Чак был отличным тренером. Все ещё помню, как сильно он возражал, когда я сказал, что ухожу и бокс не мое призвание.

«У тебя были все шансы попасть в большой спорт» – тогда напоследок сказал он.

– Как вас занесло сюда? – хочу быстрее поменять тему.

– Люблю поглядеть на бои без правил, – усмехается тренер, – Но я к тебе с таким делом, – он достает визитку из нагрудного кармана, – Узнал, что ты выходишь скоро, – Чак поднимает на меня взгляд, всматриваясь серьёзно, будто мог повлиять на мой выбор. Я прекрасно понимаю, чего он хочет, – И хотел пригласить тебя к себе. Ты все ещё…

– Нет, не могу, – перебиваю, не дав договорить, – Точка была поставлена десятки лет назад, и я не собираюсь её стирать. Всего хорошего, тренер Чак, – не беру визитку, разворачиваюсь и ухожу.

– Я бы потренировал твоего сына, – кричит тренер в спину.

– У меня нет детей, – разыгрывается грустная усмешка на устах.

Что жизнь хотела показать этой встречей? Напомнить о том, кем я мог бы стать, если бы не отец? Или о том, что теперь я почти новоиспечённый дон своего клана? Самой большой итальянской империи. Как я мог забыть, верно? А может этим, там наверху хотели показать, кем я не смог стать? Отцом для своих детей.

У выхода с зала ждет сотрудник. Он надевает на меня наручники и ведет в камеру, где снимает их. Все на боях, поэтому внутри пусто и тихо. В тишине плюхаюсь на свое место в углу, где никто не трогает, устало подставляя ладони под голову.

Скоро все это закончится. Ты выйдешь отсюда и займешь свое место.

Я выйду отсюда.

Но ты не сможешь отмыть этим вину перед Андреа.

Тишина – злейший враг. Она заставляет вспоминать то, чего так старательно пытаешься забыть.

Её улыбку, смех, запах, шелковистые волосы, нежную кожу.

Но самое тяжёлое, забыть ощущения рядом с ней. То, как я смог впервые за всю жизнь показать свою слабость. Признаться, что люблю. Только с ней мог заснуть без страшных снов, искренне смеяться, знать, что несмотря ни на что, на свете есть человек, которому я так же дорог, как и она мне. Эти ощущения никогда не забыть.

Я потерял все. Андреа, словно песок, просочилась сквозь пальцы.

Я потерял ее.

Но самое страшное, что я не знал где она и что с ней.

Как жалко.

Я обещал себе, что всегда буду её защищать, но сейчас даже не знал, где моя птичка.

Я позволил ей улететь. Она этого достойна.

А может в этом и есть моя защита? Мы вдали друг от друга.

Это и есть то, что нам нужно?

Нет.

ГЛАВА 2

ДУБЛИН. ИРЛАНДИЯ.

Андреа

Если бы ты только знал,

Как я скучаю,

Там, где тоска разрывает,

В счастье играю.

Я настолько погрязла во всем,

Что не знаю.

Я не смотрю в твои глаза,

Но их желаю.

(с) Шахназ Сайн

Когда говорят, время лечит, я не верю.

Это не так.

Время никогда не лечит боль. Ты просто привыкаешь с ней жить. Да что там, со временем, привыкаешь ко всему. К прошлому, которое всегда, словно тень преследует тебя. Оно преследует в мелочах. Не вкусном кофе, в запахе чайного дерева, красивых карнавальных масках, музыке, в зеленых глазах, задорной улыбке и черных, как воронье крыло, волосах.

– Мама!

И ты продолжаешь плыть. Все еще улыбаешься, радуешься, живёшь или пытаешься. А у меня есть один большой смысл, чтобы продолжать жить. Смысл, в свое время державший меня на плаву. Единственная радость. Единственный якорь.

Чего стоит одна короткая улыбка. Она затмевает всю грусть и боль.

Моя дочь.

– Ну, – целую её в пухлые щечки, крепко обнимая, – Пойдем домой? – улыбаюсь, не в силах оторваться.

Тина хлопает в ладоши, широко растянув губы.

Да, я назвала дочь в память самого дорого мне человека. Моей сестры.

Чёрные кудрявые волосы, сегодня утром собранные в два хвоста, превратились в один. Растрёпанные вещи, поцарапанная обувь, грязный нос, но такие довольные глаза.

