– С удовольствием. Там только чай был, – согласился Морган, подсаживаясь за стол. – Как у вас здесь, тихо?

– Да вроде, – зевнул Оакленд. Выглядел он откровенно невыспавшимся. – Сегодня же среда, в социалке приёмный день, половина городских психов сейчас там пасётся. Ладно, я пойду окно открывать, если кто придёт – звякну вам.

– И я т-тоже т-тогда пойду, – тут же поднялся Ривс, стискивая свою кружку с кофе. – Спасибо за у-угощение, мисс Льюис.

– Спасибо, что побыл мишенью, – безжалостно хмыкнула Кэндл. – Я тоже допью кофе и нагряну. Не скучайте пока, мальчики.

Молчать наедине с ней было так привычно и уютно, что адреналиновая волна после разговора с Джином постепенно схлынула. Идти в лобовую атаку на отца теперь казалось весьма глупым. Наверняка что-то о фонде можно было разузнать и косвенно, хотя бы и через рабочие связи.

– Кэндл, слушай, а ты про «Новый мир» ничего не знаешь?

– Секту или фонд? – живо откликнулась она. – Из секты я года три назад парня вытаскивала, а в фонде моя старушка работает. В смысле, мать.

– Серьёзно? – удивился Морган. – В первый раз об этом слышу.

– Ну, она у меня активная, – поморщилась Кэндл. Мать она любила, но юридический колледж не простила ей до сих пор. – То с твоим папашей в преферанс играет, то по этим своим клубам-кружкам шастает… Ну, и во всех фондах затычка. В «Новом мире» она замсекретаря. А что?

– Личное дело, – честно ответил Морган. – Хочу узнать, какие у них планы на ближайшие несколько лет. Развивающую детскую площадку в парке Гринз они ведь строили?

– Не помню такого, – нахмурилась Кэндл. – Ладно, я узнаю. Тебе срочно?

– Да не особо.

На это Кэндл ничего не ответила, только снова уткнулась в свою чашку с эспрессо. Морган целую минуту ждал коронной фразы про растущие долги и собственную душу, уже-де принадлежащую ей, Кэндл, но сакраментальные слова так и не прозвучали.

«Значит, мне не кажется».

– Кэнди-Кэнди?

– М-м? – Она даже не попыталась сделать вид, что злится.

– Что у тебя случилось?

Некоторое время она молчала, баюкая в ладонях чашку с отколотым краешком, словно умирающую бабочку. А потом уставилась на него исподлобья:

– Никому не скажешь?

– Лучше сдохну.

Кэндл длинно выдохнула и зажмурилась, точно перед нырком в бассейн.

– Помнишь, я рассказывала про случаи с Гриди, Паддлз и ещё кое с кем? – Морган кивнул. – Так вот, я ещё два дела раскопала. И знаешь, что у них общее? У всех?

– Даже и не догадываюсь.

– Программа поддержки страхования земель от подтопления, – еле слышно ответила Кэндл. Скулы у неё были пунцовыми. – Я бы не заметила, если б Паддлзы не присоединились к этой программе на год позже других. А примерно за шесть месяцев до того выправляли какую-то справку, и там границы земельных владений были в порядке. От справки осталась одна ксерокопия, за документ это не считается, так что в суде ею просто подотрутся. Но сам факт. Сам факт.

И она снова умолкла.

Морган осторожно выждал почти минуту, а затем спросил:

– И что с того?

– Ну, я уже говорила, что моя старушка – затычка во всех фондах, – глухо откликнулась Кэндл. – Ладно. Не хочу об этом. Обними меня, а? Не будь поганцем, – добавила она грубовато.

Морган понял – без лишних слов.

Он снял пиджак и повесил его на спинку кресла. Подошёл к Кэндл, взял её за локоть и потянул на себя; она выскочила из кресла пружиной, точно только этого и ждала, и замерла.

На своих чудовищных каблуках она была немного выше его.

– Разуешься? – тихо попросил Морган. Кэндл отрывисто кивнула и переступила с ноги на ногу, неловко вылезая из туфель.

Когда она осталась босиком, Морган обнял её, одной рукой притягивая за плечи, а другой – гладя спину под пиджаком; сзади у кроваво-алой блузки был огромный вырез, почти до талии, и Морган бездумно водил сверху вниз – то с нажимом, слегка царапая ногтями, то легко, едва касаясь подушечками пальцев, то медленно-медленно, раскрытой ладонью.

