– Рот закрой! Не надо мне рассказывать о моих друзьях, малец. Не надо мне рассказывать, с кем я знаком, а с кем нет. Знаешь, что светит этому придурку Кеннеди? Сорок лет. Семь статей. И большинство связаны с тобой: похищение, нападение, покушение на убийство. За такое смертный приговор схлопотать можно. Думаешь, окружной прокурор этим не воспользуется? Да у федералов сразу хер встает на тех, кто не придерживается их ссаного «Зеленого курса». Поставят перед ним ультиматум: или сдавай друзей, или инъекцию. Кеннеди не гений. Сразу все выложит. Вот увидишь.

– Дедушка…

– Заткни рот, говорю! И так уже разболтал всему миру мое имя. Бляха, малец, чего сам меня сразу не сдал?

– Да ну, дедушка. Это же не я устроил, а Майк. – Я бы ушел, но дедушка стоял между мной и дверью. – Давай сходим к нему, если хочешь. К нему же пускают посетителей?

Дедушка опустился на диван.

– Не к кому идти. Кеннеди час назад отпустили.

– А, – сказал я. – Ну, это же хорошо, да?

Он покачал головой, бросив на меня взгляд, полный отвращения.

– Нет, малец, совсем не хорошо. Видимо, он уже всех сдал. Если так, этот мудак покойник.

Я глубоко вздохнул. Дедушка был явно на грани, но я не мог сказать ему не заводиться, потому что тогда он разъярился бы окончательно.

– Может, тогда поговоришь с ним или с другими друзьями…

– Да заткнись уже, а? Хватит трепать языком о том, чего не понимаешь и никогда не поймешь. Слушай, если Кеннеди сдал своих, то получит по заслугам, и я тут уже не помощник. Но есть большой шанс, что он ничего не растрепал, а его все равно отпустили – специально, чтобы все сочли его крысой и начали угрожать, и ему ничего бы не оставалось, кроме как спасать свою шкуру в участке. Копы такую тактику любят. Вот только плевать уже, как все было на самом деле, потому что его заткнут раньше, чем он сможет все разболтать. Все прекрасно понимают, что стоит на кону. Так что мне нет смысла звонить этому неудачнику – так я попросту окажусь последним человеком, с которым общался будущий труп.

– Какой кошмар.

– Нет, малец, это жизнь. Настоящий кошмар – это то, что в этом говне замешан мой собственный внук и что каждый первый тупица в интернете рассылает друзьяшкам видео с моим именем и думает, что я связан с этим идиотизмом.

Теперь уже я начинал злиться.

– Я вообще-то не специально туда полез. Твой друг хотел меня убить. Я не уговаривал его лезть на крышу с соляной кислотой.

– Да, не уговаривал, это правда.– Он взял со столика пиво, допил его и вернул бутылку обратно.– Все правда. Но ты там был, и теперь…– Он поболтал пустой бутылкой.– А, да твою ж мать. Слушай, Брукс, ты же знаешь, у меня нормальные друзья, а вот их друзья…

Я знал. Иногда я замечал их марширующими с другими такими же националистами, вооруженными уродливыми плакатами и кричащими про заговоры, расизм и демографию, которая «определяет будущее». Видел их стенды на пятничной ярмарке, где они показывали прохожим видео о «великой замене» и «социалистической тирании».

– Понимаю, о ком ты.

– Они тебя недолюбливают. А твоего отца недолюбливали еще до того, как он свалил в Канаду с той бабой. Ну а потом-то и вовсе. Свалил из Америки работать на социалистов? Вот что скажу, малец: хорошо, что он сюда не вернулся. Для этих людей единственное хорошее последствие кроличьего гриппа – это то, что он перебил кучу иностранных коммуняк, агитаторов, предателей и фанатиков, вопящих про глобальное потепление. И под ними они подразумевают твоих родителей. А заодно и тебя. Да и наклонности твои делают только хуже…

В ушах зашумела статика – как и всегда, когда дедушка пытался завести разговор о сексе. Но, серьезно, кому какая разница, нахер? Нафига моему дедушке знать, с кем я хочу трахаться, а с кем трахаюсь? Мы сто раз говорили на эту тему – и спокойно, и с воплями. У моих друзей тоже были проблемы, но их родители хотя бы делали вид, что понимают. А дедушка был на поколение старше и не просто не понимал, но даже не пытался. «Просто выбери уже что-нибудь», – говорил он, а потом мерзко обсуждал меня с друзьями за игрой в покер или спортивным матчем.

