Нужно со скрипом отъехать на ножках стула, схватить стакан с водой и выплеснуть ему в лицо. Но это было папино лицо. Очень пьяного, безумно уставшего и просто обезумевшего, но папы. Тая осталась сидеть, только поморщилась. Папа заметил. Отстранился, нашарил тот самый стакан, глотнул воды, закусил лимончиком.

– Не веришь, да?

Сил хватило, чтобы неопределенно пожать плечами.

– Ну, не верь, – и пьяно хохотнул. – Весны этой вашей осталось года на два. А дальше – все. «Стратегическое направление на тотальное и благополучное зи-мовь-е», – последнее слово он произнес по слогам, смакуя каждый. – Это я термин придумал. Лысин – шут гороховый, нос воротит, но ничего, я их всех через колено перекину… Никому сдохнуть не хочется. А я им на тарелочке, да с каемочкой. Исторический, мать его, путь показал. Ничего, они все еще по снегу ко мне. По снегу!..

Он уже бормотал, промахиваясь коньяком мимо рюмки. Тая встала и выскользнула из гостиной.

– Для вечной жизни нужна вечная мерзлота! – крикнул папа ей в спину, но она не обернулась.

Четыре

Зиму Тая провела в режиме энергосбережения. Одевалась теплее и вышагивала тридцать тысяч шагов по заметенным переулкам, старательно отворачиваясь в сторону от жизнеутверждающих плакатов, развешанных на фасадах домов. Плакаты все равно пробирались в сознание: румяные дети с санками, подтянутые мужики на лыжах, женщина в пуховом платке смотрит на них с умилением. Все такое ретро, аж тошнит. Тая мимоходом удивлялась, почему они продолжают клепать этот кринж? Не могут, что ли, вложиться в нормальную пиар-компанию, если так припекло? Или так уже не говорят? Тогда приморозило.

В наушниках крутились подкасты из подборки «Актуальное», Тая выхватывала отдельные фразы, остальные смешивались в единую невнятную массу.

– Если зимовье до сих пор кажется вам маловероятным развитием событий, то у меня для вас плохие новости…

– До студии ехал на трех перекладных, вы заметили, что общественный транспорт стал сбоить?..

– Как говорил классик, у меня хвост замерз, у меня нос замерз, у меня лапы замерзли!^[3]

– Кстати, ЗИМ сообщил, что на экраны скоро выйдет первый отечественный блокбастер, посвященный зимовью. Не знаю, как вы, а я куплю ведро попкорна и пойду смотреть. Попкорн закончится, а в ведро очень удобно будет поблевать.

– Мой источник-холодовик, кстати, утверждает, что внутри партии все не так гладко, как может казаться! Возможно, среди партийцев все-таки остались люди, приближенные к реальности…

– Здорово было бы понять, для чего весь сыр-бор затеян. Ну правда, есть ли у властей предержащих хоть какое-то логичное объяснение?

И голоса ведущих подкастов сменял пьяный голос отца:

– Для вечной жизни нужна вечная мерзлота.

Тая заворачивала в малознакомый бар, просила налить ей сухого красного, опускала нос в бокал и вдыхала весь этот дымный, ягодный, землистый запах, а вместо него чувствовала кристально-морозное ничего.

– Надо дать ему продышаться, – подсказывал бармен, пряча дежурную улыбку в бороду.

Тая выпивала первый бокал залпом. Покупала всю бутылку, отказывалась от воды. Иногда присаживалась к барной стойке и вливалась в чужую компанию. Это было просто. Разговоры крутились вокруг зимовья, ограничений из-за него и шмоток для него. Можно было просто выдавать базовые реплики, чтобы быстро стать своей:

– Да, погода треш, бесит адово.

– Нет, в этом году решила никуда не лететь, эти тройные пересадки бесят адово.

– Да, тут главное – выбрать себе красивый пуховик, а лучше три, в одном ходить бесит адово.

– Блядь, все бесит адово.

Когда заканчивалось вино и время работы бара, Тая по привычке вызывала такси и курила, наблюдая, как поисковик ищет для нее машину и не находит. Транспорт и правда начал сбоить. А дальше можно было присесть на хвост компании, вываливающейся вслед за Таей из дверей бара, чтобы продолжить пьянку. Или пойти домой пешком. Или вызвонить Леву, чтобы тот увез ее домой с комфортом. Или дождаться бородатого бармена, закрывающего смену.