Кэндл вздрагивала и покрывалась мурашками.

А потом он прижался губами к её шее, слегка прихватывая кожу – сперва за ухом, где сильнее всего пахло теми прохладными духами, напоминающими просолённое океаном дерево, потом к щеке и снова к шее, у подбородка. Кэндл дышала мелко и рвано, но не дотрагивалась до него – её руки были плотно притиснуты к бокам и сжаты в кулаки.

Морган очень мягко потянул её за волосы на затылке, заставляя запрокинуть голову, и поцеловал в губы.

Ужасная алая помада была на вкус как апельсины в шоколаде.

Они с Кэндл целовались минут пятнадцать и остановились только тогда, когда она в запале прокусила ему губу до крови.

– Жаль, что обед кончился.

– Да, жаль.

– Я старше тебя на одиннадцать грёбаных лет.

– Как будто это что-то значит.

– Зайдёшь ко мне? Вечером.

Панические нотки в голосе Кэндл сменились привычными трикстерскими, и Морган с облегчением выдохнул.

– Как-нибудь, – пообещал он легкомысленно. – Только матери своей не говори, иначе нас всё-таки поженят.

Кэндл фыркнула и больно ткнула его кулаком под рёбра.

– Вот мерзавец.

Вниз она ушла первой. Морган сперва перерыл аптечку сверху донизу в поисках нужных лекарств, затем долго замазывал ранку на губе «жидким клеем». Выглядел результат не слишком приятно, но приемлемо.

А вот помада оттираться с воротника отказалась напрочь.

Ривс с Оаклендом, конечно, это заметили, но никто не сказал ни слова.

После работы Морган поехал сразу домой. С отцом ужинать не хотелось, но позвонила мать и сказала, что в гости заглянет Дилан, а значит, вечер в баре с Кэндл и компанией отменялся. По дороге он заскочил в супермаркет и набрал фруктовых цукатов – Донна редко закупала такие вещи, а брат их обожал. Мрачно прокручивая в голове два разговора, с Джином и с Кэндл, Морган думал, что помощь хорошо знакомого врача ему наверняка понадобится в ближайшее время.

Когда «почти миллионер» переводит благотворительной организации всё своё состояние, а у простых горожан пропадают куски земли, пострадать может даже совершенно случайный человек.

«А я, к сожалению, не случайный».

Ещё подходя к дому, он услышал музыку – нежный аккомпанемент фортепиано и мужской голос, выводящий старинную балладу о поэте, которого феи едва не заманили в своё царство. Звук искажался, проходя через приоткрытое окно, но не узнать дуэт было невозможно.

Морган разулся, пристроил пальто на вешалке и поднялся на второй этаж, стараясь не шуметь. Помедлил перед дверью, но затем толкнул её и вошёл.

Дилан допел куплет до конца и только потом сделал матери знак остановиться.

– Привет, Морган, – стиснул он брата в объятиях, ухмыляясь. – Давно вернулся?

Он был в великоватом перуанском свитере совершенно дикой расцветки – жёлтое с зелёным, оранжевое с малиновым, где-то посередине между этническим наивом и полной безвкусицей. Обычные линялые джинсы из-за этого смотрелись едва ли не элементом форменной одежды. От свитера пахло лавандой – похоже, его только что вытащили из шкафа, а рабочий халат и рубашка висели на спинке антикварного стула Этель.

– Только что с работы, – улыбнулся Морган. – Привет, мам. Развлекаетесь?

– Коротаем время до ужина, – пожала плечами Этель. Сегодня на ней было жемчужно-розовое платье из плотного атласа, больше подходящее для оперы или театральной премьеры – о да, она и не собиралась скрывать, что воспринимает визит старшего сына как праздник. – Всё-таки тебе следовало окончить музыкальный колледж, – обернулась Этель к Дилану.

– Конечно, – хмыкнул он. – Как и всем нам. Кроме бедняжки Моргана, которому медведь на ухо наступил… Но я слишком люблю медицину.

– Поэтому я и не настаивала, дорогой, – повела она рукой. – И, к слову, Морган тоже талантлив, просто музыка – не для него. Впрочем, если все в сборе, то пора спускаться. Годфри наверняка так одиноко внизу.

