Жилплощадь ей выдали как молодому специалисту – в обмен на амбиции и мечты о большом городе. Это потом она осознала, как трудно жить и растить ребенка в поселке, где у перемороженной магазинной курицы вся тушка в белых похожих на сыпь отметинах, где в медпункте могут только поставить клизму и сделать обезболивающий укол и где нет никаких развлечений, кроме дискотеки, куда ходят не танцевать, а драться. Но тогда, впервые сама по себе в своей квартире, она верила, что взрослая жизнь именно такая, какой представлялась в детстве.

Кирина двухэтажка – самый новый дом в Горячем и самый отдаленный. Домов в плане было два, но второй не достроили, успели только возвести земляную насыпь и поясок фундамента. Когда холм начал обрастать щетиной травы, Кира выкопала в палисаднике перед домом загнивающие луковицы крокусов и отнесла наверх. Несколько дней спустя она вернулась проверить их и с удивлением обнаружила, что луковицы не только не погибли, но и выпустили из сердцевины крепкие продолговатые ростки. Она собрала бутылки, мятые сигаретные пачки, бычки, стекла и стала высаживать на холме и другие цветы – к концу первого лета это был уже небольшой пестрый садик. Прознав про цветник, женщины стали уступать Кире рассаду, и каждая обрела в саду свой круг камней – вместе они складывались в единый узор. Глядя на красоту сада, каждая хотела выращивать цветы. Женщины приходили в сад в одиночку или вместе, гуляли по дорожкам, кланялись бородатым ирисам, вдыхали струистый, тягучий запах гиацинтов и с каждым укоренившимся цветком чувствовали, что могут справиться не только рассадой, но и с жизнью. Потом, встречая друг друга на заводе, на поселковых улицах, в подъездах и магазинах, они тихо улыбались общей тайне, которая ускользала от языка, но коренилась в самой привычной для женщины вещи – в теле.

В поселке девочки рождались чаще мальчиков. Вот и у Гали, соседки и подруги Киры, была дочка. Кира встречалась с Галей у подъезда, и они шли на завод вместе. День был теплым и солнечным, небо – темно-синим. Говорить не хотелось. Они так хорошо знали эту дорогу, что могли бы идти вслепую. Иногда Кира останавливалась, подбирала брошенный на дороге мусор, складывала его в пакет. Галя терпеливо ждала, знала, что подруга приводит в порядок все, что попадается на ее пути: то собирает – практически вымогает! – деньги на шторку в душевую, то требует у начальства новые халаты, то клеит на столбах объявления: НЕ МУСОРИТЕ.

Несколько лет назад часть заводских помещений выкупил богатый москвич, и там стали производить препараты не только для животных, но и для людей – гомеопатические мази на основе ланолина и пилюли из сахарной пудры. Сначала делали крупку. Сахарную пудру смешивали с густым сиропом и отправляли в специальные барабаны с перфорированной стенкой. Прокручиваясь, крупка сбивалась в твердые шарики, которые вылетали через отверстия и были как один ровными и круглыми. Потом их рассыпали по большим десятикилограммовым коробкам. Сладкие белые шарики больше походили на драже, чем на таблетки. Чтобы они стали лекарством, их насыщали дорогими заграничными препаратами – выжимками из лечебных растений и трав.

– Что-то я белая такая, – сказала, разглядывая свои ляжки, Галя.

В раздевалке обе надели синие халаты и подобрали волосы.

– Огород начнется – загоришь.

– Я перец уже высадила.

– Ой, а не рано?

Кира еще держала перцы на подоконнике, хотя они и вымахали в половину окна. Корням было тесно в набитых землей пакетах из-под молока. Она специально оттягивала посадку. С начала весны и до поздней осени огород занимал настолько большую часть жизни, что каждое письмо матери, а потом и каждый телефонный разговор Кира начинала так: посеяла перец, он взошел, но дальше пока ни с места; в огороде все растет, уже два огурчика сняли; ягод набрали много, варю варенье, делаю компот; с картошкой мы все наконец-то закончили, она неважная, но на зиму хватит; в огороде работы еще очень много, осталась капуста, и надо перекапывать, но пока сыро.

