В обзорных мониторах «Фокус-1» проворно подошёл к кораблю и завис в паре десятков метров над корпусом, там, где фюзеляж сигары немного расширялся, переходя в раструбы дюз. Листы обшивки «Пангеи» неспешно открылись, обнажив пылающее чрево аварийного отсека. Вместе с остатками атмосферы в космическую пустоту взметнулось облако бушующего пламени. У меня мурашки побежали по коже от осознания, что внутри отсека мог остаться кто-то из пожарной команды. Они до последнего боролись с огнём, но решили сбросить реактор, возможно, пожертвовав собой.

Не специально, но я стал присматриваться, подсознательно выискивая выплывающие из отсека человеческие фигуры. Я не ошибся и через мгновенье увидел их. Первому космонавту повезло – разорванный взрывом, он умер мгновенно. А вот его напарник ещё жил. Космонавт неистово барахтался, стараясь ухватиться за края обшивки, но руки каждый раз срывались со спасительных выступов. Его уносило в космос, навстречу медленной смерти от ран и удушья. Сквозь треск радиоактивных помех, забивающих эфир, прорезался полный боли голос. Он отчаянно просил помощи – система умела заставлять верить в происходящее. Мне бы хватило небольшого манёвра, чтобы снизиться и подобрать бедолагу, но оставить позицию я не мог. У меня же приказ: страховать занимающегося извлечением реактора челнок! Я скрипел зубами, до хруста сжимал кулаки, провожая взглядом уже плохо различимую фигуру. Да чего же он так вопит? Знает же, что мы обязаны обезопасить корабль с экипажем и будущими колонистами. Смерть одного человека ради спасения всей команды – цена высокая, но приемлемая. Нам твердят это ещё с Земли.

В следующую секунду из распахнутого нутра «Пангеи» вырвалась яркая вспышка. Я вскрикнул, зажмурившись – перед глазами поплыли ослепительно-белые шары. Повезло, что смотрел я не на реактор, а на мчащегося в бесконечность космонавта. Да и на такой дистанции системы челнока успели отфильтровать световой поток. А вот пилоту первого «Фокуса» повезло меньше: на секунду эфир взорвался его протяжным, наполненным болью воем, который сменился пугающей тишиной. Скорее всего, световым излучением парню выжгло глаза. Я с холодным равнодушием констатировал, что он не сможет даже самостоятельно вернуть челнок в ДОК, а уж про извлечение реактора и думать нечего.

– Выброс! Выброс, мать его! – закричал Дмитрий Сергеевич. – «Фокус-1», вытаскивай реактор! В инженерном все «двести»! Первый, почему не работаешь?! Реактор вот-вот рванёт!

Вот теперь я испугался по-настоящему – взрыв реактора гарантированно уничтожит «Пангею». Не знаю, за кого я боялся больше, но подумал в этот момент о Вике. Она в медицинском модуле боролась за жизни пострадавших. Она никогда их не оставит и не бросится к спасательным капсулам. Уже и не вспоминая, что вокруг лишь виртуальная симуляция, я направил челнок к створам ходового отсека. Повреждённый «Фокус-1» лёг в дрейф и, конвульсивно подмигивая навигационными огнями, медленно удалялся.

– Командир, я «Фокус-2», – спокойно заговорил я, заставляя челнок зависнуть. – Первому нужна помощь. Извлечением займусь я.

– Хорошо, – отозвался Дмитрий Сергеевич. – Давай аккуратнее. У нас минута, не больше. Нужно отбросить его хотя бы на десяток километров.

– Принял.

Под брюхом моего «Фокуса» разверзся небольшой термоядерный ад. Обшивка реактора раскалилась, превратившись из мертвенно-серой в ярко-оранжевую. Тревожно запищали зуммеры, предупреждая о радиационной опасности, натужено загудели системы рециркуляции воздуха. Я активировал сцепное устройство. Штанги манипуляторов потянулись к реактору, щёлкнули по раскалённому корпусу, но соскочили, зажав в стальных клешнях лишь пустоту. Система автонаведения челнока сдохла вместе с навигацией и многой другой бортовой электроникой.

– Сорок пять секунд, – тихо сказал командир.

Я схватился за джойстики, переведя систему фиксации грузов в ручной режим. Пот крупными каплями стекал по лицу, попадая в глаза. Я громко сопел и, вроде матерился, а может, только казалось. Наконец индикатор вспыхнул зелёным, подтвердив захват реактора.

