Дом Каро находился в центральном районе столицы, на краю Рощи, в глубине которой располагался дворец. Эта темная полоса деревьев посреди оживленного города была еще одной причиной, по которой Каро нравилась Петра. Страна Чудес придавала Каро сил, она знала это, и корни Рощи Петры, протянувшиеся под улицами города, тоже были в каком-то смысле частью Страны Чудес. Она испытывала жестокое удовольствие, устраиваясь спать в своем пентхаусе и чувствуя присутствие птичьих гнезд в кронах деревьев под балконом.

Потом, был еще кампус Университета Петры; среди Рощи было разбросано множество зданий с длинными водосточными желобами, которые особенно любили вороны. Хэтти уговаривала Каро записаться на курс лекций, и Каро согласилась; ведь когда-то она мечтала об университете.

Но забыла о том, что разучилась читать. Она могла прочесть только слово из трех слогов или самое простое предложение. Что было абсолютной бессмыслицей – она была грамотной, когда покидала Астару, несмотря на то что училась из рук вон плохо. Она множество раз пыталась снова научиться читать, но наутро все приобретенные знания улетучивались у нее из головы. Каро знала, что такое проклятие, и это было именно проклятие. Хэтти считала, что она подцепила его в Стране Чудес от какого-то Святого.

Раньше Каро размышляла о том, коснулось ли это проклятие Икки; и вот вчера она увидела на церковной скамье книгу.

Каро, естественно, забрала ее. Поднимаясь по лестнице в свою квартиру, она достала книгу из мешка и взглянула на непонятные штрихи, вытисненные на пурпурной обложке. Каро за свою жизнь прикончила двадцать Святых – то есть теперь уже двадцать одного. Примерно пятую часть всех Святых, убитых за последние пять лет. Любой из них мог проклясть ее, но, поскольку Икка умела читать, это, скорее всего, произошло уже после их расставания. Они были могущественны вместе, две ужасные ведьмы, которые хозяйничали в Стране Чудес. Может быть, Каро сейчас умела бы читать, если бы они не…

Как раз в этот момент Каро вошла в квартиру. Не сняв ни сапог, ни плаща – кощунство! – она подбежала к холодному камину и швырнула туда книгу, потом принялась искать спички. Язычок пламени ожил у нее в руке, она уронила спичку в камин и отвернулась, когда обложка задымилась.

– Здравствуй, квартира, – нараспев произнесла Каро, снимая сапоги. – Я жутко скучала по тебе.

Это была правда. Всякий раз, когда она уходила, даже за продуктами в лавку на углу, она скучала по своему дому. По небольшому фойе и крючкам на стенах, завешанным ее куртками и шарфами, по полу, заваленному ее обувью. По уютной кухне с раковиной, тумбой и мебелью из темного дерева, по стойке для завтрака и шатким табуретам. По ванной комнате с маленькими окнами, расположенной дальше по коридору, и по черной ванне на ножках в виде львиных лап. Потом была еще просторная светлая комната с черными стенами и окнами от пола до потолка и письменный стол Каро; стол стоял так, чтобы свет падал прямо на него, а ее спину грел жар от камина, когда она по вечерам сидела за столом и рисовала. Ее кровать с четырьмя столбами стояла справа от стола; это был самый массивный и роскошный предмет мебели в комнате. У кровати лежал толстый ковер, рядом стоял платяной шкаф с ее чудесной одеждой. Ей нравилось думать о том, как ее вещи давят на пол, на фундамент здания, прижимают его к земле; благодаря им дом лучше сопротивлялся ветру и времени. Покупка одежды и прочих вещей укрепляла уверенность Кэресел в том, что дом всегда будет ее ждать.

Была зима, но Каро распахнула балконные двери; ей нравилось проветривать комнату, когда она возвращалась после долгого путешествия по Стране Чудес.

На железных перилах сидела ворона; Каро, придя в хорошее настроение, улыбнулась ей.

– Птичка, птичка, иди ко мне, деточка, – промурлыкала она, протягивая унизанную кольцами руку. В черных глазах вороны она увидела отблеск своей пробуждающейся магии. – Я одолжу тебя ненадолго.

