В эту ночь Григорий даже не пытался заснуть, стоял у кухонного окна, вглядывался в ночь и размышлял. И вот что странно, о чём бы не думал он, мысли снова и снова возвращались к Даше, перед глазами то и дело возникала картинка, достойная фильма ужасов – морозная ночь, деревенское кладбище, луна заливает мертвенным светом покосившиеся кресты да старые могилы у ограды, и девушка с гитарой… Сама чернявая, вся в чёрном, а на лице чёрные потёки от размазанной туши…

Он подумал, что обязательно нужно дойти до её дома, проверить, как она. Удивило ли его то, что девушка разговаривала с кем-то, видимым только ею? Нет. Ему ли не знать, что мир куда шире и объёмнее, чем кажется на первый взгляд.

– Папа! – голос Егорки прозвучал требовательно. Пожалуй, впервые прозвучал требовательно, а не просительно, как раньше.

– Иду, Егор! – отозвался Гриша. Нелегко было стряхнуть с себя задумчивость и спрятать тоску от сына, но он справился. Нельзя тревожить мальчика, он слишком чувствительный и ранимый.

– Пап! Мне сильно надо…. – захныкал мальчик.

Гриша подхватил его на руки, отнёс в туалет, помог. Егорка ворчал, ему неудобно было принимать помощь, он хотел всё делать сам, но, к сожалению, без посторонней помощи обходиться не мог.

– Что на завтрак будешь? – спросил у сынишки Гриша. – Есть варианты: яичница, каша, омлет…

Мальчик скривился.

– Не хочу есть! – буркнул он, нахмурившись. В последнее время накормить его целой проблемой стало. И не в том дело, что вредничал и требовал чего-то конкретного в еде, просто аппетит пропал. Сначала ходить перестал, теперь вот аппетит пропал. Что дальше? Григорий с ужасом думал об этом и каждый раз, глядя на сына, терзался чувством вины.

– Нет, Егор, поесть надо, – решительно возразил отец. – Хоть чуть-чуть, но это необходимо. Давай договоримся. Ты постараешься и всё-таки поешь, а потом мы с тобой пойдём гулять.

Мальчишка внимательно посмотрел на отца, вздохнул и очень неуверенно, будто прислушиваясь к себе, кивнул. Сможет ли он поесть? Хочет ли он гулять?

Егорка рос обычным ребёнком – сообразительный, любопытный и улыбчивый мальчик очень рано начал говорить, щебетал обо всём без разбору, и что с того, что собеседницей его по большей части няня была? Родители, занятые собой, практически не замечали его: жив, здоров, ухожен и замечательно, а мальчик, подрастая, потихоньку начал замыкаться в себе. К родителям с расспросами больше не приставал, что не могло их, конечно, не радовать, не капризничал, всё больше с книгами время проводил и с карандашами.

– Чудо, а не ребёнок! – любила повторять подружкам Вероника, но подружки понимали – он ей не нужен. Кивали, соглашались, нахваливали Егора, но делали это настолько фальшиво, что будь Вероника чуть умнее, непременно заметила бы.

Ещё тогда Гриша начал замечать, что с Егором что-то неладное творится. И хоть тоже был по большей части занят собой, а всё же видел, как одиноко и тоскливо мальчику. Изменить ничего не мог, работа отнимала всё его время, но поглядывал на сынишку с жалостью.

А потом всё изменилось. Егорка заболел. Двусторонняя пневмония и долгая, почти бесконечная борьба за жизнь. Вот тогда-то, проводя в больничном коридоре долгие ночи и не менее долгие дни, понял Гриша, что никого в его жизни нет ближе и роднее, чем сын. Что никакая работа не заменит время, проведённое с ним, и ни за какие деньги не купить искреннюю и доверчивую детскую улыбку. Жаль, что Вероника так ничего и не поняла.

Вероника…

Думать о ней не хотелось совершенно, но она не отпускала. Её смерть не изменила ничего. Григорий по-прежнему был одержим ею, всё время думал о ней, вспоминал, лелеял в памяти счастливые моменты их первых свиданий, доходил до свадьбы и настроение портилось. Жизнь тогда чётко разделилась на «до» и «после».

– Пап, я бутерброд буду, – подумав, решил Егорка, дёрнул задумавшегося отца за рукав рубахи, просканировал синими глазищами, – Пойдём! Только я сам. Ты коляску подкати…

Бабушка уже ждала их на кухне. Стол ломился от разных вкусностей, но Егор скользнул по ним равнодушным взглядом.