– До завтра, Мартина, – прощаясь, махает рукой воспитательница.

Малышка отвечает тем же.

– Пойдем, мама! – тянет дочь со двора садика. Так резко, что я, срываясь с места, чуть не падаю, – Ты обещала мороженое и печенье!

Мартина в свои четыре годика с хвостиком, была неугомонным ребёнком. Если оставить эту маленькую бестию без присмотра на пять минут, готовьтесь к тому, что вам пригодится огнетушитель. И нет, я не преувеличиваю. Однажды, не углядев за ней, моим шторам на кухне пришёл конец. По сей день помню, как перепугалась за нее.

– Мама! Ты же купишь мне мороженое? – дочь останавливается, угрожающе глядя своими темно-зелеными глазами. Они фисташковые. Прямо, как у меня, но на оттенок темнее. Словно художник взял и добавил в них мазок чёрной краски. Не трудно догадаться у кого художник одолжил этот оттенок.

– А у меня есть выбор? – усаживаю Тину на детское кресло машины Маттиса.

Малышка крепко прижимает к себе любимую игрушку ворона. Ещё в детстве, в магазине игрушек, она потянулась именно к ней и больше не спускает с рук.

– Не-а! – уверено заявляет проказница.

– Тогда поехали.

В нашем маленьком посёлке, на окраине Дублина, есть лишь один огромный кафе, куда мы с Тиной заглядываем ежедневно. Тёплые оттенки коричневого, добрый обслуживающий персонал и невероятно вкусные шоколадные мороженое и печенье. Им мы никогда не изменяем.

– Dia duit áilleacht!¹ – радостно поприветствовал на ирландском владелец заведения Шон.

Мартина подбежала к нему и дала пять. Шон был пенсионером, а это кафе они открыли с покойной женой, о которой он всегда отзывается с тоской в глазах. Мужчина широко улыбается Тине, и проворачивая свой любимый фокус, вытаскивает для неё конфетку, словно из ни откуда.

– Привет, – подхожу к деревянной стойке, – Нам, как всегда.

– Будет сделано, мисс, – подмигнув, Шон идёт выполнять заказ.

Тина же занимает наше любимое место у окна, и снимая рюкзак, поднимается на кожаный диванчик, пока я жду заказ.

– Слушай, – обращается Шон, выдвигая на барный столик шоколадное мороженое в конусной стеклянной тарелке, с шоколадными печеньями поверх, – Моя внучка хочет к тебе на балет. Есть место?

Беру десерт и киваю мужчине:

– У меня завтра урок. Можешь привести её к четырем.

Балетную студию я открыла больше года назад, что стало ещё одной отдушиной в этом городе, не позволяющей чувствовать себя чужой в окружение этих таких непривычных земель. В Ирландии было все иное. Погода, люди, язык и даже запах.

– Отлично! Мороженое за счёт заведения, – весело дает пять Шон.

Иду к дочери, здороваясь по пути со знакомыми. Посёлок маленький, отчего все знают друг друга. Я, не исключение.

– Так, – ставлю тарелку перед Тиной, – А кто будет мыть руки? – хитро поглядываю на неё, уперев руки в бока.

– Ты тоже не мыла, – скрещивает она в ответ руки на груди.

– Тогда пойдем вместе.

Мы отходим в сортир. Наконец подправляю волосы Тины и умываю чумазое лицо. Когда выходим, нам встречается семья Люверсов, что живут через улицу от нас. Софи и Тина всегда играют вместе. Поэтому и сейчас защебетали, и обнялись.

– Пап, а можно сегодня зайти в гости к Тине? – обращаясь к отцу, чей копией была, поднимает карие глаза Софи, – Пожалуйста, – вытягивает девчонка, сделав губы трубочкой.

Найл, отец Софи, кидает в мою сторону взгляд, безмолвно спрашивая разрешения.

– Конечно можно, Софи, – беру дело в свои руки, – Тина будет ждать, – положила ладони на плечи дочери, что была в восторге от такой новости, – Передавай привет маме, и её захвати с собой, – улыбаюсь, поглаживая Софи по коротким светлым волосам.

– Хорошо, – кивает Найл, посмотрев на дочь.