Кэресел пролетела между шпилями кампуса, над Рощей Петры, приблизилась к дворцу и села на одну из тщательно выделанных белых металлических завитушек, которые в изобилии украшали все стены и углы здания. Пурпурные язычки глицинии дрожали на Холоде; магия королевы заставляла ее цвести даже в середине морозной зимы.

Каро оторвала веточку глицинии и полетела дальше; обогнув дворец, она приблизилась к самой высокой башне, села на подоконник и постучала клювом в стекло. Молодая женщина, сидевшая за письменным столом, закончила предложение и подняла голову.

Ее вуаль была откинута. Червонная Королева взглянула на Каро светло-карими глазами.

Они почти всегда выражали безразличие. Со временем Каро поняла, что это безразличие является наигранным лишь частично. Хэтти не тратила энергию на вежливость; на уме у нее было множество других вещей, и она не собиралась смотреть на собеседника с таким лицом, словно все ее внимание было занято только им и его болтовней. Но Каро знала, что несколько лет назад, до того, как Хэтти начала носить на публике вуаль, люди ошибочно принимали этот тусклый взгляд за признак равнодушия. Хэтти Новембер Ккуль не была равнодушной. Человек, на которого она смотрела, никогда не был единственным объектом ее внимания, но она всегда, всегда пристально изучала его. Она видела, когда человек говорил искренне, а когда – нет. Она видела, когда люди боялись ее. По манере разговаривать она могла оценить, насколько сильна магия собеседника.

«А какая у меня манера разговаривать?» – однажды со смехом спросила Каро.

Хэтти подумала несколько мгновений, потом спокойно ответила: «Иногда ты говоришь дерзко. Иногда – с яростью».

Червонная Королева приподнялась на цыпочки, чтобы достать до оконной задвижки. Открыла окно и позволила Каро сесть на маленькую руку, обтянутую перчаткой. Она не открывала рта на людях со дня смерти своей матери; некоторые придворные никогда не слышали ее голоса.

– Кэресел, – произнесла Хэтти, и Каро вздрогнула.

Хэтти закрыла окно, чтобы Холод не проник в комнату. Взяла из когтей Каро веточку глицинии.

– Это для меня?

Каро каркнула. Она обожала каркать, обожала этот звук, громкий, экстравагантный, режущий слух, как пила. Это было одной из причин, по которым она предпочитала ворон и презирала голубей. Да, она презирала гребаных голубей.

– Меня уведомили о получении головы Святого, – сказала Хэтти, сажая Каро на свой стол. Каро изобразила почтительный поклон, встопорщила перья.

Эта комната в башне служила королеве кабинетом; из-за гобеленов и полок, перегруженных книгами, небольшое помещение казалось совсем тесным. Раньше кабинет принадлежал Белой Королеве. Каро в те времена не бывала во дворце, но у нее было такое чувство, что Хэтти почти ничего не поменяла здесь после смерти матери.

Хэтти снова села в кресло и откинулась на спинку. Она была одета в простое черное платье, которое хорошо сочеталось с гривой темно-каштановых волос, небрежно перевязанных бордовой лентой. Она выглядела крошечной – нет, она была крошечной под плащом своих волос, под пышными юбками, с этим маленьким личиком в форме сердечка, – но вот она поднимала голову, человек смотрел ей в глаза и сразу понимал, что перед ним Червонная Королева. Ее взгляд был обращен внутрь, но это не мешало Хэтти приковывать человека к месту, как бабочку булавкой. Потому что из нее постоянно сочилась магия.

Магия матери Хэтти была молочно-белой. Говорили, что она могла «отбеливать» ткань, кожу человека, камень. Магия ее дочери была темно-красной, и она оставляла пятна вместо того, чтобы отбеливать, но в остальном их могущество было равным – могущество, которое они не могли удержать внутри.

Хэтти взяла красный носовой платок и рассеянно вытерла жидкость, капавшую из носа. Она не всегда успевала убирать багровые капли – вот почему она носила только черные или темно-красные платья. Каро впивала это зрелище, наслаждалась этим небрежным жестом, который говорил о безграничной власти королевы.

– Прекрати^[20]. Ты заставляешь меня краснеть, – пробормотала Хэтти, глядя на Каро-птицу.

Каро была уверена в том, что за свои двадцать три года Хэтти Новембер Ккуль ни разу не краснела.