Дилан, судя по выражению лица, порядком сомневался в этом, однако спорить не стал и последовал за матерью. Морган потянул за край перуанского свитера и, когда брат обернулся, пихнул тому в руки увесистый кулёк.

– И что тут? – скептически поинтересовался Дилан.

– Цукаты, – буркнул Морган и отвернулся, но всё же успел заметить, как брат расплывается в улыбке.

– Тебе надо было родиться старшим, – мечтательно заметил Дилан, шурша кульком.

– Почему это?

– Ты слишком любишь нас всех баловать, – вздохнул он. – Честное слово, мне даже стыдно.

Морган только отмахнулся и сбежал в свою комнату – переодеваться. Когда через десять минут он спустился вниз, то все уже сидели за столом. Этель, методично разделяя телячий медальон ножом и вилкой едва ли не на волокна, рассказывала об импрессионизме в музыке. Годфри было явно плевать и на Сати, и на Равеля, и на всех тех счастливчиков-композиторов, успевших прославиться до войны, однако он слушал благожелательно и даже временами задавал вопросы. Дилан пил мелкими глотками томатный сок с базиликом и блаженно щурился. Еда у него на тарелке была нетронутой.

– Ты не голоден, что ли? – хмыкнул Морган, присаживаясь рядом с ним.

Дилан слизнул каплю сока с края стакана и отставил его, придвигая к себе тарелку.

– Ничего не ел со вчерашнего утра, – признался он и звякнул вилкой о нож. – И спал часов шесть. Две операции, почти подряд, и Сьют на больничном, а Лоран ещё к такому не готова. Честно говоря, у меня сейчас такое чувство, словно пищеварительные функции уже атрофировались за ненадобностью.

– Может, тебе лучше выпить бульона, дорогой? – обеспокоенно вскинулась Этель, разом забывая об импрессионистах.

– Не надо, мам. Я в порядке, устал просто. Отосплюсь, и пройдёт.

– Мне не нравятся порядки у вас в клинике, – нахмурился Годфри. На секунду в его лице промелькнуло нечто благородное и волевое, словно за оплывшей маской из полупрозрачной резины проступили живые черты. Моргана пробрало дрожью; вспомнились отчего-то свадебные фотографии родителей, которые он не просматривал уже давным-давно, но если молодая Этель виделась ясно, то образ отца был точно в густой тени. – Не хватает персонала? Я могу позаботиться о переводе нужных людей, только составь список.

– Не стоит, – отмахнулся Дилан, положил в рот кусок телячьего медальона и расплылся в блаженной улыбке. – М-м, Донна – просто богиня. Пап, не бери в голову, это форс-мажор, так случается.

– И часто «случается»? – скептически поинтересовался Годфри.

Дилан открыл рот, явно намереваясь сказать решительное «нет», однако под внимательным взглядом Этель не решился лгать.

– Сейчас чаще, чем раньше, – признал он неохотно. – В последние восемь месяцев пациентов многовато. Причём не только у меня, но и в терапевтическом, и в инфекционном… Причём детей это не касается, только взрослых. Смертность зашкаливает, – добавил он, опустив взгляд.

Этель прикоснулась к его руке:

– Тема, разумеется, не для беседы за ужином, но ты можешь говорить с нами откровенно, милый.

– Ни у кого не испортится аппетит от описания пары вскрытий, – поддержал её Морган. Годфри поморщился:

– Тебе надо меньше общаться с детективом Расселом. Он тебя портит.

Дилан едва не поперхнулся:

– Это нашего малютку Мо? Скорее наоборот. А насчёт тем, не подходящих для ужина… Рассказывать нечего, в общем-то. Смерти естественные. Инфаркты, инсульты, обострения всяких застарелых болячек… – Он задумался. – Не знаю, как объяснить. Никаких особых патологий нет, но иногда привозят пациента, например, с язвой желудка, и я уже вижу, что до следующей недели он не доживёт. Нормально перенесёт операцию, пойдёт на поправку – а потом у него откажет сердце. Или почки. Или случится инсульт.

– Печать смерти на челе? – пошутил Морган, хотя ничего весёлого не было. Этель укоризненно взглянула.