– Ба… ты чай заварила? Ну тот… с сушёной ягодой…

– Да, внучок, заварила, – улыбнулась она, растрепав русые волосы мальчугана, – С чем будешь чай пить? С блинами?

Когда-то Егорка любил блины, сейчас же равнодушно пожал плечами. Глядя на сына, Григорий ужаснулся. Повадками тот напоминал древнего, прожившего целую жизнь старичка. Он всё видел, он мудр, он знает жизнь – и довольно с него. Больше нет интереса и стылыми льдинками застыло безразличие в глазах. Нет в них больше ни огня, ни молнии, не полыхают пламенем эмоции – в них постепенно угасает жизнь…

– Егорка! Сынок! – он испугался ни на шутку, затормошил мальчика, пытаясь отвлечь. Ну не может быть у семилетнего ребёнка взгляд глубокого старика! Не бывает так! В горле застрял комок, протолкнуть его не было никакой возможности, и Григорий схватил со стола стакан, плеснул в него из кувшина, хлебнул.

– Пап, ты чего? В кувшине бабушка для цветов воду настаивает. С марганцовкой, – завороженно проговорил Егорка, – Что теперь будет? Ты умрёшь?! Скажи! Ты умрёшь?! – личико мальчика скривилось, вот-вот слёзы брызнут.

– Егорка, – пододвинув стул, присела напротив мальчика бабушка, – От слабого раствора ещё никто не умирал. Напротив, марганцовкой кишечник чистят от гадости разной при отравлении. Так что поверь, папе ничего не угрожает.

– Совсем ничего?

– Абсолютно! – заверила бабушка.

Мальчик счастливо улыбнулся и вдруг попросил:

– Ба, а бутерброд сделаешь?

– Конечно, милый. С чем тебе?

– С мясом. И сыром. И ещё… блин съем.

– Вот и хорошо, – засуетилась бабушка, пока ребёнок не передумал, – Вот и ладненько. Ты поешь, Егорушка, а там, глядишь, и на поправку пойдёшь.

Гриша остановил коляску возле участка с красивым забором. Столбики забора, высотой не более полутора метров, были выложены камнем, соединялись столбики кованными панелями, по ним будто ползли во все стороны вьющиеся растения, в листве можно было разглядеть маленьких птичек, бабочек и даже, если присмотреться, жуков можно найти.

– Красиво! – заценил Егорка, осторожно коснувшись пальцем крыла бабочки.

– Да уж, – согласился с сыном Григорий. Действительно красиво. Решётки были выполнены не просто в чугуне чёрного цвета, искусный мастер добавил своему изделию красок. Где-то зелени, по листьям, где-то бронзы по стеблям, а крылья бабочки, заинтересовавшей Егорку отчётливо синевой отливали. Дома за елями, высаженными по периметру даже видно не было, но Егорке интересно стало, вон как шею вытянул, высматривает…

Мальчик обернулся на отца.

– Пап, зачем мы здесь? Почему остановились?

– Понимаешь, сын, тут человек один… девушка одна живёт. Я вчера ей помог, но не уверен, что она в порядке. Вот сейчас спросить хочу. Ты как? Не против?

– Не… Звони! – с готовностью отозвался мальчик. Гриша усмехнулся. Конечно он не против, ведь так хочется посмотреть, что за дом прячется в глубине участка.

Калитка, отзываясь на звонок, пискнула не сразу, видно Даша, стоя перед домофоном и разглядывая гостей, решала, стоит ли открывать.

Она вышла им навстречу в чёрном балахоне до пят, с распущенными смоляными волосами, с чёрными кругами под глазами – остатками вчерашнего макияжа. Григорий думал, что сын испугается, но мальчишка смотрел на Дашу с неподдельным восхищением.

– А где ваша метла? – вдруг спросил он, – На парковке, да?

– Какая метла? – запнулась девушка.

– Ну как же? Ведьме положено летать на метле! – авторитетно заявил мальчик, – Даже такой красивой, как вы!

Гриша открыл рот, собираясь отругать сына за бесцеремонность, но не успел.

– Имеется метла, – на полном серьёзе ответила Егорке Даша, – В сарае пока стоит. Видишь ли, сейчас не очень комфортно летать. Ветрено. В сторону от заданного курса сносит.