– Девки, хватит болтать! Или я одна работать должна? – мелькнула за дверью черная голова.

– Жанночка наша Станиславовна уже в образе, – переглянулись, хихикая, женщины.

В тщательно намытый и продезинфицированный кабинет Кира зашла в маске и резиновых перчатках. Достала весы, взялась за работу. Сначала нужно насыпать в трехлитровые банки по полтора килограмма сахарных шариков. Заказ небольшой, всего пятнадцать килограммов, это десять банок. Выставила их в ряд, стала готовить препарат для насыщения. Из сотни пузырьков на стеллаже выбрала нужный. На одну банку идет пять миллилитров, которые нужно довести до пятидесяти с помощью семидесятипроцентного спирта. Полученный раствор Кира влила в банку, стала крутить и раскачивать ее в руках, чтобы шарики как следует пропитались. О порядке действий она не задумывалась – тело все делало само. Но были дни, когда Кира подолгу рассматривала пузырьки, вдыхала ароматы. Она точно знала, что растения могут залечивать свои и чужие раны, но не верила, что их силу можно уварить, выжать, а потом закатать в стеклянную бутылку как лекарство.

Кира засунула банки в барабан специальной машины. Теперь их можно ненадолго оставить.

– Я в магазин, – заглянула Галя, – взять чего-то или у тебя с собой? А то, хочешь, пошли со мной. На улице теплынь!

– Ну пошли.

В коридоре Кира сразу направилась к лестнице, но Галя подхватила ее под локоть и повела в раздевалку.

– Будем переодеваться? – удивилась Кира.

Магазин был прямо за забором, и они часто бегали туда прямо в халатах, хотя это и запрещалось.

– Не.

В раздевалке Галя шагнула к углу между окном и шкафчиками. Там, привалившись к стене, стоял полуметровый сверток.

– Это что? – удивилась Кира.

Галя смахнула с плеча черную косу, и та зазмеилась по синей ткани халата.

– Виноград.

Опустившись на колени, Кира аккуратно размотала тряпки. Черенок торчал из пакета с землей: живые белые корни клубились, стесненные пластиком. Вверху тугую красноватую ветку украшали четыре кружевных листка.

– Откуда? – спросила Кира, любовно касаясь пальцами тонких листьев.

– Максуд привез, – сказала Галя тихо, будто боялась спугнуть дрожащую у виска стрекозу. Потом добавила обычным голосом: – Для сада.

Оставшуюся часть дня Кира то и дело возвращалась мыслями к винограду. Она представляла, как они с Галей высадят его на холме, и грезила о выброшенных во все стороны лозах, ползущих по земле и под землей, пронизывающих живой организм сада, как сосуды и капилляры пронизывают человеческое тело, гоняя по нему кислород и питательные вещества.

Галя рассказала Кире, что Максуд привез саженец еще две недели назад и долго постепенно приучал его к солнцу и ветру. На два часа в день он выносил саженец в тень, а когда листья окрепли, передвинул под неяркий, разбрызганный ветками свет. Теперь, когда растение достаточно закалилось, его можно было высаживать в открытый грунт. Галя с Кирой договорились, что сделают это после работы, вперед всех домашних обязанностей.

Слава застал Киру в прихожей. Напялив замызганную ветровку, она торопилась в сад.

– Слушай-ка, – начал он, растягивая слова. – Вот ты со своими цветами возишься, а люди готовы за это деньги платить.

