Пройдя в тапочках к одному из углов учительской, она открыла небольшую дверь с табличкой «Кабинет для консультаций».

– Вы не могли бы подождать здесь?

Помещение оказалось тесным – стол едва помещался внутри. В углу лежали кипы детских справочников, что создавало ощущение, будто кабинет используется как склад. Вскоре учительница вернулась с двумя банками энергетика:

– Это вам. В школе и угостить-то нечем.

– Спасибо. А почему Сынчжэ должен раньше уйти с уроков? – я сразу перешла к делу.

Учительница села напротив и глубоко вздохнула, словно нервничала больше меня.

– Дело в том, что… Скажите, как он ведет себя дома? Делится ли тем, что происходит в школе?

– Не особо, но иногда что-то рассказывает.

Кажется, прошло несколько месяцев с тех пор, как я последний раз разговаривала с Сынчжэ по-настоящему. Однако гордость не позволяла в этом признаться. Чувство дистанции с собственным ребенком, несмотря на то что я не работала, казалось подтверждением несостоятельности как матери.

Когда он был в начальной школе, всегда ходил за мной по пятам, мило щебеча о чем-то. Но в средней заметно изменился: стал замкнутым и не говорил без крайней необходимости. Мне не раз говорили, что второй год средней школы особенно трудный. Как это часто бывает, в этот период он начал проявлять признаки бунтарства. Я утешала себя мыслью, что это всего лишь этап взросления и со временем он вновь станет тем же милым мальчиком.

– А что такое? В школе что-то случилось?

– Сынчжэ… В школе он не очень общителен. Мне приходится несколько раз переспрашивать и уговаривать его, чтобы мальчик заговорил. Но он очень способный. Как вы, наверное, заметили, особенно силен в математике. В будущем сможет представлять школу на олимпиадах, ведь он один из лучших.

Сынчжэ не проходил дополнительного обучения, но числа привлекали его с самого детства.

– К тому же он высокий и похож на вас, поэтому пользуется популярностью у девочек. Знаете, как это бывает – девочкам нравятся красивые и молчаливые мальчики.

– Но все-таки, почему вы вызвали меня сегодня?

Меня начала беспокоить ее многословность. Казалось, она делала комплименты перед тем, как перейти к чему-то неприятному.

– У Сынчжэ возникла проблема…

Слово «проблема» заставило меня занервничать:

– Проблема?

– Да, девочке из своего класса он… – учительница выглядела так, будто подбирала слова, – показал свой мужской орган.

– Что? – Я не понимала, что она говорит.

– Сегодня одной девочке из класса… Она ушла домой в слезах. Ее мать пожаловалась в школу, и мы с завучем сделали Сынчжэ выговор… Мне показалось, что вы тоже должны знать об этом и поговорить с ним дома.

Я одновременно считала ее слова абсурдными и чувствовала стыд.

– Это случилось впервые. Наверное, ему было любопытно, и мы собираемся списать это на розыгрыш. Но в наши дни это деликатный вопрос. Если такое повторится, мы не сможем опять закрыть на это глаза. – Было ощущение, что учительница, которая сначала показалась мне милой сестренкой, угрожает. Словно намекала, что если это повторится, ответственность ляжет на меня.

– Но Сынчжэ…

Я сидела, как провинившаяся ученица, и не могла поднять голову.

– Когда Сынчжэ разговаривал об этом с завучем, он сказал, что хочет умереть.

– Что?

– Уверена, он сказал это, чтобы оправдаться. Но, возможно, стоит обратиться в центр помощи подросткам или в специализированное учреждение… Тем более что его отец – врач.

Я не могла поверить, что сын высказал преподавателю свои мысли о смерти. Стало стыдно, будто все мои беды были выставлены напоказ. Полные тревоги советы учительницы обрушились на меня невыносимой тяжестью, и я долго не могла прийти в себя.

Учительница проводила меня в медпункт, где сидел Сынчжэ. Не встречаясь с ним взглядом, я забрала сына и вышла из школы.

