Бог злости (страница 16)
– Например, как я хочу трахнуть тебя? С радостью обсужу этот вопрос, но не думаю, что ты готова к такому разговору.
– Я никогда не позволю тебе притронуться ко мне.
– Никогда не говори никогда, малыш.
– Мне больше нравилось, когда ты требовал ответов.
Я тянусь к ее бедру.
– Хочешь, задам больше вопросов, когда буду в тебе в следующий раз?
– Нет! Я просто так сказала. – Она рассеянно заправляет прядь за ухо. Она блондинка, и, конечно же, в ее медового цвета волосах есть белокурые пряди.
Глиндон смотрит на меня из-под ресниц.
– Мы можем вернуться? У меня с утра занятия.
– Пока нет. Ты еще не увидела то, ради чего мы сюда приехали.
Ее зрачки немного расширяются, но она сохраняет спокойствие.
Хм.
Наверное, все дело в ее воспитании. Кто-то научил ее не сдаваться, даже когда страшно. Держать спину ровно и смотреть вперед.
Соответствовать своей фамилии.
– Я думала, мы собирались просто прокатиться. Разве мы не накатались еще?
– У поездки должны быть цель. – Я выхожу из машины.
Она не выходит.
Тогда я подхожу и распахиваю дверцу.
Глиндон – невинная, сладкая и вкусная, как ее духи, – думает, что сможет спастись, если срастется с сиденьем.
– Выходи, малыш.
Она качает головой.
– Вдруг ты загоняешь меня в мою же могилу? Может, ты не шутил, и именно здесь вы хороните трупы. Или, может, что еще хуже, несколько твоих подчиненных ждут в лесу, чтобы изнасиловать меня.
– Если бы я хотел тебя похоронить, то убил бы около часа назад, до того, как меня избили за твое пока еще отсутствующее доверие. И никто не прикоснется к тебе, пока мой член не будет в твоей крови.
Она поджимает губы.
– Теперь я должна успокоиться?
– Нет. Просто констатирую факты.
– Ты настолько жестокий, что вызываешь отвращение.
– А ты повторяешься, что начинает бесить. – Я наклоняю голову. – Выходи.
Когда она колеблется, я расстегиваю ремень безопасности и хватаю ее за запястье. Она пытается сопротивляться, напрягается, вероятно, поддавшись панике.
Я с легкостью тащу ее из машины. Она маленькая, я мог бы раздавить ее одной рукой. Не прилагая особых усилий.
В темноте ее кожа кажется бледно-голубой, как у свежего трупа. Если вдруг у нее начнется кровотечение и к белому добавится красный, ее кожа будет выглядеть нереальной под луной.
Тот факт, что я решил не воплощать эти фантазии с этой девушкой, является чудесным проявлением моего контроля.
Подавляй, ублюдок.
– Я могу идти сама. – Ее голос дрожит, когда она пытается освободиться и терпит неудачу. Бесчисленное количество раз.
Она достаточно упряма, поэтому продолжает вырываться. Я позволяю ей.
– Ты не пошла сама, когда я дал тебе шанс, так что теперь решаю я.
– Хватит, Киллиан.
Я замираю, прислушиваясь, как она произносит мое имя своим милом голоском, которым можно петь колыбельные. В основном мне не нравятся голоса людей. Некоторые из них высокопарны, другие низки, а большинство чертовски раздражают.
Однако в ее голосе правильное количество сладости и мелодичности. Столько мягкости и парализующего ужаса, сколько нужно.
Я смотрю на нее.
– Что хватит?
– Что бы ты ни задумал – не надо.
– Даже если тебе понравится?
– Я сомневаюсь, что мне понравится все, что ты делаешь.
– Уверена? – Мы останавливаемся возле небольшого озера, и Глиндон замирает.
Ее попытки бороться давно забыты, так как она смотрит на озеро перед нами.
Сотни крошечных желтых точек освещают деревья и сияют на поверхности воды, похожие на маленькие лампочки.
Пока она наблюдает за светлячками, я наблюдаю за ней.
