Я сглотнул, мои глаза бегали туда-сюда по буквам ее имени.

Нет. Я не стану это ворошить. Челси останется в прошлом.

Я справлюсь с этим в одиночку.

Бросив телефон на кухонный стол, я вернулся в гостиную. Сэм все еще уютно спал, временно огражденный от реальности, поджидавшей его по пробуждении. Я лег с ним рядом, мое тело жаждало сна – бегства.

– Пап?

Глаза Сэма распахнулись, и я обхватил его рукам.

– Все в порядке, Сэмми. Засыпай.

Сэм не ответил, но я почувствовал, как теплые слезы моего сына промочили воротник моей футболки. Проклятье. Это было чертовки тяжело. Я крепче прижал его к себе, и мы оба погрузились в беспокойный сон.

Двадцать четыре часа.

Прошло всего-навсего двадцать четыре часа.

* * *

Настойчивый стук на следующее утро заставил меня вскочить с дивана в состоянии паники.

Который был час? Дети опоздали на автобус? Бет опоздала на работу?

Я потер глаза и запустил обе руки в волосы, как вдруг на меня обрушилась реальность.

Была суббота. Уроков не было.

Бет не было.

Стук продолжался, и я осознал, что звучит он от парадной двери. Когда я ее открыл, за ней оказалась одна из соседок, миссис Панкерман, держащая накрытое фольгой блюдо с запеканкой.

Я моргнул.

– Доброе утро, – пробормотал я, выползая из сонной дымки.

– Ох, бедное дитя. Я слышала о вашей ужасной трагедии, и я просто обязана была приготовить для вас эту домашнюю лазанью. Питер тоже хотел заглянуть, но у него церковная служба через двадцать минут. Он ведь дьякон, как вы знаете. Вы и ваша семья этим утром будете в наших молитвах.

Линн Панкерман была хрупкой старушкой, которой уже почти сравнялось восемьдесят лет. Она жила через дорогу от нас со своим мужем Питером, и они всегда первыми были готовы поделиться участливыми словами или оказать услугу. Несмотря на свой возраст, Питер как-то вечером пробрался на наш участок с лопатой, чтобы расчистить занесенную снегом подъездную дорожку, когда я застрял в Лос-Анджелесе из-за задержки рейса. Эта пара беспокоилась о том, что Бет придется выйти на улицу, чтобы разгребать снег самой, оставив троих детей в доме одних. Такими вот людьми они были.

Блюдо с лазаньей покачнулось в слабых руках миссис Панкерман. Я наконец опомнился и потянулся забрать ее подношение.

– Ладно, – сказал я. Мой ответ прозвучал сухо, несмотря на мою благодарность, так что я отмотал назад. – Простите. Я все еще перевариваю все это. Спасибо.

– Вы хороший человек, – сказала она мне, кивая головой. – Вы это переживете. Мы с Питером прямо через дорогу, если вам хоть что-нибудь понадобится. Я с огромным удовольствием поколочу этих журналистов своей тростью.

Я бы рассмеялся, если бы не чувствовал себя настолько мертвым внутри.

– Я это ценю, миссис Панкерман. Детям очень понравится ваше блюдо.

– Хорошего вам дня, дитя. – Она потянулась вперед и прикоснулась к моей руке, по-дружески сжимая ее. – Да благословит вас Бог.

Пока старушка ковыляла обратно на ту сторону улицы, на мою подъездную дорожку завернул голубой седан. Поставив лазанью на столик возле двери, я смотрел, как мои мама и папа выходят из машины и спешат по дорожке ко мне. Мама бросилась мне на шею и зарыдала в плечо, а я встретился взглядом с отцом, который выглядел усталым и посеревшим.

– Ох, сыночек. – Она крепко стискивала меня, ее серебристые волосы щекотали мой подбородок. От нее пахло мускусом и папоротником. – Мне так жаль, родной мой.

Я просто стоял, застыв на месте. Мышцы моего лица дрогнули, когда я поднял одну руку, чтобы положить ее на спину матери. Это все, на что я оказался способен.

Когда она отстранилась, ее глаза были опухшими и полными сочувствия.

– Что мне сделать? – спросила она. – Что тебе нужно, Ноа? Мы здесь ради тебя.