– Никита, – представился он, забирая у Таи протянутую ему сигаретку. – И я тебе в следующий раз столового вина налью, смысл на такой скорости санджовезе расходовать…

Тая хмыкнула. Помахала отчаливающей компашке – среди них была высокая рыжая девица, она-то и вспомнила круглосуточную рюмочную на соседней улице, но идти туда не хотелось. Хотелось оказаться в тепле. И целоваться.

Никита жил через пару домов от бара. Снимал комнату в трешке, целовался крепко, но нежно, пах дымным парфюмом и легонько постанывал, когда Тая кусала его за мочку уха. Он был горячий и тяжелый, как старый плед. Уезжать от него, выбираясь на холод, было физически невыносимо, и Тая оставалась, тревожась немного, как бы это не воспринялось проявлением нежных чувств.

– Я тебе щетку завел, – сказал очередным утром Никита, и Тая решила, что пора заканчивать.

Но соседка по квартире – тихонькая и тоненькая до прозрачности Леся – по утрам жарила умопомрачительные сырники, а вечером все население совместной жилплощади выползало на кухню смотреть киношки на проекторе. Никита попадал на них редко – впахивал в баре до закрытия, а Тая уходила оттуда пораньше, переодевалась в пижаму и в компании малознакомых, но приятных людей смотрела тупые ромкомы, где он и она обязательно остаются жить долго и счастливо, а город красиво переливается в закатных лучах.

– И где это ты пропадаешь? – спросила ее Груня, когда календарная зима уступила место календарной же весне, но, по сути, мало что изменилось.

Они пересеклись в прихожей, пока Тая разувалась, обдумывая, на какую одежду поменять грязную, которую она стабильно приносила от Никиты домой. Потому что устраивать общий день стирки – совсем уже отношения и зашквар. Тая хотела огрызнуться, но посмотрела на Груню и передумала. У той был вид человека, который и так уже лежит, пинать смысла не осталось.

– У парня, – ответила Тая и быстро сменила тему: – Ты сама как?

– У парня, значит? – Вопрос Груня проигнорировала. – Интересно. Расскажешь?

В прихожей светила только одна лампочка – внутри распахнутого шкафа, но и этого света хватило, чтобы обрисовать темные провалы под глазами Груни. Тая бросила сумку с вещами на банкетку, присела рядом. Глянула на Груню снизу вверх:

– Бармен в винном рестике, бородатый, руки теплые, тебе бы понравился, отцу – нет. Хватит на первый раз?

– Вполне. Теплые руки сейчас, знаешь ли, достаточный аргумент для совместной зимовки.

Тая растянула губы в улыбку:

– Теперь твоя очередь.

Груня забрала у Таи пуховик, повесила на плечики и спрятала в шкаф. В прихожей стало совсем темно. Из этой темноты голос Груни прозвучал глухо:

– Ну, молодого любовника с теплыми руками я не завела, если ты об этом.

– Не об этом. Нам бы синхронизироваться, короче. А то отец со мной так и не разговаривает толком, ты дома не бываешь.

– Кто бы говорил.

– В общем, как вы? Я и так переживаю, а тут ты – краше в гроб кладут, если уж честно…

– Пойдем поговорим, – перебила ее Груня, и Тая послушно поплелась за ней.

В квартире было тихо. Хрустящая чистота места, в котором никто по-настоящему не живет. Зато пыль регулярно протирают.

– Я думала уехать, – все так же глухо призналась Груня и тяжело осела на кожаный диван, тот скрипнул в ответ. – Даже вещи уже собрала. Думала, успею, пока Игорь на сборище своем. Но он как почувствовал, примчался, начал кричать, что я предательница… Что я как эти все, не вижу, как он…

– Нас всех спасает, – откликнулась Тая.

В голове шумело, не нужно было вчера допивать тот орандж, черт бы с ним, но кто же знал, что здесь такие страсти, а?

– Тебе тоже о спасении затирал? – Груня откинулась на спинку дивана, устало прикрыла глаза.