Становится трудно дышать, когда расслабляются ее плечи и приоткрываются губы. И в ее глазах, словно в зеркалах, отражаются светлячки.
Они сияют, становятся ярче, быстрее, и я, не раздумывая, достаю телефон и делаю снимок.
Запечатлеть этот момент ощущается как потребность, а не как простое действие. Это не импульс, это гораздо хуже.
Глиндон даже не обращает внимания на вспышку, все еще увлеченная светлячками.
– Они такие красивые. Не могу поверить, что не знала об этом месте.
– Это территория нашего университета.
– Ты приводил сюда своих жертв?
– Так вот кто ты теперь – моя жертва? Мне нравится. И нет, сюда я прихожу, когда хочу побыть один, так что ты первая.
– Я во многом первая.
– Меня это тоже удивляет. Тебе нравится?
– Очень.
– Я же говорил. Мне показалось, что художница оценит мрачную красоту природы.
Наконец-то она обращает внимание на меня.
– Откуда ты знаешь, что я рисую?
– Я много чего о тебе знаю, Глиндон.
– Почему? Чего ты хочешь?
– Я много чего хочу. О чем именно мы сейчас говорим?
– Это ты привез меня сюда. Может быть, преследуешь какие-то цели.
– Я же сказал тебе, что ты должна мне доверять. Просто подумал, что это место тебе понравится.
Глиндон прищуривается.
– И это все? Ты не собираешься шутить надо мной?
– Что значит шутить?
– Тот факт, что ты вообще спрашиваешь, означает, что точно что-то задумал.
– Я просто обдумываю варианты. – Сажусь на край причала, свесив ноги, достаю сигарету и закуриваю.
Глиндон подходит ко мне, но останавливается и отмахивается от дыма.
– Почему я даже не удивлена, что у тебя зависимость от этого яда?
– Я ни от чего не зависим.
– Сигарета у тебя во рту говорит об обратном.
Я убираю сигарету от губ и рассматриваю ее в свете светлячков.
– Просто привычка, чтобы занять руки.
– Значит, ты бросишь, если захочешь?
– Брошу, если ты займешь мои губы и руки.
– Нет, пожалуй, откажусь.
Я поднимаю руку и касаюсь места рядом с собой.
– С этого ракурса вид лучше.
– На что? – спрашивает она испугано, и какого черта мой член твердеет?
– На светлячки или тела – что первое приплывет.
– Твое мрачное чувство юмора действительно выше всяких похвал. – Глиндон медленно подходит, но колеблется, прежде чем сесть.
Полагаю, привычка подвергать все сомнению скоро исчезнет.
– Не переживай. Сегодня я тебя трахать не буду.
– Вау. Спасибо. – Она опускается рядом со мной, ее запах становится все сильнее. Или мое обоняние обостряется?
– Не за что.
– Я не по-настоящему тебя поблагодарила.
– Тогда зачем ты это сказала?
– Сарказм. Слышал о таком?
– Слышал. Просто издеваюсь над тобой. – Я заправляю светлую прядь ей за ухо, и она краснеет. И шея тоже.
– Тебе нравится издеваться над людьми?
– Не над всеми, нет. Только над избранными.
– Значит, я теперь избранная?
– Если хочешь.
– Серьезно, разговаривать с тобой, точно разговаривать со злобным роботом.
– Злобный робот, да?
– Да, знаешь, тех, которых уничтожают в конце фильмов.
– Ты про тех, чьи красные глаза вспыхивают на последней секунде фильма, намекая на их возвращении?
– Не нужно гордиться тем, что ты злой.
– О том и речь, малыш. Я не считаю себя злым.
– Пожалуйста, только не говори, что считаешь себя героем. – В ее голосе появляется еще больше страха.
– Нет, не считаю. Я просто нейтральный. Не черный, не белый и не серый. Я бесцветный.
– Ты – человек. Ты не можешь быть бесцветным. – Она хмурится. – Ты просто черный.
– Черный?
– Да, я ассоциирую людей с цветами, и ты определенно черный, как твоя душа, сердце и эта твоя озабоченная голова.