Сэм ничего не сказал. Я подумала, что он вот-вот спустится вниз по лестнице, но вместо этого он развернулся на пятках и снова вошел в игровую.

Это меня кольнуло.

Я крепко закусила нижнюю губу, чтобы заглушить нарастающую боль в груди.

Ноа моргнул, как будто возвращая себя к жизни. Он медленными шагами спустился вниз по лестнице и встал прямо передо мной, сунув руки в карманы своих джинсов.

– Что ты здесь делаешь?

Я выбираю Плохие Решения за 500, Алекс^[2].

Я опустила голову и заправила волосы за ухо, страшась, что сделала ошибку. Не стоило мне приезжать.

– Я… Прости меня, Ноа. Не знаю, о чем я думала. Мне стоило позвонить…

Ноа изучал меня, как будто мое физическое присутствие еще не до конца уложилось у него в голове.

– Просто… столько времени прошло.

Сюрприз. Твоя бывшая возлюбленная, разбившая тебе сердце на миллион кусочков, стоит у тебя в гостиной на второй день после убийства твоей жены.

Почему-то все это звучало гораздо логичнее у меня в голове, когда я запрыгивала в тот самолет.

– Черт, – прошептала я чуть слышно. Я крепче стиснула ремешок своей сумочки. – Я пойду.

Когда я разворачивалась, чтобы уйти, отчасти я ждала, что он меня остановит. Раньше Ноа всегда меня останавливал.

Маленькая часть меня умерла, когда он не сделал ни малейшего усилия, чтобы не дать мне выйти за его парадную дверь. Она громыхнула за моей спиной, закрываясь, и грохот этот отдался во мне вибрацией, как от резкой пощечины.

Я дошла до конца его подъездной дорожки и уселась на обочине, загружая приложение, чтобы вызвать «Убер».

Похоже было, что я направлялась обратно в аэропорт, поджав хвост.

Я просидела там несколько минут, погрязнув в собственной глупости, как вдруг отчетливый щелчок зажигалки заставил меня поднять голову. Я даже и не заметила стоящей надо мной фигуры.

– Прости.

Голос Ноа был грубым и далеким, когда он поджигал сигарету, которую держал между пальцами. Поднявшись на ноги, я отряхнула с попы гравий.

– Нет, это ты меня прости. Было совершенно неуместно с моей стороны просто возникнуть из ниоткуда в такой момент.

– Так и есть.

Умирая внутри, я сглотнула вставший поперек горла комок стыда.

– Но, – тихо продолжил он, – тот факт, что ты приехала, что-то да значит.

Я тут же вновь вскинула голову, и мой взгляд упал на клубы дыма, не дававшие мне разглядеть его лицо. Я вздохнула, жуя губу.

– Когда я увидела новостной репортаж, у меня сердце разбилось, – сказала я ему дрожащим голосом. – Наверное… Наверное, я мыслями унеслась на шесть лет назад, когда ты был моим лучшим другом, а еще – единственным плечом, на котором мне хотелось плакать. Я знаю, что все запуталось и мы уже не те, что прежде, но… – Я помолчала, выискивая на его лице какую-то реакцию, но он был нечитаем. – Ноа… Я просто подумала, что, может, тебе нужен друг.

Друг.

Какой же я была дурочкой, что мне такое пришло в голову. Да как мы сможем снова стать друзьями после всего, через что я заставила его пройти?

Ноа сделал долгую, основательную затяжку, глядя в траву. Он не встречался со мной глазами с тех пор, как присоединился ко мне на краю своей подъездной дорожки. Дым клубился, окутывая нас обоих своим плотным туманом.

– Прошлой ночью я думал о том, чтобы тебе позвонить.

Сердце заплясало у меня под ребрами, и я засомневалась, что верно его расслышала.

– Что?

Он снова умолк. Мой вопрос слился с облаком дыма и растворился в хмуром небе. Перед нами остановился «Убер», и у меня в животе забурлила тревога. Я не хотела садиться в него. Я не хотела, чтобы меня увезли от стоящего передо мной горюющего мужчины. Я хотела, чтобы Ноа сказал мне остаться.