Чувство, которое я испытывала к нему, следовавшему за мной следом, было предательством. Все усилия, вложенные в его рождение и воспитание, казались тщетными и причиняли мне боль.

– Это неправда, – он догнал меня и заговорил первым.

– Неправда?

– Она влюбилась и бегала за мной.

– И что дальше?

Он посмотрел на меня с разочарованием, понимая, что оправдание не сработало:

– Я же говорю, что это все ложь!

– Тогда следовало сказать правду. Теперь из тебя делают плохого. Ты действительно ни в чем не виноват, правда?

– Да.

– Точно?

– Конечно.

– А передо мной ты тоже не виноват?

Сын посмотрел на меня, но не ответил. В его глазах блестели слезы. Плачет ли он от несправедливости или чувства вины, я не могла понять. Я просто обняла его и заплакала вместе с ним. Я плакала не от жалости и не потому, что хотела извиниться. С тех пор как услышала, что сын произнес: «Я хочу умереть», ждала момента, чтобы расплакаться. Как собака Павлова, я всегда реагировала на слово «смерть» слезами.

В апреле 2000 года, когда мне было двадцать три года, внезапно умерла моя любимая сестра. Я чувствовала себя виноватой в ее смерти. Я попросила ее пожить в моей квартире два дня и три ночи, чтобы присмотреть за кошкой, пока отдыхала в Гонконге с будущим мужем. Сестра любезно согласилась помочь. Казалось, она устала от постоянного прислуживания нашей матери с ее перепадами настроения и, наконец, получила возможность отдохнуть и насладиться личным пространством.

В то время я была обычной студенткой факультета английского языка и литературы. Сестра была старше меня на четыре года и работала в компании, производящей спортивные товары – коврики для йоги и фитболы. Ее зарплата составляла полтора миллиона вон, и она давала мне треть этой суммы на карманные расходы. Не знаю, какая гордыня во мне взыграла, но захотелось собственного пространства, и я без всяких угрызений совести сняла квартиру-студию за четыреста тысяч вон в месяц.

Здание с квартирами в университетском городке было новым и полностью готовым к заселению. Цены на жилье были высоки, но мне удалось снять квартиру относительно недорого, так как она находилась на первом этаже. На окнах были установлены защитные решетки, и теперь я задумываюсь, не помешали ли они сестре выбраться через окно.

У меня появился мобильный телефон, и я всегда носила его с собой, но за границей не включала роуминг. Просто положила его выключенным в сумку. Вернувшись, включила телефон в аэропорту и увидела пропущенный звонок и сообщение от мамы. Она писала, что не может дозвониться до сестры. Не придав этому значения, я перекусила гамбургером с будущим мужем недалеко от аэропорта и отправилась домой. Я с нетерпением представляла, как сестра обрадуется набору косметики, в который входили разные оттенки теней для век и помада. Она никогда не покупала косметику из-за бережливости, и я была уверена, что подарок ей понравится.

Но как только я открыла дверь квартиры, то поняла, что подарок уже не нужен. Сестра лежала на полу мертвая, с открытыми глазами, словно в недоумении.

Следователь сообщил, что она была задушена после того, как подверглась сексуальному насилию. Преступник так и не был пойман. По словам полиции, он увидел ее на улице, проследил за ней и напал. Было сказано только, что преступник не был ей знаком. Золотое кольцо на пальце сестры и платиновая цепочка с кулоном фирмы «Агата» на шее исчезли. Кольцо было семейной реликвией, такое же, как и у всех членов семьи. Цепочка с кулоном в форме щенка была единственной роскошью, которую она позволила себе купить на собственные деньги.

Это дело оказалось им не по силам. В итоге преступника так и не поймали. Мой нынешний муж постоянно ходил в полицейский участок, держал нас в курсе расследования и принимал все возможные меры.