– Типа того. И я поняла, что надо отсюда рвать когти.

В голове само собой сложилось, раньше она как-то не сподобилась понять, что вот где причина, почему Никита – весь такой понятный и теплый, так надолго прижился. Точнее, она у него. Ничего себе степень потребительства, дорогая Тая, ничего себе.

– Умно, – похвалила ее Груня. – А я не смогла.

– Ты что же? – Тая аж подскочила. – Веришь в это его говно холодовское?..

– Твой папа очень болен, – проговорила Груня, не открывая глаз.

– Это я заметила.

– Нет, ты не поняла, – Груня раздраженно поморщилась. – Он тогда сначала орал, а потом посерел весь, на бок завалился…

Сперва информацию обработало тело – в животе сжалось холодное, сцепило горло, захотелось вскочить рывком, побежать куда-то, начать судорожно гуглить симптомы, но Тая осталась сидеть, вцепившись взглядом в Груню, а та говорила – глухо и монотонно:

– Я закричала, прибежал Лева, мы вместе уложили Игоря на диван, вот сюда, – она провела рукой рядом с собой. – У Левы был какой-то шприц, он сделал укол, Игорь перестал хрипеть и затих, даже уснул, кажется…

– Когда это было? – спросила Тая и удивилась, каким шершавым стал голос.

– Месяца полтора назад.

– Почему сразу не позвонили мне? Я бы приехала.

– Игорь запретил. Сказал, что сам тебе расскажет.

– Расскажет что?

– У твоего папы ишемическая болезнь, это когда сердечной мышце не хватает питательных веществ…

Тая раздраженно дернула плечом:

– Спасибо, я потом сама погуглю. Врачи что говорят? Это неопасно?

Груня повернула к ней голову. Строгий пробор сбился, седых волос прибавилось.

– Если соблюдать режим, не нервничать, с Лысиным чертовым коньяк не лакать каждый вечер, то да, неопасно.

– А он именно так и не делает, да?

Груня слабо улыбнулась.

– Угадала. Лева за ним ходит как пришитый, еще и звеня ампулами. Пока помогает. Но это не панацея, конечно. Нужно плановое лечение. Госпитализация, в конце концов. А Игорь все приступы на ногах переносит. Между совещаниями своими.

– Так почему вы его до сих пор в больницу не положили?

– Кто мы? – устало спросила Груня. – Его возрастная пассия и мальчик на побегушках? Пока родная дочь слиняла, чтобы семейные проблемы глаза не мозолили.

Тая бы вспылила в ответ, но сил не нашлось. Они помолчали.

– Извини, – наконец проговорила Груня. – Ты не обязана за ним носиться. Это он твой родитель, а не наоборот, – вздохнула, оттолкнулась от дивана и встала. – Не хочет Игорь в больницу, отказывается слушать врачей. Говорит, чем быстрее объявят полномасштабное зимовье, тем быстрее это все перестанет быть проблемой.

Тая пригладила волосы вспотевшими ладонями, привычным движением собрала их в пучок.

– Он с ума сошел, да? Ну, по-настоящему. Мания какая-то. Может, его дееспособности лишить?

Груня посмотрела на нее как на младенца, снявшего подгузник посреди улицы.

– Твоего отца-то? Ведущего идеолога зимовья? Основателя нового национального пути? Ну попробуй, что уж.

– Но ведь это же все объяснит!.. – Тая поискала слова. – Он же просто не понимает, что делает. Вся эта хрень с зимой – она ведь абсурдная. Отец заболел, а вокруг никто не заметил. Они же привыкли, что он умнее всех, а он…

Груня потянулась и смахнула с лица Таи выпавшую из пучка кудряшку.

– А он, даже крышей поехавший, все равно в разы их умней и хитрей.

Тая перехватила ее ладонь. Сжала. Груня потянула ее к себе, помогая подняться. Диван был слишком мягкий и скрипучий, абсолютно не подходящий для комфортной жизни. Как и весь дом. Как и все они. Просто картинка, ничего живого. Таю мутило от голода и мыслей. Даже голова кружилась.

– И мы что, теперь будем просто смотреть, как он умирает?

Груня отступила на шаг.

– Или как убивает все живое вокруг.