– Господи, дедушка, – эта статика была, конечно же, кровью, которая пульсировала в ушах по мере нарастания злости, – может, хватит уже? Насрать мне на твоих друзей. Если ты не заметил, один из них меня вчера чуть не грохнул…

– Закрой. Рот. – Громкий властный голос он использовал в моменты, когда хотел привлечь внимание к своей персоне, будь то на работе или за картами. – Да, чуть не грохнул он тебя, но не грохнул же. А знаешь, почему? Из-за меня. Из-за моего авторитета. Мы, Палаццо, в этом городе не первый день. Мы – выходцы из «Локхида», спасибо отцу. А это что-то да значит. Никто не трогает тебя, потому что ты мой внук, вот что я пытаюсь вбить тебе в голову. Только не надо считать себя неприкасаемым. От тюрьмы тебя это не сбережет.

– Большое спасибо. – Меня ужасно бесило, когда дедушка начинал говорить так, будто его друзья были мафией, а не кучкой придурков, периодически напивающихся и идущих громить что-нибудь в порыве идиотского вандализма.

– Малец… – начал он. Но я просто ушел.

* * *

Нет, ну серьезно – до выпуска оставались считаные недели. У меня была своя жизнь. Свои дела.

Дедушка с друзьями могли беситься и орать сколько угодно. Идиоты из интернета все равно продолжат клепать мемы и миллионы фейковых видео, запихнув оригинал в нейросети, и превратят Майка Кеннеди в знаменитость, чей образ переживет его самого.

А мне надо было попросту переждать бурю, забрать диплом и свалить нафиг из Бербанка. Меня уже приняли в американский корпус миротворцев в Сан-Хуан-Капистрано, где я должен был помогать восстанавливать город. Я планировал год отработать там, а потом пойти в универ: подать документы или в Калифорнийский, или в Портлендский государственный (у них была отличная программа подготовки специалистов по работе с беженцами), или в университет Уотерлу, где мама училась на эколога. Специальность там выбиралась на втором курсе, так что первый год можно было ходить на разные пары и выбирать то, что больше понравится. В Канаде было бы даже лучше, чем в Портленде или Калифорнии – обучение там было бесплатное, а еще выдавались субсидии на общежитие и пропитание.

Честно сказать, я уже ждал этого момента. Мой последний год в школе прошел совсем не так, как мне бы хотелось. Прошлым летом здоровье дедушки сильно просело, а из-за паршивых сексистских и расистских комментариев от него отказались все сиделки, которых присылал город. В итоге я пытался не запустить успеваемость, одновременно присматривая за дедушкой: заставлял его пить лекарства, стирал постельное белье и чистил туалет – не говоря уже о том, что мне приходилось записывать его к врачам, а пару раз в месяц даже ездить с ним на обследования, которые нельзя было сделать удаленно.

Я не знал, как дедушка будет справляться без меня, но мне давно стало пофиг. Пусть его драгоценные нацики за ним присматривают или он сам учится не оскорблять всех, кто приходит подтереть ему зад и постирать шмотки. Он был взрослым человеком, о чем постоянно мне сообщал, и это был его дом, и он был здесь главным. Вот пусть и будет.

Кипя, я забрался в кровать с мыслями о Сан-Хуан-Капистрано. Ребята из старших классов, с которыми я дружил, уже переехали туда, и я читал их посты в ленте. Работа была тяжелой, сложной, но полезной – такой, где ты реально видел свой вклад.

* * *

Второй день подряд меня будили в два часа ночи. Только на этот раз я проснулся не из-за уведомления, а из-за дедушки, который вломился ко мне с тростью, включил свет и начал меня трясти, выкрикивая:

– Подъем, малец, подъем!

– Встаю, встаю, – сказал я, приподнимаясь на локтях и щурясь. Дедушка трясся, и от него несло перегаром и потом, и мне стало стыдно за то, что я не помог ему помыться.

– Твою мать, – сказал он и пошатнулся. Я подскочил, путаясь в одеяле, и ухватил его за локоть.

