Трейси А. Деннис-Тивари: Тревожность – это нормально

FUTURE TENSE © 2022 by Tracy Dennis-Tiwary

© Бурлакова С. Д., перевод, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

* * *

Посвящается Вивеку, Кави и Нандини

Предисловие

Как однажды сказал известный философ: «Тот, кто понял, как правильно тревожиться, научился главному».

Подождите, разве можно тревожиться правильно или неправильно? Для меня это еще один повод начать тревожиться. И все же Сёрен Кьеркегор^[1], которого я считаю покровителем тревоги, обнаружил кое-что очень важное.

Вы ненавидите тревогу. Я тоже. Все ненавидят. Это тяжелое чувство мучает и истощает нас. Из-за этого мы упускаем то, к чему призывал Кьеркегор: с тревогой нужно подружиться. Ее нужно признать, прислушиваться к ней, обращать на нее внимание и заботиться о ней. Мы чувствуем себя плохо, потому что тревога, как хороший друг, пытается сказать нам что-то важное, о чем мы не хотим слышать. Когда тревога посещает нас, нам хочется убежать подальше и спрятаться от всех и вся. Но если мы, напротив, прислушаемся к этому чувству, наша жизнь станет несравненно лучше.

Что плохого в нашей естественной реакции? Разве тревога не признак того, что с нами и нашей жизнью что-то не так и это нужно исправить и уничтожить? Однако еще никому в истории человечества не удалось избавиться от тревоги – и слава богу, потому что это была бы катастрофа.

Эта книга – история эмоции, болезненной и могущественной, ужасной и забавной, изнурительной, тонизирующей и несовершенной. Она похожа на жизнь. Она похожа на человека. Это и есть человек. Я уверена: прочитав эту книгу, вы измените отношение к тревоге. Это похоже на знаменитую оптическую иллюзию «Ваза Рубина»: взглянув на нее с одной стороны, вы увидите вазу; но если будете смотреть не так пристально – то двух людей в профиль, смотрящих друг на друга через разделяющее их вазообразное пространтство.

Сменить парадигму, принять тревогу как друга и союзника – для этого мало просто выполнить пару упражнений и предпринять определенные меры. Я не говорю вам, что тревога – это скверное чувство (хотя иногда это действительно так), и не привожу 20 способов улучшения самочувствия. А еще не говорю о том, что нужно восхвалять тревогу или верить, будто она помогает нам быть более продуктивными, творческими и работать на максимуме своих возможностей. Это не так. Скорее, речь идет о пересмотре отношения к тревоге – свежем наборе убеждений, представлений и ожиданий, которые позволят вам исследовать тревогу, учиться у нее и использовать в своих интересах. Но и новое мышление не решит проблему тревоги, потому что она не является проблемой. Проблема заключается в том, что мы не умеем справляться с этим состоянием. Новый образ мышления – лучший и единственный способ исправить это. И цель данной книги состоит лишь в этом.

Надеюсь, Святой Сёрен одобрил бы это.

Часть 1. Для чего нам нужна тревога

Глава 1. Что такое тревога (и чем она не является)

Американский космонавт Скотт Паразински и его товарищи по экипажу мчались на космическом корабле со скоростью 28 163 километра в час, покидая пределы земной атмосферы. Они летели на Международную космическую станцию – научный центр, стартовую площадку для исследования Солнечной системы и самое большое сооружение, когда-либо отправленное в космос. Для многих людей МКС – вершина человеческих достижений.

Этот полет в 2007 году был пятым для Скотта, к тому же он уже совершил несколько выходов в открытый космос. После ухода из NASA^[2] он стал первым космонавтом, покорившим Эверест. Это человек, для которого риск – обычное дело. Но эта миссия была особенно значимой. Она была отложена на три года после крушения шаттла «Колумбия», который разрушился при входе в атмосферу, в результате чего погибли все семь членов экипажа.

Однако для Скотта и его команды эта миссия стоила риска. Им нужно было установить базовую деталь на МКС, благодаря которой американские, европейские и японские космические лаборатории объединятся и обеспечат станцию дополнительной энергией, тем самым улучшив ее обеспечение и расширив ее размеры и возможности.

После недели установок и типовых ремонтных работ ситуация приняла неожиданный оборот. Скотт и его коллега только что установили две огромные солнечные батареи. Когда они в первый раз открыли и выдвинули панели, за них зацепился направляющий провод, что привело к серьезным повреждениям. Из-за этого панели толком не могли раскрыться и выработать достаточно энергии, что являлось острой проблемой.

Чтобы починить солнечные батареи, команде пришлось быстро соорудить длинный трос, которым бы они прикрепили Скотта к концу стрелы^[3], а затем ногами – к роботу-манипулятору^[4] МКС. Астронавту потребовалось 45 минут, чтобы, повиснув на тросе, преодолеть около 30 метров вдоль крыла и добраться до поврежденных панелей. Навыки хирурга сыграли решающую роль, когда Скотт кропотливо обрезал зацепившийся провод и устанавливал стабилизаторы для укрепления конструкции.

После семи часов напряженной работы миссия благополучно завершилась. Экипаж МКС и команда на Земле ликовали, когда отремонтированные панели успешно раскрылись вширь. Фотография, на которой Скотт парит над светящейся оранжевой панелью, стала символом бесстрашных космических исследований. Считается, что это достижение вдохновило Альфонсо Куарона на эпизод смертельно опасного ремонта космического корабля в фильме «Гравитация»^[5].

Спустя почти восемь лет после этого подвига я имела удовольствие пообщаться со Скоттом в Художественном музее Рубина в Нью-Йорке в рамках программы Brainwave. Высокий, светловолосый и мужественный, он был похож на героя американских фильмов 1950-х годов. И манера поведения у него такая же: на лице – легкая улыбка, и во всем неподдельная скромность.