Мальчик кивнул с пониманием и протянул руку.

– Гончаров Егор Григорьевич! – церемонно представился он.

– Даша! Щербакова Дарья! – приняла рукопожатие девушка. Гриша заметил, что кисти её рук облегают тонкие перчатки. Егор тоже заметил, но не посчитал нужным заострить на этом факте внимание, вместо того указал пальцем на террасу, расположенную над крышей.

– Там что? – полюбопытствовал мальчик.

Надо сказать, что Дашин дом выглядел странно. Одноэтажный, прямоугольный, и по всему периметру дома тянулась широкая терраса. Крыша дома имела форму полукруга и тоже выходила на террасу, расположенную над первой в торце здания. Она, в отличии от нижней террасы, была застеклена, и вход на неё имелся как из здания, так и снаружи. Этот дом в деревне так и называли – дом с террасами.

– Это терраса, – охотно пояснила Даша, – А под крышей что-то вроде зимнего сада. Странное сооружение, согласна, – будто озвучила подслушанную мысль девушка, – Но выбора у меня нет, приходится жить в том доме, что мне достался.

– Да нет же! Круто! – заценил мальчик. Его отец не принимал участия в разговоре, лишь переводил недоумевающий взгляд с Даши на сына и обратно.

– Ты считаешь? – задумалась девушка, окидывая взглядом причудливое строение, – Ну может быть ты и прав… Во всяком случае, ни у кого больше такого дома нет. А не хочешь ли Егор Григорьевич, поглядеть на странный дом изнутри?

– Конечно хочу! – обрадовался мальчишка. – А что, можно?

– Можно! Толкни своего папу, застывшего истуканом, и заходите в гости.

Гриша будто очнулся. Взялся за ручки коляски, нажал на них, закатывая коляску на низкий порожек.

– Даша, ничего, что мы явились вот так, без приглашения? – смутившись, спросил он, ввозя сынишку в дом. – Тебе не до гостей, наверное.

– Ничего! – придержав дверь, буркнула в ответ девушка. Вот ведь странность, с Егоркой общалась охотно, с видимым удовольствием, а с ним сквозь зубы, стараясь даже случайный взгляд в его сторону не кидать.

– Как-то ты… не очень гостеприимна, – хмыкнул Гриша.

– Нормально всё, – дёрнув плечом, чуть мягче ответила она, – В конце концов ты спас меня…

– Понимать бы от чего… – пробормотал Гриша, но девушка проигнорировала его реплику. Оно и понятно. Кто ж станет незнакомцу с наскоку душу открывать?

Внутри шедевр дизайнерской мысли оказался не менее оригинальным и странным. Прихожей дом не имел. Зайдя в дом, гости сразу же очутились в гостиной, одна из стен которой целиком была выполнена из стекла. Напротив стеклянной стены, в другом конце гостиной располагались две двери, одна, по всей видимости, вела на кухню, другая – в жилое помещение, а также винтовая лестница между ними, ведущая в зимний сад.

– Оригинально, да? – усмехнулась Даша. – Что было в голове того архитектора?

Григорий пожал плечами.

– Для современного дома действительно оригинально и очень даже стильно. Мне нравится, но если учесть, что построен дом примерно в шестидесятых… то его странности действительно бросаются в глаза.

– И угораздило же меня такое наследство получить!

– Это же здорово!

– Ну… наверное. Вы располагайтесь в гостиной, я сейчас… – и она метнулась к двери, ведущей в комнаты, чёрные полы балахона, словно крылья ворона, метнулись за ней.

Проводив девушку задумчивым взглядом, Григорий толкнул кресло сынишки к огромному плюшевому дивану, занимающему центр гостиной, пересадил Егора, устроил поудобней, сам сел рядом. Оба молчали, озираясь, изучали обстановку. Всё просто. Ничего лишнего. Диван, стол, стулья, большой, сложенный из природного камня камин, комод и сервант – всё выполнено в одном стиле, вся мебель казалась старинной. Казалась, но не являлась таковой. Выходит, за простотой обстановки скрывается работа дизайнера и большие финансовые вложения. Интересно… Ремонт в чудном доме довольно свежий, мебель, судя по всему, меняли совсем недавно, это всё Даша делала или же получила наследство уже в таком виде?

– Красиво! – оценил Егорка. – Мне особенно лестница понравилась. Когда я снова стану ходить, я, наверное, смогу подняться по ней!