– Успокойся, ладно? Что случилось? Все в порядке?

– Нет, не в порядке. Этот мир не в порядке. Пошел в жопу этот порядок, и ты туда же. – В прошлом году я проверил дедушку на раннюю деменцию, показав врачу видео подобных моментов. Тот провел кучу исследований, а потом заявил, что дело не в маразме, а во вспыльчивости. Неоспоримый факт, который разозлил меня до безумия. «Вспыльчивый», хотя по факту просто мудила. По сути, доктор сказал, что дедушка мог вести себя по-другому. Его жестокость была намеренной.

Выпутавшись из одеяла, я вернул его на кровать.

– Что такое?

– Майк Кеннеди, этот придурок. Его застрелили.

– Что?

Он впихнул мне в руки огромный планшет. Я включил видео. Это была запись с автомобильной камеры: странный «рыбий глаз» беспилотного автомобиля и пассажир на втором экране. Майк Кеннеди, который выглядел даже хуже, чем дедушка, с красными глазами, трясущийся, будто бы полумертвый из-за угла, под которым снимала камера.

Я старался следить за обеими половинами одновременно. Кеннеди, шепчущий что-то. Тупик, где он припарковался, серый в инфракрасном свете камер. Метка времени: 1.17 ночи. Меньше часа назад.

Затем изображение снаружи замерцало и превратилось в мужчину, то появляющегося, то пропадающего. На нем был такой же маскхалат, который носил Кеннеди, только он был покрыт полосками, мешающими компьютерному зрению. Для разных алгоритмов предназначались разные узоры, но если угадать, система слежения тебя просто не распознает. Мужчина появлялся, когда шевелился и тем самым нарушал паттерн, но потом выпрямлялся и вновь пропадал.

Он пропал с изображения, а Майк Кеннеди широко распахнул глаза, впервые его заметив, – полоски мешали только компьютерному зрению, не человеческому. Он открыл рот, чтобы сказать что-то, но тут в его лбу появилось круглое отверстие, и голова мотнулась назад и вперед. Призрак на камере снова замерцал: это мужчина в маскхалате развернулся и скрылся.

Я выронил планшет.

– Господи, дедушка, ты мне нафига эту жуть показываешь…

Он попытался меня ударить. Я этого ждал. Я оказался быстрее. Вовремя отошел. Меня тоже трясло.

– Больше ты меня не ударишь, старик. Никогда, понял?

Он побагровел, и во мне сработал инстинкт, натренированный за десять лет уклонений от конфликтов. Захотелось извиниться. В конце концов, у него на глазах застрелили друга.

Только его застрелили и у меня на глазах. Причем показали мне это без предупреждения и без моего согласия. Буквально насильно впихнули в лицо видео, разбудив в два часа ночи. Травмирующий, эгоистичный, мудацкий поступок. Я долго еще не забуду то, что увидел. И этот застреленный друг? Он хотел убить меня. У дедушки не было права так поступать. Он ведь взрослый человек. У него не было права.

– А ну слушай сюда, сопляк. Думаешь, можешь жить под моей крышей, питаться за мой счет и так со мной разговаривать? Еще и сейчас? Как будто мне мало говна, которое на меня свалилось? Нет уж, молодой человек. Нет уж. Иди отсюда, малолетний ублюдок, давай, пошел! Вали, пока я тебе все зубы не выбил! – Он трясся от ярости, буквально вибрировал, да так сильно, что его тонкие волосы разметались по всему лбу.

Без лишних слов я взял джинсы и куртку, засунул носки в карман и обул кроссовки, не потрудившись развязать шнурки. Протиснулся мимо дедушки – все еще трясущегося и воняющего даже сильнее, – пинком открыл дверь и вышел в ночь.

Ноги сами собой вынесли меня на Вердуго, а затем на пустую дорогу. Я свернул в сторону школы, как делал каждое утро, и на автопилоте двинулся в том направлении. У здания бассейна я немного успокоился и осознал, что идти в школу в половине третьего ночи нет смысла, поэтому свернул в сторону парка и добрался до детской площадки. Там сел на скамейку, снял кроссовки, вытряхнул песок, натянул носки и переобулся. Я все еще бесился, но теперь хоть немного соображал, и руки больше не тряслись.