Его активные действия внушали мне доверие. Вскоре после этого я вышла за него замуж, надеясь, что это поможет мне забыть о смерти сестры. Позже я решила, что рождение и воспитание ребенка помогут мне двигаться вперед. Но до сих пор оплакивала сестру и не могла смириться с утратой. Если бы я не поехала в ту поездку, она бы не умерла… Сожаление преследовало меня неотступно.

Я преклонила колени перед статуей Девы Марии:

– Всевышний, радующийся спасению людей, молим о Твоем милосердии для нашей братии, с которой вместе служим Тебе, любим друг друга и идем по пути спасения. Услышь нашу молитву и даруй нашей братии вечное счастье в Царствии Небесном.

Поздно вечером я услышала, как муж вернулся домой. Он достал из почтового ящика рекламные брошюры и начал изучать, где завтра будут проходить парламентские выборы. Такие обычные его действия начали раздражать меня.

– Давай завтра с утра пойдем голосовать. Вот бы оппозиция победила, – предложил тот.

Муж не был типичным сторонником оппозиции. Несколько лет назад голосовал за правящую партию, но недавно поддержал оппозицию, объяснив это недовольством действиями власти. Он считал себя разумным человеком с умеренными взглядами.

– Дорогая, проголосуй за второй номер, хорошо?

Я промолчала, и он почувствовал напряжение, посмотрел на меня и заметил свечу перед статуей Девы Марии в гостиной.

– Ты… плачешь?

Муж подошел ко мне, сидящей в углу, и заставил поднять голову. Я уже не плакала. Слезы высохли, и от этого щипало края глаз.

– Что опять? В чем дело?

– Ничего страшного, я просто молилась за сестру.

– Да, наверное, так и было, – ответил он, словно потерял надежду.

Это разозлило меня:

– Что значит «наверное, так и было»? Не говори со мной так!

– Прости, прости. Кстати, через две недели… – Муж взглянул на календарь. – Давай возьмем Сынчжэ, твою маму, и все вместе съездим на могилу свояченицы.

– Не лги мне.

– Что? – На его лице отразилось непонимание.

– Ты ездил в полицейский участок в воскресенье… из-за моей сестры, да? Я знаю, что сейчас они собирают ДНК насильников, чтобы поймать тех, кто совершил давние преступления.

– Ах… А я уж напрягся. Нет, дело не в этом.

– Тогда почему ты мне ничего не рассказываешь? Почему тебя вызвали в полицию? Что случилось? Почему записи с камер видеонаблюдения за девятое апреля стерты?

Внезапно на лице мужа появилась жестокая улыбка, которая тут же сменилась хмурым выражением и сочувствующим взглядом. Это было мое самое нелюбимое выражение лица.

– Просто тебе не нужно этого знать. Поэтому я и не рассказал.

Когда я посмотрела на него с неприязнью, он продолжил:

– Умер работник фармацевтической компании, которая сотрудничала с нашей клиникой. Похоже, это самоубийство… Поэтому меня и вызвали на допрос.

– А почему именно тебя?

– В прошлую субботу мы собирались поехать на рыбалку вместе. Но, как ты знаешь, я отменил поездку и был дома.

– Человек, с которым ты собирался на рыбалку, умер?

– Да, тот самый, который приходил к нам домой и напугал тебя…

– Тот, кто принес тебе рыболовную сумку? Он мертв?

Муж кивнул.

– Я не хотел рассказывать тебе о смерти знакомого… или еще о чем-то печальном.

– Мог бы просто сказать. Зачем это скрывать? Разве я стала бы из-за него переживать?

Он внимательно посмотрел на меня:

– Мне кажется, осторожность никогда не повредит. Как я мог сказать тебе о смерти, когда ты и так уже давно слышишь странные звуки и чувствуешь неприятный запах в доме?

– А как он умер? Если это самоубийство, то повесился, видимо?

– Нет, он утонул в машине в водохранилище. Когда его нашли, рычаг переключения передач был в положении «вперед».

– Как такое могло случиться… Очень жаль его.

– Жаль, да. Ему было лет тридцать.

– Дорогой… Но я не настолько разбита, чтобы реагировать на смерть человека, которого почти не знала.