Потом, после двух лет проживания в Троицке, мы перебрались в коммуналку во Внукове, где я прожил лет до шести. Беззаботное время! В детский сад и ни в какие кружки я не ходил: мама не работала и целиком и полностью сама занималась моим воспитанием, обучая меня чтению, письму и прочему. Отец же все время летал, и свободного времени у него было крайне мало. Лет с четырех меня стали отпускать гулять одного, и, хотя я был достаточно послушным ребенком (мама сама так говорила), когда появилась возможность исследовать не только детскую площадку, но и близлежащие дворы, сараи и гаражи, я с азартом этим воспользовался. Вследствие того, что тотального родительского контроля на улице не было, мы с друзьями постоянно лазили по окрестностям и как-то умудрялись – не знаю как, по правде говоря, – не сломать себе шею, не утонуть или что-нибудь не покалечить, хотя возможностей для этого существовало предостаточно.

Когда мне стукнуло шесть или около того, я первый раз в компании таких же пацанов совершил путешествие в сам аэропорт Внуково, который, замечу, был достаточно далеко от дома, где мы жили, – примерно в километре от нас. А для шестилетнего пацана это все равно что в другую страну съездить, как мне кажется. Уже точно не скажу, как мы туда попали, но помню, что в здании аэровокзала мы увидели киоски, где продавался мармелад, необыкновенно соблазнительные конфеты – все было так красиво, и так хотелось это попробовать! Мы, совершенно как в романе Ильфа и Петрова «12 стульев», подошли к прохожему – не знаю, мужчине или молодому парню, ведь нам тогда все взрослые казались мужиками, – со словами: «Дядь, дай 10 копеек!». Наше нахальство было вознаграждено, нам насыпали мелочи, на которую мы купили себе конфет и попили водички за 3 копейки в автомате – красота, да и только! Ну, и бродили мы там долго, не знаю, как нас не забрали в милицию. И когда вернулись домой, – уже в сумерках, на дворе стояла поздняя осень и темнело рано, – я понял, что меня ищут по всем дворам и наказания не миновать. Нет, меня не отлупили, но устроили основательную выволочку, даже пригрозили, что сдадут в милицию и вообще отправят куда подальше, а кроме того, запретили гулять на ближайшее время. В общем, мне это надолго отбило охоту посещать аэропорт Внуково и совершать иные подобные путешествия.

1963 г.

21 августа 1963 года у меня родился брат Игорь, соответственно, разница у нас – почти полных пять лет. Как ни странно, я хорошо помню, как мы забирали Игоря из роддома. На выписке была моя крестная Нина Петровна, и еще присутствовала соседка из коммунальной квартиры. Туда мы поехали на автобусе – это было в Москве на Ленинском проспекте. Отец не забирал из роддома своего второго сына, поскольку находился в то время в полете. Летчики вообще очень много летали летом и практически никогда не были дома. И я помню, как крестная меня подтолкнула и сказала: «Вот мама вышла, иди отнеси ей букет!». Я вручил ей букет, а нам передали сверток, где был мой брат. Назад мы привезли их с мамой на такси.

1963 г.

Пять лет – это существенная разница. Помню, что, когда он (брат) был совсем маленьким, мама иногда меня оставляла с ним, если собиралась куда-то уйти. Я, как и рассказывал, не ходил в детский сад, а брата отдали с трех лет в младшую группу. Иногда я забирал его, то есть мама меня посылала в детский сад и мне его «выдавали», я его одевал, и мы шли домой – хорошо помню это. Я помогал ему по просьбе мамы в домашних заданиях по математике, потом, когда он стал постарше, – по физике. Сам я делал это не очень охотно. Ну, и подзатыльников он от меня очень много получал – как же без этого!

С братом Мишей, 1965г.