– Есть! – крикнул я, уводя челнок в сторону.

– Двадцать секунд. Сбрасывай!

Я вдавил кнопку катапультирования груза и замер в ожидании отстрела модуля. Но ничего не происходило. Уже точно матерясь вслух, я ещё несколько раз нажал неисправную кнопку, но грузовая катапульта не отзывалась. Вдруг стало ясно, к чему клонит система такой вводной: самопожертвование, фатализм и принятие неизбежного. Мы все должны быть готовы к смерти, без сомнений пожертвовать собой, ради спасения экипажа и спящих в анабиозе колонистов.

– Грузовая катапульта – выход из строя, – доложил я, потянув до упора джойстик на себя. – Ухожу с грузом.

– Тёма, десять секунд! – прорычал Дмитрий Сергеевич. – Дай газу и выпрыгивай! Мы подберём тебя!

– Не выйдет, командир, сам же знаешь.

– До встречи, майор, – в голосе полковника проскользнуло искренне сожаление.

– Увидимся!

 Я постарался произнести это насмешливо-бравурным тоном, но голос всё же дрогнул. Да, система позволяла нам осознавать, нереальность происходящего, но приятнее от этого смерть не становилась.

– Пять секунд!

Не сводя взгляда с дальномера, я выжимал из челнока всё, на что были способны реактивные движки. Мог бы – сам бы подталкивал «Фокуса».

– Три.

Дистанция девять километров. Я успел. Стало теплее и спокойнее. «Пангея» уцелеет, экипаж не пострадает, Вика будет жить. Я отпустил джойстики, откинулся в кресле и устало выдохнул.

– Два.

Завтра я проснусь в своей комнате. Вика будет рядом, будет новый день нашего долгого пути. Я сжал кулаки и зажмурился.

– Один.

Я готов. В конце концов, что такое смерть одного человека, когда на противоположной чаше весов жизни тысяч колонистов? Жертвовать собой ради экипажа и любимой не страшно, особенно когда это не по-настоящему.

***

Сны в симуляции особые. Набор бессвязных образов и грёз программисты превратили в сложный механизм обработки информации. Здесь смешались воспоминания, фантазии и знания, которые нам давала система. Я уже и не различал, что в моих сновидениях правда, а что вымысел. Память размывалась, растворяясь в гигабайтах данных, вливаемых системой. Это правильно – не стоит захламлять мозг лишней информацией. К тому же если бы мне пришлось реально проживать и помнить каждый проведённый в симуляции день, я бы свихнулся. Правда, подчищая память, система не щадила и моих воспоминаний. Я почти полностью забыл детство, а годы в военном институте и последовавшая война казались одним туманным облаком, где события прошлого имели лишь призрачные очертания. Может это и к лучшему – зачем тащить в новый мир тяжкий груз прошлой жизни?

 Зато Вику я помнил отлично, она снилась мне всегда. Наша первая встреча, ещё на Земле, когда я пришёл в проект колонизации. Уже и не вспомню, что подтолкнуло меня к такому решению. Может, привлёк небывалый ажиотаж, возникший вокруг проекта. А может, командование направило – им же требовалось куда-то пристраивать высвободившихся из боевых частей офицеров. Открытие Эдема, который назвали лучшей версией Земли, перевернуло жизнь человечества. Даже разгоравшийся пожар большой войны быстро потух, когда интересы людей вырвались за пределы родной планеты. Невероятно, но один качественный снимок, сделанный лунной орбитальной обсерваторией «Селена», превратил озлобленных и вечно дерущихся людей в человечество одной судьбы, а заодно и свёл нас с Викой.

И что она во мне только нашла? Нагловатый, вечно хмурый и сторонящийся людей военный лётчик, вдруг решивший стать полезным в новом мире. Нет, пилотом я и впрямь был хорошим, потому и отбор в экипаж прошёл без труда, да и два ордена за участие в разрешении Европейского кризиса получил заслуженно. Но лучше всего у меня выходило настраивать против себя окружающих. Вика – другое дело. Полевой хирург, прошедший через горнило всё той же войны, она осталась весёлой, открытой и жизнерадостной. При этом она настолько виртуозно фехтовала колкостями, что все мои циничные шуточки получали хлёсткий ответ. Наверное, именно этот желчно-язвительный спарринг нас и сблизил. Хотя Вика уверяла, что сама она девушка кроткая, просто иногда в ней закипает кровь кубанских казаков и обещала устроить мне тур по Краснодарскому краю.