Червонная Королева выдернула из-под когтей Каро незаконченное письмо, нашла свою ручку и продолжила прерванную работу. В такие моменты она забывала о Каро; она поднимала голову, если Каро слегка клевала ее большой палец, но продолжала работать, если Каро не пыталась привлечь ее внимание, а сегодня Каро не пыталась. Ей хотелось бы остаться и наблюдать за движениями руки Хэтти, за красивыми буквами, похожими на узоры, которые ее ручка выводила на странице… но нет, онни была занята важными делами.

Каро не огорчилась. Каро могла восхищаться королевой издалека; она часто так и делала, например в Стране Чудес, когда ей нужно было отогнать царивший в Лесу холод. Тогда она размышляла о грации Хэтти, о ее спокойной манере держаться, о маске скромности и равнодушия, скрывавшей бездонный колодец ее мыслей. Это приносило Каро большое утешение – она держала Хэтти в маленькой комнатке у себя в голове, и в этой комнатке она могла заставить королеву повернуть голову туда, куда ей нужно было, заставить ее взглянуть себе в глаза. Однажды она рассказала об этом Хэтти, и королева действительно подняла голову и встретила ее взгляд, и назвала Каро странной своим мягким, как крылышко мотылька, голосом. Это было всего лишь замечание, она не осуждала Каро, и Каро положила это воспоминание на полку в своей маленькой комнатке, заботилась о нем, вытирала с него пыль.

Каро покинула тело вороны. Втиснувшись обратно в собственное тело, она жадно вдохнула сырой вечерний воздух. Она лежала на боку на балконе, на камнях, скованных Холодом, скользких от зимнего дождя, который смывал магию, струившуюся у нее по щекам. Ощутив знакомую тошноту, она снова сделала глубокий вдох. Там, внизу, за железными перилами, блестела листва Рощи, она казалась синей из-за магии, застилавшей Каро глаза. Она поморгала, смахнула с ресниц голубую жидкость. Чаще всего ее магия выступала на глазах, хотя иногда текла из носа – как у Хэтти. Или выделялась из коренных зубов. Как у Икки.

– Прекрати это немедленно, – простонала Каро, скрежеща зубами. От магии покалывало язык.

Она приказала себе встать и, пошатываясь, сделала несколько шагов к балконной двери. Пошла в ванную, включила воду и, присев на край ванны, запихнула в себя остатки купленных булочек. Потом забралась в нестерпимо горячую воду, чтобы неприятное ощущение помогло ей забыть… Чтоб тебя.

Нет, ей действительно надо было убить Икку в том переулке.

Может быть. Каро не знала, что почувствовала бы после этого; возможно, после убийства мысли об Икке преследовали бы ее чаще. Существовала также вероятность того, что Икка могла убить саму Каро, но она представлялась Каро ничтожной, хотя могущество Икки было отнюдь не ничтожным. Магия Икки всегда пугала Каро; и знай, дорогой читатель, что Каро без проблем признавалась себе в этом. Ведь собственная магия тоже пугала ее.

– Я очень устала, – неожиданно объявила Каро, обращаясь к пустой, полутемной ванной комнате. – Мне кажется, что я прямо сейчас усну и утону.

Это была угроза, обращенная к ней самой, к ее мыслям об Икке. Но она не испугалась, даже не дрогнула. Тогда она нагло ухмыльнулась, и в рот попала вода.

– Ну ладно. Тогда вместо того, чтобы тонуть, иди в постель. О, в таком случае завтра ты будешь еще жива и не пропустишь Чаепитие! Тебе же нравятся Чаепития, Каро, дорогая, не правда ли? – Она наморщила лоб и надула губы. – Но другие Бармаглоты, они такие скучные; только едят кексы да сплетничают. Но ничего. Я развлеку тебя, дорогая, тебе не нужно будет разговаривать ни с кем из них, или еще лучше – можешь открыто издеваться над ними, смеяться им прямо в лицо! Если захочешь. Это будет забавно. Тебе не кажется, что это будет забавно? – Кэресел пошевелила рукой в воде, размышляя о своем нарядном ханбоке. – Хм-м. Ну ладно. Наверное. Если ты настаиваешь, дорогая.

Большинство людей считали, что в Стране Чудес она сошла с ума; да, многие до нее лишались рассудка в Лесу.

Кэресел была твердо уверена в том, что она не сумасшедшая.