Я хотела, чтобы Ноа захотел, чтобы я осталась.

– Это за мной, – пробормотала я.

Мы оба знали, что это за мной.

Попроси меня остаться.

Ноа наконец встретился со мной взглядом, в его зеленых глазах больше не было той рисковой искорки, которую я так полюбила.

– Хорошо тебе долететь.

Мое пляшущее сердце жестко остановилось. Боже… Я была дурой, если думала, что это может закончиться как-то иначе.

– Береги себя, Ноа. Если тебе что-то понадобится…

– Я знаю, – сказал он. Ноа затушил сигарету носком ботинка. – Я…

Он не договорил. Я ждала, что он скажет что-то еще, нервно теребя рукава своей туники и видя, как вращаются шестеренки у него в голове.

Прошу, поговори со мной.

– Вы готовы ехать, мисс?

Водитель «Убера» стоял возле машины, придерживая открытую пассажирскую дверцу. Я решительно выдохнула.

Мне пора было покидать Нью-Йорк. Снова.

– До свидания, Ноа.

– Да, – кивнул он, прочищая горло и делая шаг назад. – Увидимся.

Что-то промелькнуло в его глазах – нечто, напомнившее мне о прежнем Ноа. Нечто, из-за чего я вообще и решилась приехать в Нью-Йорк.

Но я плохо подгадала время. Нечего мне было здесь делать спустя сорок восемь часов после смерти его жены. Я просто подумала, что, может быть – может быть, – я была нужна Ноа.

Но… что ему было нужно, так это время. Время, чтобы погоревать; время, чтобы исцелиться. Ему была нужна его семья, а я уже давным-давно исключила себя из этого уравнения.

Я смотрела, как его удаляющийся силуэт направлялся обратно к дому.

Тысячи извинений щекотали мой язык, но я прикусила его, чтобы их удержать. Я сказала достаточно… Я сделала достаточно.

После того, как я отметилась на стойке регистрации в аэропорту и нашла себе место, где можно посидеть и потосковать в ожидании, что кто-то откажется от билета на ближайший рейс, мой телефон начал вибрировать.

Ноа.

Ответила я быстро.

– Алло?

Удар сердца.

– Привет, Челси.

Сэм?

Моя рука легла мне на грудь, когда пульс вдруг ускорился.

– Сэм… ты в порядке?

– Не знаю, – сказал он. Его тихий голос был угрюмым и полным противоречивых чувств. – Ты снова уезжаешь?

Снова.

Боже, я действительно напортачила. Сэм только что потерял человека, который практически заменил ему мать, а тут вдруг я примчалась в его жизнь и тут же выскочила, когда он был ранимее всего.

– Ох, Сэм, мне так жаль, – тихо прошептала я. – Я сделала ошибку, прилетев. Я волновалась о тебе и твоем папе.

– Ты можешь остаться, если хочешь, я не собирался от тебя убегать.

Мои глаза застили слезы, которые я так долго сдерживала.

– Я хочу остаться, я правда хочу. Но я – не то, что твоему папе сейчас нужно. Я сделаю все только хуже.

– Хуже уже некуда, – пробормотал Сэм.

Я закрыла глаза, и слезы пролились.

– Ты ведь позаботишься о папе, правда?

– Да.

– Сэмми, я хочу, чтобы ты знал, что я всегда рядом. Моя дверь всегда открыта. Пожалуйста, звони мне в любое время, если понадобится поговорить.

– Ладно.

И вдруг я вновь очутилась на больничной койке одним небывало теплым декабрьским днем.

«Я люблю тебя».

Эти слова так и не слетели с моих губ. Я помнила, как держала Ноа за руку, пока мы втроем тесно прижимались друг к другу на крохотной больничной койке. В то мгновение я чувствовала себя переполненной эмоциями; чувствовала, что меня любят самой чистой любовью на свете. Я чувствовала себя так, словно нашла свою семью… свой дом.

Дом – там, где сердце, и я боялась, что мое сердце навсегда останется в Нью-Йорке.

– Я скучаю по тебе, Сэм, – выдавила я, двумя пальцами стирая из-под глаз потеки туши. – Передай папе, что мне жаль.

