Прислужница тут же притащила нам бокалы с пивом и огромные плошки с горячей мясной похлебкой и печеным картофелем. Я уже совершенно ничего не понимала, кроме того, что надо расспрашивать зверя обо всем заранее. Например, о его планах. На мой же вопросительный взгляд Теодрик посмотрел на меня с вызовом: мол, осмелься сейчас меня спросить. Конечно, я не собиралась ничего спрашивать здесь, когда даже шепот можно подслушать. Разделалась с едой в два счета, почти не чувствуя вкуса, и выложила на стол пару монет.

– Этого достаточно за меня и моего спутника? – уточнила я у прислужницы.

– Какие деньги с защитника Крайтона? – возмущенно проскрипел старик, но тут же добавил: – Правда, если хотите комнату побольше, придется доплатить.

– Две комнаты, – я добавила еще несколько монет, весом подороже. Владелец постоялого двора, заметив серебро, довольно крякнул и велел идти за ним на второй этаж.

Теодрик поднялся следом, но на этот раз дорогу ему преградила рыжая. Учитывая ее размеры, там было чем преградить. Поэтому вервольф от меня отстал.

– Учти, у меня тут нормальный постоялый двор, а не бордель, – сообщил старик уже в коридоре второго этажа. – Если захочешь развлечься или кто-то решит развлечься с тобой, громко не ори. Разбудишь других.

Да, не такого я ожидала от мира людей. Сначала разочарование в Дорсане и Рине, теперь в обычных обывателях, которых я впервые вижу.

Старик толкнул последнюю дверь по коридору и пожелал мне добрых снов. Я хотела спросить, где будет ночевать мой спутник, но после замечания про бордель решила не рисковать. Обо мне и так уже много всего надумали. Поэтому просто заперлась на хлипкий засов и решила, что буду спать с луком в постели.

Освещения в комнате не было, только огарок одинокой свечи на табурете, но луна светила так ярко, что я прекрасно смогла рассмотреть узкую койку возле стены. М-да, кажется, келья в монастыре, в которой меня держал Лиам, и то была больше. Но я тут же себя одернула: я хотела человеческую постель – вот она!

Стащив ботинки, плотно сдавливающие ноги, и колчан со стрелами, я довольно вздохнула и упала на кровать прямо в одежде. От усталости задремала сразу, а проснулась от того, что кто-то сел рядом на постель.

Инстинкты сработали сразу, я с силой пнула позднего визитера, но меня тут же поймали за ногу, встряхнули и втащили к себе на колени. Я тут же поймала горящий в ночи желтый звериный взгляд.

– Две комнаты, истинная? Как я, по-твоему, должен тебя защищать, если ты делаешь все, чтобы избежать моего присутствия рядом?

Глава 4

– Пусти! – хрипло, со сна зашипела я.

Попыталась вырваться, но куда мне: зверь схватил меня и притянул к себе. А у меня мороз по спине прокатился, когда я поняла, что ему ничего не стоит повторить все снова. То, что я пережила по его милости, будучи волчьей невестой. Бросить меня на эту узкую койку, содрать с меня штаны и заставить принимать его в любой позе, в которую ему захочется меня поставить. И самое ужасное, что я приму, соглашусь на все это, прикушу губу и даже не стану кричать, как сказал хозяин постоялого двора. Не потому что он так сказал, конечно же, а потому что во мне теперь бурлит кровь вервольфов. Потому что для волчицы, в которую я превращаюсь, это не насилие, а радость ласки истинного. Тупое животное!

Мне так страшно и обидно стало, что вместо того, чтобы съездить Теодрику по морде, я по-женски заколотила кулаками по массивной мужской груди.

– Ты обещал, что не тронешь меня! – шипела я. – Что больше не будешь ни к чему меня склонять!

Кажется, я все-таки прикусила губу. Прикусила и прокусила до крови, потому что почувствовала металлический вкус на языке.

Альфа встряхнул меня хорошенько и заставил смотреть ему в глаза, которые сейчас горели едва скрытой яростью.

– Я разве тронул тебя, Ева? – тихо и опасно-спокойно поинтересовался он. – Разве заставил делать что-то помимо твоей воли?

– Ты держишь меня на коленях! – возмутилась я, чувствуя, как опалило жаром щеки. – А еще упираешься мне в ягодицы… тем, чем упираешься! Что я должна думать?