А что мне было нужно?

– Мне просто нужно, чтобы моя жена вернулась.

Над нами пронеслось черное облако. Мои родители втянули головы в плечи.

– Бабуля!

Тихий голосок нарушил мрачную тишину, а вниз по лестнице загрохотали шаги. Кейден и Джереми с разбегу влетели в объятия своих бабушки и дедушки.

– Ох, мои дорогие! – сказала моя мама. – Я вас так давно не тискала. А где Сэм?

Я оглянулся на диван и понял, что от Сэма остался только флисовый плед, в который он закутался, как в кокон, прошлым вечером.

– Сэмми шмотрит ш нами Микки! – воскликнул Джереми.

– Сэм сказал, что нам нужно сидеть в игровой, если мы не хотим разбудить папу, – добавил Кейден.

Я перевел внимание на декоративные часы, висящие в прихожей. Уже было без четверти десять. Мальчики, должно быть, уже несколько часов не спали и смотрели мультики в игровой.

Я провел рукой по лицу, почесав щетину на подбородке.

– Мальчики, я сейчас сделаю вам завтрак.

– Я этим займусь, Ноа, милый. А ты ступай прими горячий душ и отдохни. Теперь с вами бабуля.

– Микки-маусные блинчики! – потребовал Джереми.

Мой отец, Роберт, положил свою крепкую руку мне на плечо перед тем, как последовать за своей женой на кухню.

– Мы любим тебя, сын. Ты знаешь, что я рядом, если вдруг захочешь поговорить.

Я кивнул с натянутой улыбкой. Мы с отцом никогда не были близки – мы не разговаривали.

Роберт Хейз был бизнесменом. Он отказался от своей страсти к музыке, чтобы построить корпоративную карьеру, а я никогда этого не понимал. Я никогда не мечтал стать одним из тех блеклых мужчин в душных костюмах, которые сидели в просторных офисах на последних этажах небоскребов. В такой жизни не было наполненности.

Я всегда представлял, что стану музыкантом, буду жить в маленьком домике где-то за городом. Может, у моря. Я воображал, что проведу жизнь с женщиной моей мечты, наслаждаясь вечерами, полными музыки и смеха. Моя жена танцевала бы по нашему крошечному домику, пока у ее ног возились бы маленькие дети, а я бы наигрывал песни Битлов на своей потрепанной старой гитаре.

Хотя вышло все не так.

Вместо того я стал вдовцом-миллионером с разбитым сердцем.

Моя мама всегда старалась, как могла, зачастую даже слишком старалась. Ей никогда не удавалось угодить своему мужу, так что она с лихвой компенсировала это на своем единственном сыне. Я съехал в тот же день, как мне исполнилось восемнадцать, потому что я презирал своего отца и чувствовал, что меня буквально душит моя мать. Я гадал, а не вышло ли так, что теперь мой отец презирал меня.

Я ведь смог. Я исполнил свою мечту, стал музыкантом и преуспел десятикратно. Я не был прикован к должности в компании, производящей станки, до тех пор, пока не сумею выйти на пенсию в зрелом возрасте семидесяти трех лет. Я проживал мечту моего отца.

Пока все не изменилось.

Приняв предложение матери, я поднялся по лестнице, еле отрывая ноги от пола, и сунул голову в игровую. Сэм сидел в кресле-мешке и смотрел какое-то аниме.

– Привет, – сказал я, прислонившись к косяку.

Сэм глядел прямо перед собой.

– Привет.

– Я рядом, если захочешь поговорить, дружок.

Кресло-мешок зашуршало, когда Сэм сместил свой вес.

– Может, потом, – ответил он.

Я подумал о том, чтобы все-таки навязать ему этот разговор. Сэм был всего лишь ребенком, который нес очень тяжелую ношу, а я едва ли был способен разобраться с собственными эмоциями… Я мог лишь воображать, какие запутанные чувства и какую боль испытывал Сэм.

Но также я понимал и его нежелание говорить об этом.

Я решил не давить на него и кивнул.

– Когда будешь готов.

Спиной вперед покинув детскую, я прошел по коридору и встал в дверном проеме нашей спальни.

Моей спальни.