Тогда же, в 1963-м году, после рождения брата, мы переехали в отдельную двухкомнатную квартиру. Как говорится, жить стало лучше, жить стало веселее! Дом был большой, и вокруг оказалось полным-полно ребят-ровесников – приблизительно все были одного и того же возраста. Конечно, сразу сложились дворовые компании. Как мы тогда развлекались? Гоняли в футбол на всех полянах, играли в хоккей – причем порой даже не на специально залитой площадке (да и ни о каких коньках сначала не было и речи), а просто на проезжей части ставили два ящика, обычно немножко сломанных. Их всегда можно было найти около магазинов – это тара, в которой привозили продукты, и, соответственно, у каждой торговой точки их валялось великое множество. И вот ставишь ящики – это были ворота – на расстоянии 20–30 метров друг от друга, и гоняешь шайбу прямо на дороге.

В общем, мы в полной мере являлись детьми улицы, потому что дома, собственно, и делать-то было нечего: сделал уроки – и быстро гулять! Никаких особых детских фильмов и передач не существовало, только по воскресеньям шла программа «Выставка Буратино» или один раз в день показывали мультфильм на 15–20 минут. И на этом все! Поэтому мы пропадали на улице до вечера, до того момента, когда нам кричали прямо из окна: «Виталик (или, скажем, Сережа), домой!». После призывов родителей мы расходились по домам – не очень охотно, потому что всегда хотелось погулять еще. И сейчас я думаю о том, что никому из родителей и в голову не приходило даже, что с детьми может что-то случиться: что их похитят или еще что-то страшное произойдет. Время тогда было золотое, как мне кажется, беззаботное и безопасное.

В нашем детстве, по-моему, все дети хотели стать космонавтами, потому что в 1961 году всем известное событие – полет Гагарина в космос – происходило фактически у нас на глазах. В связи с этим у множества людей возник неимоверный энтузиазм, а у детей, конечно, появилось желание стать покорителями космоса, что, наверное, культивировалось и взрослыми тоже.

Я жил во Внукове на улице Космонавтов, а впоследствии ее переименовали в Большую Внуковскую. Помню, как-то мы втроем или вчетвером с ребятами играли во дворе (это был примерно 1964 год, я еще не ходил в первый класс), и к нам подошел какой-то человек с фотоаппаратом. Он нарисовал на асфальте мелом ракету и спросил: «Нравится?». Наверное, нам понравилось, не помню, что конкретно мы ответили. Он нас усадил вокруг этой нарисованной ракеты и сказал: «Сделайте вид, что это вы ее рисуете». И мы делали вид, сидя на корточках вокруг. Он нас сфотографировал, и я помню, что как раз в этот момент обернулся и посмотрел на него. Недели через две мама принесла газету, где красовалась наша фотография (наверное, там была и какая-то заметка) и над фото было написано: «Дети с улицы Космонавтов играют в космонавтов». Оказалось, что этот мужчина был из газеты – не местной внуковской, а что-то типа «Вечерней Москвы»^[3]. Вот так я попал в городские хроники.

Увлечение космонавтикой у нас было в основном до школы, максимум года до 68-го. Мы сами много играли в космонавтов, рисовали ракеты и даже строили их из снега. Причем не так, как лепят снеговиков, а делали из ящиков каркас, в который можно было залезть, а сверху облепляли его снегом, и так получалась настоящая ракета. А если снова забегать вперед, то отмечу, что после института я работал в НИИ, который занимался именно космонавтикой, так что кое-какие связи с ней так или иначе остались и в дальнейшем.

Осенью 1965 года я пошел в первый класс. Во Внукове было две школы – тринадцатая и сорок первая, которую в том году только открыли, и мы стали первым даже еще не выпуском, а только «запуском» для этой школы. Не могу сказать, что мне очень понравилось учиться, но все предметы, которые на тот момент у нас были,– арифметика, письмо, чтение, труд, чистописание,– давались мне легко (за исключением, наверное, только чистописания). В целом учиться оказалось даже интересно – конечно, это еще зависело и от учителя. Моя первая учительница Нина Алексеевна Назарова увидела во мне и еще в одном ученике большие способности к арифметике и после нескольких уроков выдала нам учебники для второго класса. Дальше мы занимались именно по ним. То есть шел обычный урок, только все решали одни примеры, а она подходила к нам и говорила: «А вы вот это решаете», – и давала нам задание из учебника для второго класса. Мы были очень горды и чувствовали себя неимоверно крутыми, потому что все смотрели на нас с завистью и уважением. Но за это, опять же, спасибо маме, потому что она очень много занималась со мной перед школой, и если бы я ходил в детский сад вместо этих домашних занятий, то вряд ли бы достиг таких успехов.