– Да ты вообще не думаешь, женщина! – рыкнул он. – Внизу множество мужиков, и только слепой не оценил твои ягодицы. Не проводил тебя взглядом, когда ты поднималась по лестнице в этих штанах. У каждого хрен стал колом, стоило тебе похлопать своими прекрасными глазками и вильнуть сладкой задницей…

– Хватит, – взмолилась я, прикрывая уши ладонями. – Я больше не желаю слушать эту похабщину. Тебя послушать, так я могу вскружить голову всем и каждому. Но это не так! До встречи с вами, вервольфами, на меня вообще никто не смотрел. Я слишком высокая, слишком грубая, и кожа у меня не белая, отмеченная солнцем. Даже жених от меня сбежал, как представилась такая возможность!

То, что я зря вспомнила Нико, поняла, когда Теодрик выплюнул:

– Жених?

– Тебе какое дело? – разозлилась я на саму себя. Потому что в груди снова всколыхнулся страх, но я никогда не боялась этого зверя, и сейчас не стану.

– Потому что я твой жених, Ева. По волчьим законам – муж. Ты принадлежишь мне и только мне.

– Я никому не принадлежу!

Я оказалась на постели раньше, чем успела охнуть. Теодрик все же навис надо мной, большой и опасный. Я животом ощутила его желание овладеть мной, чего он не делал очень давно. Но, что самое ужасное, эта опасность, ощущение мужской плоти, вжатой в мои бедра, раскрылись во мне звериным жаром. В свете луны я увидела его лицо, желтые звериные глаза, и, прежде чем успела себя остановить, подалась вперед, обхватила его за шею и с диким утробным рычанием врезалась в его губы. Целуя, кусая, сжимая пальцы на массивной мужской шее.

Я теперь будто сама себе не принадлежала, потому что во мне проявилась другая Ева. Та, которая хотела воплотить и попробовать все, о чем я только думала. Только если я думала об этом со страхом и отвращением, она мечтала об этом, вся намокла, представляя, как ее волк сорвет с нее штаны, перевернет ее на живот и возьмет как… волчицу.

Я, едва не плача, заставила себя оторваться от альфы, от того, как сама покрывала поцелуями-укусами его лицо и шею. От того, как сама сжимала его каменное естество сквозь ткань штанов.

– Нет, пожалуйста, – всхлипнула я, – не заставляй меня.

– Я не заставляю тебя, – прорычал Теодрик, когда я полезла к нему в штаны.

– Я не тебе! Я этой мохнатой зар-разе, котор-рая упр-р-равляет мной!

Я не знаю, откуда во мне взялось столько сил, но я сначала толкнула альфу, а затем опрокинула его на постель, тем самым поменяв нас местами. Койка пронзительно скрипнула, но выдержала. Чего нельзя сказать обо мне: я просто не могла сдерживаться. Гладила вервольфа, по-звериному нюхала, разве что не облизывала.

– Это волчьи инстинкты, на них влияет луна.

– Как это остановить? – Я посмотрела на него умоляюще. – Как мне остановиться?

Теодрик не позволил мне стянуть с него штаны, перехватил за руки и подтянул меня наверх.

– Подчинить собственного зверя, – ответил он мне в губы. – Управлять им, не позволять управлять ему. Ты со своей волчицей заодно.

– Сейчас мы хотим разного!

– Разве? – шепнул он. – Разве ты не думала о том, чтобы я сделал тебя своей прямо на этой койке? Взял сзади. Взял, даже не раздевая. Быстро, страстно, не заботясь о твоем желании.

Я посмотрела на него ошалело.

– Откуда?..

– Ты слишком громко думаешь, Ева. Слишком громко и откровенно.

– Это не я!

– А что, если ты? Что, если это ты меня хочешь? Зачем ты сопротивляешься, луна? Зачем мучаешь нас? Нас и наших волков.

– Потому что я контролирую себя. Потому что я человек.

– А разве люди умеют себя контролировать? – оскалился он. – Не встречал ни одного. Обычно они те еще звери.

Я зарычала и сорвалась. Набросилась на него, желая ударить, сделать больно. Укусить, поцарапать, украсить физиономию следами когтей и зубов. Не знаю, кто мной больше руководил: Ева-человек или волчица, но я собиралась до него добраться. Особенно когда Теодрик перестал меня удерживать: он отпустил руки и позволил мне делать все, что я захочу. А я вместо того, чтобы оттолкнуть, оседлала его.