Я не входил туда два полных дня. Кровать была аккуратно заправлена, а на ее мятно-зеленом покрывале все еще россыпью лежали невыбранные Бет наряды. Она была опрятной женщиной, так что я понял, что она тем вечером собиралась в спешке.

Наконец я вошел в комнату, тут же почувствовав, как в мои кости просачивается холодок. Повернувшись к смежной ванной, я заметил, что на раковине лежит ее щетка для волос, а в розетку в стене все еще воткнута вилка фена. Ее любимое банное полотенце цвета лосося лежало поперек крышки унитаза.

От мысли, что придется двигать хоть что-то из ее вещей, в желудке стало кисло.

В этой комнате она все еще была жива.

Я услышал, что во входную дверь снова стучат, и раздраженно вздохнул. Наверняка еще одна соседка, принесшая нам замороженный ужин или корзинку фруктов. За подобные чувства меня резанула вина – я знал, что должен быть благодарен за эти добрые жесты. Но в данный момент я просто хотел, чтобы меня оставили в покое.

Подо мной по паркету протопали ноги Кейдена. Я надеялся, что моя мать позаботится об этой соседке, приносящей дары, чтобы я смог спокойно принять душ.

Направляясь в ванную, я вдруг застыл на месте.

Этот голос.

Ее голос.

Нет… этого не может быть.

Я ошибся, сошел с ума. У меня начались слуховые галлюцинации.

Я заставил свои ноги двигаться и медленно подошел к вершине лестницы. И вот тогда у меня перехватило дыхание. А может, оно и вовсе покинуло мое тело.

Я вообще дышал?

Она стояла в моей прихожей, одетая в малиновую тунику, и заламывала руки. Она подняла голову, когда заметила мое присутствие, и я был готов поклясться, что и она тоже перестала дышать. Ее губы разомкнулись, словно она хотела что-то сказать, но слова не выходили.

Я смотрел на нее сверху вниз, наши глаза сцепились, совершенно не веря тому, что видят.

– Комбс.

Глава 4

Челси

Из меня никогда прежде не вышибало дух.

В моей жизни не раз случались жесткие падения, ведь я была напрочь лишена грациозности, но сердце мое всегда было куда более неуклюжим, чем ноги. То, как глубоко я запала на Ноа Хейза много лет назад, сильно превосходило бессчетные падения с лестниц и пикирования с турников в школьном дворе. Те падения меркли в сравнении с этим.

Ни разу воздух не покидал мои легкие так, как он сделал это сейчас, когда я стояла у подножия лестницы Ноа, а его затравленный взгляд впился в меня так пытливо. Так знакомо.

Я знала, что должна что-то сказать. Я должна была сложить воедино все те слова, что придумала за время перелета в Нью-Йорк, и извергнуть их со своих обомлевших губ. Это должна была быть мощная речь. Она должна была доходчиво объяснить, почему я все бросила лишь для того, чтобы оказаться в прихожей Ноа Хейза впервые за несколько лет.

– Привет.

Что ж, уже начало.

Ноа не двинулся мне навстречу. Он неподвижно стоял на вершине лестницы, глаза его были полны вопросов, которые никак не могли добраться до языка. Темные круги под его глазами сказали мне больше, чем ему удалось бы произнести ртом.

Ноа выглядел усталым. Он выглядел изможденным и сломленным.

Он выглядел, как мужчина, который только что потерял жену.

Я пыталась придумать, что еще сказать, когда из игровой вышел Сэм, который встал рядом со своим отцом с таким же ошарашенным выражением усталых глаз.

– Челси?

Я улыбнулась, когда мои глаза подернулись пеленой, радуясь, что хоть что-то у меня еще работает.

– Сэм… рада тебя видеть. – Мне хотелось подойти к ним. Хотелось броситься вверх по лестнице и заключить в объятия, но я знала, что мне нельзя этого делать. Слишком много времени прошло, а мои ноги как будто приклеили к полу суперклеем. Когда я наконец снова сумела дышать, я набрала полные легкие воздуха. – Мне так жаль.

Это были банальные и бесполезные слова, и мне было противно, что я их вообще произнесла. Это «жаль» никогда ничего не меняло. Ничего не исправляло. Это было просто болезненное напоминание обо всем, что они потеряли.