Он говорил про Серегу Зорева, хозяина фермы. Зорев родился и вырос в Горячем, попал в армию, потом на войну, сначала как призывник, потом контрактником, прошел всю вторую чеченскую. В поселке долго не появлялся, а потом приехал с деньгами. Кира хорошо знала его мать: та страшно любила наряжаться и даже в магазин выходила как на танцы – накрашенная и на каблуках, а еще она давала ссуды под большие проценты. Говорили, что она записывает должниц в толстую тетрадку и нет такой женщины в поселке, чье имя хотя бы раз не было выведено старческой рукой на разлинованной бумаге.

– Зорев, – продолжал Слава, – ищет, кто бы помог ему организовать участок – рассадить деревья, спланировать клумбы и все такое, – и я предложил тебя.

Галя ждала Киру у подъезда. Вручив ей саженец, она забросила на плечо лопату и поспешила к холму. Прижав виноград к груди, Кира поднималась за ней к солнечному свету. Они еще днем определили место – сразу за длинной шеренгой рудбекий, на границе золотого и зеленого – и теперь выкопали там небольшую яму. Укрыв дно мелкими камешками, они опустили саженец в эту земляную люльку.

Кира ничего не знала про Зорева, но, когда приходила к его матери просить до зарплаты, видела армейские фотографии. Снимки висели на зеркальных створках трельяжа в коридоре, обрамленные пыльными букетами сухоцветов. На одном из них был запечатлен лежащий в траве юноша. Он опирался на локоть, выкинув вперед правую руку. На смуглом лице играла улыбка, но темные глаза застыли, глядя на недоступную точку где-то вдали. Козырек фуражки бросал на лоб полукруглую тень, отчего лицо казалось каким-то незавершенным.

– Ты когда-нибудь видела косулю? – укрывая яму дерном, спросила Кира.

– Это вроде оленя? – уточнила Галя. – Ну видела когда-то, хотя и не помню где.

– А я живьем никогда. – Кира впечатала ладони в рыхлую землю, и грунт вылез между пальцами. – Я вообще ничего не видела.

Потом, засыпая ночью, она представляла, как тронет ладонью теплый мягкий мех и как отзовется на ее прикосновение неведомый чудесный зверь – вытянет вперед морду, требуя большей ласки, или разожмет вдруг парны́е губы, попытается укусить. Улыбнувшись видению, Кира обняла себя за плечи и, подтянув ноги к груди, с шумом вдохнула.

Утром Кира сказала, что хочет посмотреть ферму. Слава предложил взять ее с собой и свести с начальником. У Зорева было два гектара земли: участок начинался от проселочной дороги и тянулся через поле – все в траве и цветах – до самого леса, подступающего к нему несмелой порослью клена и лиственницы. Раньше на этом поле стояли ворота без сетки и мальчишки играли в футбол. Еще там было маленькое озеро. В нем не купались – весной поверхность воды покрывалась зелеными точками ряски, но ловили лягушек, а на Троицу у озера собирались на шашлыки. В своем детстве Кира очень любила этот праздник, потому что дома становилось необыкновенно красиво: бабушка украшала иконы связками скошенной травы и свежесрезанными ветками и расставляла на подоконниках букеты полевых цветов. Она говорила, что в этот день природа оберегает людей. «От чего, бабушка? – спрашивала маленькая Кира. – Может, от русалок?» – «От чего угодно, – говорила бабушка, – даже от плохих решений».

Теперь поле было затянуто охранительной сеткой рабицы. Слава вел Киру вдоль забора до калитки. Край поля еще не был тронут, но дальше проводились работы – мужики таскали бревна и строгали доски. Впереди стоял сруб дома, а прямо перед ним торчал двухметровый металлический скелет птицы. Распотрошив мешки с землей, двое парней укладывали грунт внутрь каркаса – птичье тело было заполнено на треть. Был у птицы и хвост: черные прутья лежали на земле кружевным веером. «Павлин!» – догадалась Кира. Этот совершенно ребяческий жест ее поразил: как любому непреклонному «хочу», ему было нечего возразить.