– Ура! – выкрикивают девочки одновременно.

Попрощавшись, направляемся каждый к своему столику.

– Спасибо папа, ты самый лучший! – воодушевленная, Софи хлопает в ладоши, целуя отца.

Сердце болезненно сжимается, когда замечаю, как Тина следит за ними. Даже мороженое перед ней становится не особо интересным.

– Мам…,

Уже знаю, о чем она хочет спросить. В такие моменты ломается что-то внутри. Моя красивая девочка разбивает мне сердце, когда грустит.

–…а когда папа вернётся? Когда закончится его путешествие?

Каждый раз ком в горле.

Я не могу сказать четырехлетнему ребёнку, что её отец сидит в тюрьме, и посадила его туда я. Не могу признаться, что в свое время соврала ее же отцу, сказав об аборте.

Он даже не знает о твоем существовании, милая.

Поэтому у нас есть сказка. Наш папа путешественник в далеко-далеком море. У него есть большой корабль, которым он управляет, и когда настанет время, он обязательно придет к нам.

Когда ты мать, сердце твоего ребёнка связано с твоим. Если разбивается оно, разбивается и твоё. Знаю, наступит время, когда придется сказать правду. Но не сейчас.

– Милая, – подсаживаюсь к ней, усаживая на колени, – Посмотри на меня, – приподнимаю маленький подбородок кончиком указательного пальца.

Тина вглядывается. Её глаза, полны грусти и тоски, режут заживо.

– Ты же знаешь, я люблю тебя, и твой папа любит, – ладонью касаюсь фарфорового личика, – Но сейчас…сейчас он выполняет очень важную миссию, спасая жителей морского княжества, ты же помнишь?

Тина растягивает улыбку на губах. Её глаза сверкают. Даже хватка на ложке усиливается.

– Мой папа – герой! – заявляет дочь радостно, наконец обращая былое внимание на любимый десерт. Целую её в пухлые щеки, вдыхая самый прекрасный аромат на свете.

Чтобы не было, она будет самой большой моей победой.

***

– Найл сказал, что видел вас в кафе, – Ленора заполняет мой бокал красным вином, присаживаясь рядом на садовые качели, пока девочки играют на лужайке нашего заднего двора.

– Да, как всегда, – гуще кутаюсь в лёгкий плед, все еще не привыкшая к прохладе Дублина.

Ленора – мама Софи. Они с Найлом в Дублине с рождения. Вместе росли и учились, а теперь у них есть Софи. Их история, яркий пример того, чего мне никогда не было суждено прожить. Интересно, насколько жизнь может быть жестокой в моменты, когда показывает, чего ты лишился.

– Что-то не так? – прищуривается подруга.

Перевожу взгляд с девочек на неё. Короткие светлые волосы до плеч и яркие серые глаза, подведенные розовым карандашом, всегда первыми бросаются в глаза. Ленора прекрасная девушка. Улыбчивая, яркая и весёлая. В ней всегда так много света. Порой, смотря на то, как она вертится за целый день, устаю я. У этой девушки полно сил!

– Ты выглядишь расстроенной.

Устало откидываю голову назад.

– Тина снова спрашивала про него, – отвечаю шёпотом.

Ленора чертыхается под нос своим любимым ирландским матом. Первым делом, когда мы начали изучать язык, она научила, как посылать на хрен на ирландском. А еще мы обожали слово «сас», что в прямом смысле означало – дерьмо. Именно так она сейчас выругалась, ну возможно…совсем…немножечко грубее, но не суть. Все это и вправду было дерьмово.

– И ты…

– Сказала, как и всегда.

– Ты же понимаешь, что в конце концов, придётся рассказать ей правду? – Ленора сжимает мою ладонь, и я укладываю голову на её плечо, осмысливая сказанное.

В первые минуты, когда Мартина оказалась в моих руках, как маленький комочек рая, казавшийся таким беспомощным и невинным, я пообещала, что во чтобы это не стало, буду оберегать дочь до последнего вздоха. И свое обещание сдержу.

– Понимаю, но…, – не могу подобрать слов. И так каждый раз. Когда Тина заговаривает о Даниэле, меня словно сбивает с ног. Я выхожу из колеи. Из прекрасной рамы, возведенной вокруг нас с дочерью. В неё снова входит он, – Это не так просто.