Я спросила Скотта, как ему удавалось не терять самообладание в тот день, когда между ним и пустотой не было ничего, кроме скафандра. Когда судьба миссии лежала на его плечах, в чем был секрет его успеха?

Ответ: тревога.

Тревога и страх

Наверное, мне не нужно рассказывать вам, что такое тревога.

Это исключительно человеческая эмоция и наш спутник с тех пор, как Homo sapiens начал ходить на двух ногах. Тревога активизирует нервную систему, заставляет нас паниковать, нервничать; появляются «бабочки в животе», сердце колотится, и мысли носятся в голове. Это слово произошло от латинских и древнегреческих слов «задыхаться» (to choke), «болезненно сдавленный» (painfully constricted) и «встревоженный» (uneasy) и характеризует сочетание неприятного эмоционального и физического состояния: комок в горле, тело парализовано страхом, разум застыл в нерешительности. Лишь в XVII веке этот термин стал широко использоваться в английском языке для описания того спектра мыслей и чувств, которые сегодня мы называем тревогой: беспокойство, ужас, неуверенность и нервозность в ситуациях с неопределенным исходом.

Часто вы знаете причину беспокойства. Например, вам звонит лечащий врач и говорит, что хочет назначить биопсию^[6]. Или вам предстоит выйти на сцену и перед залом незнакомцев произнести важную речь, от которой зависит ваша карьера. Или вы получили письмо от налоговой инспекции, в котором сообщается о проверке вашей отчетности. В других случаях отследить тревогу сложнее, потому что у нее нет определенной причины или фокуса. Как раздражающий настойчивый сигнал, это беспричинное чувство говорит нам, что что-то не так, но мы не можем найти источник этого сигнала.

Как общая, так и индивидуальная, тревога – это ощущение, что что-то плохое могло бы случиться, но еще не произошло. У нее есть два ключевых компонента: физиологические ощущения (дискомфорт, напряжение, возбуждение) и мысли (опасение, волнение, страх, что опасность поджидает за углом). Сложите оба компонента и вы поймете, почему тревога получила название от слова constricted («сдавленный»). Куда мне идти и что делать? Будет хуже, если я поверну направо или налево? Может, лучше я прекращу этим заниматься или просто исчезну?

Тревога проявляется не только на физиологическом уровне ощущений, но и влияет на качество мыслительных процессов. При тревоге усиливается концентрация, мы уделяем больше внимания деталям и видим как бы не лес целиком, а отдельные деревья. Положительные эмоции имеют противоположный эффект: они расширяют фокус нашего внимания, чтобы мы уловили суть ситуации, а не детали. Тревога также заставляет мозги шевелиться, беспокоиться и готовиться к худшему.

Несмотря на то что в момент переживания тревоги обычно преобладает чувство страха, мы также испытываем тревогу, когда чего-то хотим. Мне не терпится сесть на самолет, на котором я улечу в долгожданный отпуск на пляже, и ни задержка рейса, ни дождь мне не помешают! Такая тревога – предвкушение желаемого будущего. Однако я особо не переживаю, когда собираюсь на ежегоднюю праздничную вечеринку, где наверняка увижу знакомые пьяные лица. Я уже знаю, что мне там не понравится. Но независимо от причины тревоги – страха или возбуждения – мы тревожимся, только когда предвкушаем или беспокоимся о будущем.

Так почему же тревога – это не аналог страха? Мы часто используем эти слова как синонимы, поскольку и то и другое вызывает беспокойство и провоцирует реакцию «бей/беги»: выброс адреналина, учащенное сердцебиение и сбивающееся дыхание. И тревога, и страх приводят наш разум в похожее состояние: концентрация усиливается, внимание уделяется деталям, и мы готовы быстро реагировать. Мозг и тело готовы действовать. Но существует и отличие.

Недавно я копалась в старой коробке на чердаке. Рукой коснулась чего-то теплого и пушистого, и оно зашевелилось. Я отскочила быстрее, чем могла себе представить, и оттолкнула коробку. Исследования человеческой реакции на испуг показали, что мне потребовалась всего пара сотен миллисекунд на реакцию. Сердце бешено колотилось, меня прошиб пот, и я определенно чувствовала себя более бодрой и бдительной, чем за несколько минут до этого. Оказалось, это была всего лишь маленькая полевая мышка.

А моей реакцией был страх.

Сейчас я не боюсь грызунов и считаю полевых мышей милыми, к тому же они важная часть экосистемы. Однако моей реакции не было никакого дела до того, что я не ожидаю укуса мыши. Моему страху было неинтересно обсуждать достоинства полевых мышей, насколько они милые и действительно ли мне нужно так быстро отпрыгивать от коробки. И это хорошо: автоматическая реакция пришлась бы очень кстати, если бы вместо мыши в коробке оказался скорпион, – точно так же, как рефлекторное отдергивание руки после прикосновения к кастрюле с кипящей водой защищает от возможного ожога.

Мой страх был непроизвольным, как и страх маленькой мышки, которая металась из угла в угол, а потом замерла в надежде, что ее не заметят. Ни я, ни мышка не тревожились по поводу неопределенного будущего. Опасность была в настоящем, и, чтобы преодолеть ее, мы обе действовали рефлекторно и быстро (хотя позже я прислушалась к тревожным мыслям о том, что позволяю грызуну хозяйничать в моем доме, и переселила его на соседнее поле).

Конечно, эмоциональный аппарат человека гораздо сложнее инстинктивных страха, гнева, печали, радости и отвращения. Наука об эмоциях определяет их как базовые, или первичные, эмоции. Считается, что они имеют биологическое происхождение и универсальны в своем проявлении. Они настолько фундаментальны, что и животные переживают их точно так же.