен, с самого первого дня няню ему наняли, а сами продолжали жить так, как жили, будто и не изменилось ничего. Гриша многое осознал и переосмыслил, когда едва не потерял сына, а вот Вероника так и не поняла.

– Знаем мы, какой она женой тебе была, – поджала губы бабушка, – И слышать не хочу твоих оправданий! Да и не виноваты вы ни в чём, видно судьба твоя такая, в браке маяться…

– Глупости говоришь! Расскажи ещё про семейное проклятие… ага, а я поверю. Или вид сделаю. Нет никаких проклятий, просто кто-то не умеет подходящих для жизни людей в спутники выбирать. Влюбляемся мы, мужики, иногда не в тех.

– А влюблённость-ли то, Гришенька? Сдаётся мне, болезнь это…

– Ба… – Гриша не хотел в тысячный раз перемалывать тему собственного неудачного брака, поспешно перевёл стрелки, – А ты не знаешь, в дом с террасами кто заселился? Там же лет семь… или больше даже, никто не жил.

– Так внучка Варвары там теперь живёт, – охотно ответила старушка, – Даша. Она месяц назад мужа своего на нашем погосте схоронила, да и осталась в доме жить.

– Что с её мужем случилось?

– На мотоцикле разбился. То ли пьяный был, то ли ещё что… не знаю. Он, вроде как, был музыкантом, гитаристом, так вот на похороны никто из друзей и коллег не явился. Да что там, даже родителей не было. Одна Даша присутствовала. Всё сама организовала, бедная девочка…

– Почему бедная?

– В её роду всё наперекосяк. У всех. И она, кажется, не исключение.

– Расскажешь?

– О ней самой вряд ли, а о семье могу… Всё началось с бабки Валентины. Её ведьмой считали, и жила она не здесь, а в Тарасовке. Старшая дочь её в нашу деревню замуж пошла, а младшая в своей деревне осталась, замуж не вышла, но родила, правда. Дочку. Но о дочерях Валентининых говорить нечего, обычные жизни прожили, разве что старшая совсем с матерью знаться не желала, стеснялась её, даже в Тарасовку не ездила, чтобы не встретиться ненароком. За ней и внучка – Варвара, девица избалованная, от бабушки нос воротить начала. Мы с Варварой ровесницы, да подружками были, так что все её причуды у меня на глазах происходили… Девицей она была красивой, парни головы теряли и ходили за ней как бычки, а она всё на соседа, Игната засматривалась. Он старше на десять лет, женат, детишек малолетних двое, но Варвару не смущал этот факт, крутилась перед ним юлой, соблазнить пыталась почти открыто, нагло так, настойчиво. Игнат мужиком был крепким, на чары не поддавался и всё посмеивался, уговаривая жену, мол, ладно тебе, перебесится девка, забудет, я-то вон он, при тебе, при детях, в чужой огород не смотрю даже.

Бабушка замолчала. Долго молчала. Устав ждать, Гриша поинтересовался:

– А дальше-то что? Забыла?

– Нет! – бабушка поднялась из-за стола. – Не хочу говорить больше. Спать пойду!

Как ни любопытно Григорию было, но настаивать на продолжении рассказа не стал, во-первых, хорошо бабушку знал. Если она решила, что тема закрыта, как ни проси, решения своего не изменит, а во-вторых, чувствовалось в её истории что-то личное, не до конца ещё отболевшее, хоть и уйма лет прошла с тех пор. А ещё имя резануло слух. Игнат! Точно так его родного деда звали. И о нём очень не любили говорить в семье, особенно при бабушке.