Мое тело горело, словно в огне. Словно я очутилась в костре, пламя которого сделало меня всю настолько чувствительной, что каждое прикосновение даже сквозь тонкую ткань ощущалось остро, как ожог. Я клеймила его, пока задирала рубашку, клеймила себя, когда касалась его руками и губами. Тео меня не останавливал: то ли сдался под моим же напором, то ли решил мне показать и доказать, что люди хуже вервольфов. Моей человеческой части хотелось думать, что второе, волчице – что ее волк теперь в ее власти и его можно дразнить. С ним можно играть.

Впрочем, она не особо церемонилась, эта наглая сучка, ей хотелось ощутить его внутри себя, сжать его могучий ствол. Поэтому она торопилась… Или это я торопилась, насаживаясь на альфу.

Боль отрезвила: было больно почти так же, как в первый раз. Ощущение было, что его естество сейчас разорвет меня на части. Я всхлипнула и дернулась, чтобы привстать. Теодрик не позволил отодвинуться, только приподнял меня за талию, заставив откинуться назад.

– Глупая луна, – пробормотал он, покидая мое тело, а затем снова входя в меня, но на этот раз нежнее и осторожнее. – Ты воюешь со мной, считая нашу связь наказанием. Но на самом деле она способна стать самым сладким удовольствием. Говоришь: «не хочу», но все равно приходишь ко мне, кусаешься, чтобы я укусил в ответ.

Он насадил меня на себя, наклонил вперед и поймал губами сосок. Укусил, зализал, и я задохнулась от смены ощущений. Пока хватала губами резко ставший холодным воздух, Теодрик принялся размеренно, в ему одному известном ритме толкаться в меня, то покидая мое нутро, то заполняя до отказа.

– Ты воюешь со своим единственным преданным союзником. Как ты не поймешь, Ева? Мы с тобой навсегда связаны. Тебе не надо мне ничего доказывать. Не надо сомневаться во мне. Я уже целиком твой, а ты моя.

Мир перед моими глазами подернулся желтой дымкой, чувства обострились, и мне хотелось еще и еще. Этой греховной сладкой боли. Этого звериного наслаждения. Особенно, когда он снова приподнял меня и сменил угол. Теперь его мужское орудие задевало во мне ту самую заветную точку, заставляя кусать губы, только чтобы сдерживать уже даже не стоны – крики. От ленивой размеренности не осталось и следа, он вонзался в меня, вышибая искры в моем теле. Но все было иначе, чем в прошлый раз. Я будто чувствовала все по-другому.

По-звериному.

Он врезался в меня очередной раз, и я закричала-зарычала, чувствуя, как все внутри меня сжимается и пульсирует, а перед глазами уже не желтая дымка, а черная. Мое тело мягкое и податливое, и альфа пользуется этим. Потому что мы вновь меняемся местами, а затем он переворачивает меня на живот, приподнимая за ягодицы, и приставляет естество к моему горящему, влажному входу. Толчок – и он снова присваивает меня себе, я же утыкаюсь лицом в тонкую, неудобную подушку, чтобы никто не слышал моих криков.

Теодрик вонзается в меня и не забывает гладить тело, теперь он меня клеймит, я чувствую его руки везде: на своей груди, спине, бедрах, между моих ног, когда он оглаживает меня снаружи и таранит изнутри. Я задыхаюсь от этих прикосновений, от того, как внизу живота раскрывается яркий цветок наслаждения. Животного, дикого, острого.

Я вскрикиваю на пике, и альфа вонзается зубами в мое обнаженное плечо: тунику я где-то потеряла, или ее с меня стянули. Меня всю повторно скручивает от желанной судороги. Мне сладко и больно одновременно. Я сжимаюсь, делая наше слияние еще более сильным, и он рычит в ответ.

А после подхватывает, не позволяя упасть на простыни. Ложится на постель, меня же укладывает на себя сверху. Я без сил, мои глаза слипаются, и в данную минуту я с трудом понимаю, где я и что мне нужно делать. Как и в прошлую ночь, я просто проваливаюсь во тьму, напоследок выхватив его слова, которые впечатываются в мой разум:

– В одном ты права, моя истинная, люди так не чувствуют.