– Ладно, – повторил он.

Я закрыла глаза, пытаясь найти еще какие-то слова. Слова получше. Сэмюэль Хейз перенес больше душевных травм за свои короткие десять лет, чем большинство людей переносят за всю жизнь. Тот жизнерадостный, невинный мальчик, которого я полюбила и которого стала буквально обожать, выглядел таким потерянным. Он был слишком юн, чтобы быть настолько сломленным. Я переживала о том, что Сэма ждали впереди еще более мрачные дни, и мне было нужно, чтобы он знал, что я всегда буду на связи, если вдруг понадоблюсь ему.

– Пожалуйста, пообещай, что позвонишь мне, если тебе когда-нибудь станет слишком грустно. Я всегда буду твоим другом, – попросила его я.

Последовала долгая пауза, прежде чем дрожащий голосок Сэма эхом отозвался в трубке.

– Обещаю.

Прошло три часа, а я так и не встала со своего жесткого, тесного кресла в зале ожидания аэропорта. Я подтянула колени к груди и смотрела, как разные люди вплывают и выплывают из поля моего зрения. Им всем нужно было куда-то попасть, кого-то увидеть. Их всех буквально по ту сторону посадочного терминала ожидали великие приключения и новые воспоминания.

Но у меня ничего такого не было. Самые теплые мои воспоминания останутся позади, в городе, который все еще преследовал меня, словно призрак, день за днем.

Я просто возвращалась к той жизни, которую сама выбрала.

* * *

Ноа

Я сидел рядом с матерью и отцом в гостиной со своими потрепанными нервами и каким-то гулким ощущением в костях. Моя нога беспокойно дрыгалась перед самодельным журнальным столиком, который Бет несколько месяцев вручную изготавливала в нашем гараже.

В голове промелькнул образ ее, стоящей на коленях, шкурящей древесину кусочком наждачной бумаги. Она была покрыта глянцевым блеском пота и брызгами алебастровой краски марки «Шервин Уилльямс».

– Почему бы нам просто не купить стол? – поинтересовался я, улыбаясь, и сунул руки в карманы, стоя у подножия ступенек гаража.

Она смахнула упавшую ей на глаза прядь волос цвета шампанского.

– А зачем нам его покупать, если я могу сделать сама? – возразила она, подмигнув.

Я не стал спорить. Я никогда не спорил.

Мы никогда не спорили.

И долгое время я находил этот аспект наших отношений странным. Любовь ведь должна обжигать и разъедать. Она должна пожирать все наносные слои и опалять нежную сердцевину, сокрытую внутри.

Я поднял голову и моргнул пересохшими веками, когда мать начала трещать о гробах из красного дерева с ящичками для памятных вещиц.

– Тебе разве не кажется, что это будет славно, Ноа? – поинтересовалась она. Ее черные как смоль ногти царапнули по вееру брошюрок разных похоронных бюро.

Сэм забрал своих братьев наверх, порисовать и помастерить поделки, пока я пытался прояснить мучительные частности похорон моей жены. Я с каменным лицом уставился прямо перед собой и промямлил что-то в знак согласия.

– Медь тоже выглядит потрясающе, как тебе кажется? – продолжала она.

Мой отец прочистил горло:

– Люси, да ему все равно, пусть гроб будет хоть из бриллиантов, хоть из папье-маше. Выбери какой-нибудь, и поехали дальше.

Она постучала своим костлявым пальцем по одному из дизайнов и поджала губы.

– Что ж, славно. Тогда возьмем этот.

Я вздохнул, откидываясь на спинку дивана. Мой отец был прав. Меня ни в коей мере не интересовали ни внешний вид гробов, ни цветочные композиции, ни выбор поставщика провизии. Все, что меня волновало, – это как пережить еще один день и убедиться, что мои дети пройдут через все это с минимальными душевными травмами и шрамами.

Бет умерла. Было без разницы, пускай ее гроб хоть в розовый горошек покрасят, от этого она станет не менее мертвой. А учитывая тот факт, что семья Бет вверила мне полный контроль над деталями поминальной службы, то я был бы вовсе и не против остановиться на розовом горошке.