В свои анабиотические капсулы мы ложились с твёрдым намерением сыграть свадьбу, но уже на Эдеме. Мне даже пришлось провернуть небольшую аферу, чтобы из стартового экипажа Вику перевели в резервный. Избранница моя, конечно, поначалу возмущалась. Мечтая о настоящем космическом полёте, она всерьёз готовилась провести бо́льшую часть жизни на борту «Пангеи», а на Эдем высадиться уже в преклонном возрасте. Огромных трудов мне стоило переубедить её. Иначе странная бы вышла свадьба – тридцатилетний жених и практически шестидесятилетняя невеста. Подчищаемая системой память не меняла ни наших чувств, ни воспоминаний друг о друге. Вика стала неотъемлемой героиней моих снов. Наверное, поэтому, погибая даже самой страшной виртуальной смертью, я знал, что мы снова будем вместе.

Но этой ночью Вика исчезла. Исчезла тихо и незаметно. Не осталось ни кровати, ни шкафчика, ни какой-нибудь забытой мелочи вроде резинки для волос, словно и не было никогда здесь Виктории Гордеевой. Это произошло так естественно, что я даже не сразу сообразил, чего не хватает. Система привычно включила моё сознание, обозначив утро. Я сел на кровати и осмотрелся: небольшая светлая каюта – ничего необычного. Только лёгкая тревога нудно зудела на периферии сознания.

Зевая и потягиваясь, я прошлёпал босыми ногами в санитарный блок. Плеснул в лицо холодной воды и уставился на своё отражение. Широкое зеркало с лёгкостью вместило бы кого-то ещё. Мне показалось, что именно ещё одного человека сейчас и не хватало в отражении. Зачем проектировщики системы устроили всю эту бутафорию? Ведь ясно же, что в мире виртуальных грёз еда, сон и туалет совсем необязательны. Но она говорила, что рутинные действия, присущие реальности, помогают сохранить связь разума с телом. В принципе, логично: отвыкание от посещения туалета в симуляции грозило нешуточным конфузом в реальности. Я знал, что она права, ведь её медицинская специализация – репродуктивная инженерия. Вот только кто эта она?

Беспокойство усиливалось. Я смотрел в зеркало, понимая, что рядом со мной должна быть она. Потребовались несколько долгих секунд, чтобы тревога обрела узнаваемые очертания, превратившись в догадку. «Вика» – шепнула услужливая память. Как я мог забыть? Вика. С самого старта мы жили в этой тесной, но уютной комнате. Теперь Вика исчезла, покинула симуляцию. Это могло означать только одно.

Выходит, система активировала процедуру пробуждения. Этот же вывод объяснял и прошедшую накануне масштабную тренировку. Пробуждение… Значит, Вика уже в реальном мире на борту настоящего звездолёта. Всё вроде бы шло правильно. Медицинский персонал выводили из симуляции в первую очередь, чтобы они помогали своим постаревшим за время полёта коллегам из стартового экипажа будить остальных. Мне же предстояло встать в строй одним из последних. Так уж вышло, что умения пилота орбитального челнока во время межзвёздного перелёта на борту не так востребованы, как навыки врачей, инженеров или даже поваров.

Я знал, что таков регламент, но почему-то отсутствие в комнате Вики тоскливой горечью схватила горло. А может это и не тоска вовсе? Вдруг так кусается банальная ревность? Ведь мне тоже хотелось поскорее вернуться к реальной жизни, с пользой для корабля и всей команды, для человечества, в конце концов!

Я не мог отделаться от нарастающей тревожности. Казалось, от меня что-то ускользает, незаметно утекает огромная часть жизни. Я закрыл глаза, стараясь представить Вику, но в мыслях возник лишь туманный силуэт. За прошедшую ночь её образ в моей памяти потускнел и отстранился. Словно система нарочно стирала воспоминания о моей невесте. Странно. Как-то иначе мне представлялся переход в реальный мир. Не то чтобы я мечтал о торжественном прощании или воодушевляющих напутствиях ассистента, но безжалостное вытравливание воспоминаний о Вике стало полной неожиданностью.

– Доброе утро! – Ассистент возник там, где, как мне казалось, вчера стояла Викина кровать.