Таким образом, первые три года начальной школы мне очень нравилось ходить на уроки, пока у нас была эта учительница. Мне кажется, я был у нее в любимчиках, потому что после родительских собраний мама говорила, что учительница хвалила меня. Но и доставалось мне тоже от нее порой: если я косячил, спуску она мне не давала. Как-то мы писали контрольную работу по арифметике. А тогда делали это перьевыми ручками, которые окунали в чернильницу-непроливашку: в парте была дырка, в нее вставлялась эта чернильница-цилиндрик небольшого размера, и туда нужно было макать перьевую ручку, чтобы написать что-то в тетради, а потом промокашкой осторожно убрать излишки чернил на листе. А непроливашкой эта чернильница называлась потому, что если упадет на бок, то не прольется. Мы носили эти непроливашки в портфелях, и вроде бы действительно ничего не проливалось. Но если вдруг ты решил портфелем дать кому-нибудь по голове, то потом дома ждали всяческие сюрпризы, так как в подобном случае чернила могли просто залить портфель и учебники… Но вернемся к контрольной по математике. Я быстро ее сделал, все аккуратно написал, все примеры решил и думал сдать первым. А я так аккуратно выводил написанное и так сильно нажимал на перо, все время макая его в чернила, что переборщил с ними. Получилось красиво, но чернила не высохли. Вот я наконец поставил точку, беру промокашку… Промокнул, рука чуть-чуть дернулась – и я смазал всю эту контрольную работу! Думаю – что же делать?! Там было видно, в принципе, то, что я написал, но это все получилось как одна сплошная фиолетовая клякса. Я расстроился, но решил, что переписывать не буду: во-первых, не успею, во-вторых, написанное все же и так видно. Ну, и сдал так тетрадку. На следующий день, когда получил ее обратно, еще не открывая, с замиранием сердца подумал: «Ой, ну я там все решил правильно, но, наверное, оценку снизят за то, что смазано все». Открываю… а там – кол! Таким ярким красным цветом, на полстраницы! Это было такое фиаско… В общем, я очень огорчился, помню, и тетрадку эту хранил долго, периодически открывал ее и заново переживал этот момент.

1 класс, 1965 г.

Тем не менее первый класс я закончил хорошо, у меня была лишь одна четверка – по чистописанию. Мне дали похвальную грамоту и подарили книгу «Путешествия Гулливера». На каникулы меня отправили к бабушке под Коломну, в деревню Борисово. Это тоже оказалось замечательное время! У меня там были двоюродные братья и сестры, братья старше меня – один на четыре года, другой на шесть лет. Они взяли меня под свою опеку. А я, несмотря на то что внуковский, все же считался москвичом, и они рассудили так: приехал в гости москвич – надо показать ему настоящую жизнь. Целыми днями мы пропадали на речке Северке, ловили рыбу всеми возможными способами: банками, корзинками, удочками, наметками – чего только ни придумывали! Я как сейчас помню необычайно прозрачную воду в этой реке. Когда я посещал это место спустя много лет, где-то в 90-е годы, то узнал, что от увиденного в детстве, увы, не осталось и следа… Ходили за грибами – сколько там их было! Иногда ходили даже по два раза в день. Придешь, наберешь грибов, а еще и ягод вдобавок. В июне собирали землянику, бабушка разводила ее молоком, и мне казалось, что ничего вкуснее этого лакомства вообще не бывает и быть не может. И как-то так получилось, что я ни разу не ездил в пионерский лагерь: все летние каникулы по окончании учебы проводил у бабушки в деревне. Но я любил такой отдых и был совсем не против.